Опер с особым чутьем - Валерий Георгиевич Шарапов
Маша снова напряглась. Движение не укрылось от внимания медика.
– О, не волнуйтесь, я не пациентка… – усмехнулась женщина. – Хотя, признаюсь, одной из них недавно удавалось одурачить посетителей… Вы по поводу Душениной? Меня зовут Клара Ильинична, фамилия Макеева, я помощница Ивана Валентиновича. Пройдите в конец коридора, там будет холл и кабинет главного врача. Не знаю, на месте ли Иван Валентинович, но когда освободится, то обязательно с вами поговорит.
Женщина побежала дальше – она спешила. Холл напоминал большую нишу. На стук никто не отозвался, дверь была заперта – хорошо, имелась скамья. Мария съежилась, прижала к груди сумочку, обтянутую замшей. Глянула искоса.
– Страшновато здесь…
«Ничего и не страшно, – подумал Павел. – Все свои, советские люди».
– Никогда здесь не были?
– Бог миловал. Отец приезжал к Ивану Валентиновичу, привозили маму на осмотр. Но это было давно, еще прошлым летом. Больница уже работала – ее открыли по приказу крупного чиновника из облздрава…
– Маша, дорогая, прости, что заставил ждать. – Из коридора вывернул мужчина в белом халате со связкой ключей в руке.
Поднялись одновременно. Доктор Мясницкий, вопреки представлениям, оказался не такой уж харизматичной фигурой. Среднего роста, коротко стриженный, с правильным, но каким-то «усредненным» лицом. В армии он, похоже, не служил – отсутствовала армейская выправка, заметно сутулился. Когда он улыбался, на лице появлялись морщины.
– Иван Валентинович, что с моей мамой? Ее уже осмотрели? Что произошло? Она останется в больнице?
– Ох, Машуля, так много вопросов. Я ведь даже не знаю, что у вас произошло. Признаться, воспользовался своим положением, поместил Елену Витальевну в отдельную палату, ей ввели седативное. Я очень расстроен, Маша, и, если честно, растерян. Нужно провести обследование, выявить причины произошедшего. Мы не волшебники… А вы, молодой человек? – Доктор повернулся к Павлу, поколебавшись, протянул руку.
– Горин Павел Андреевич, уголовный розыск. – Павел ответил на рукопожатие.
– О боги, а при чем здесь уголовный розыск? – Доктор не изменился в лице, но брови слегка приподнялись.
– Все в порядке, Павел Андреевич просто меня сопровождает. Нас вчера опрашивали по поводу несчастного случая с Каплиными.
– Еще одна беда, – помрачнел Мясницкий. – Можете и меня допросить, Павел Андреевич, чтобы два раза не ходить. Добрыми товарищами мы не были, но иной раз встречались. По правде, недолюбливал Давида Марковича, но чтобы желать ему такой участи…
– Успеем еще поговорить, Иван Валентинович. Но если считаете, что в этом есть необходимость…
– Язык мой – враг мой… – Доктор натянуто улыбнулся. – Убежден, в этом нет необходимости, только время потратите. Всегда держался подальше от этого туманного товарища…
– С мамой-то что, Иван Валентинович? – перебила Маша. – Можно ее навестить?
– Пойдемте. – Доктор не стал открывать кабинет, убрал ключи в карман. – Это на втором этаже, там спокойно. Но предупреждаю, Маша, здесь командую я, а вы подчиняетесь.
Наверху действительно было тихо. Людской муравейник остался внизу, встречались лишь работники заведения. Доктор подошел к запертой двери – открыл окошко на уровне подбородка, приник к нему. Оторвался со смущенной миной, понизил голос:
– Прости, дорогая, но в палату я не пущу. Смотри отсюда. Не хватало нам повторного взрыва. Не хочу тебя огорчать, но и скрывать ничего не буду. У Елены Витальевны крайне тяжелое состояние. Все демоны, спавшие в подсознании, вырвались наружу, она стала неконтролируемой. Что послужило толчком, пока не знаю, надеюсь, ты просветишь. Она на препарате, спит. Что будет дальше… посмотрим.
– Хорошо. – Маша прильнула к оконцу, смотрела недолго, оторвалась от него, изменившись в лице. – Боже мой, зачем ее пристегнули ремнями? Это так необходимо?
– Ты не ребенок, – доктор нахмурился, – должна понимать. Она не может все время находиться в смирительной рубашке. Твоя мама бросалась на санитаров, ее с трудом зафиксировали. Но когда пытались поставить укол, опять пришла в неистовство, выбила шприц… Санитары справятся, люди бывалые, дело не в этом. Она сама себе причинит вред. А у нас, знаешь ли, не хватает средств обить каждую палату мягким войлоком, если понимаешь, о чем я…
Павел тоже посмотрел в оконце. Палата была маленькой, в ней не было ничего, кроме кровати с округлыми боковинами. Женщина спала, стиснутая ремнями. Ее лицо казалось спокойным. Волосы разметались по подушке. Она дышала – глубоко и часто.
– Не скажу, что здоровый крепкий сон, но она спит. И чем дольше проспит, тем лучше. Все, Маша, не будем мотать нервы, пройдемте в мой кабинет, и расскажешь, что случилось.
В кабинете у главврача было спокойнее. Не сказать что уютно, но тихо. На стене висели портреты основоположников «жанра»: Сербский, Кащенко, Бехтерев. Портреты Ленина и Сталина в подобных заведениях, видимо, считались крамолой.
– Присаживайтесь, молодые люди, в ногах правды нет. – Доктор сел за стол, снял очки и протер слезящиеся глаза чистым платком. Он выглядел смертельно усталым, без очков его лицо казалось беззащитным. Он, видимо, знал об этом, быстро водрузил очки на переносицу.
Маша повествовала, доктор слушал.
– Понял, дорогая, – кивнул он. – Это самолет, как я же сразу не сообразил. По радио сказали: намечается крупный авиационный праздник…
«И что я тут делаю? – подумал Павел. – Повышаю свой образовательный уровень? Мог бы подождать в коридоре. Или вообще на улице».
– А что не так с самолетом, доктор?
– Воздержусь, Павел Андреевич, если Маша не хочет. – Тень недовольства легла на лицо медика. – Существуют врачебные тайны, разрешите их сохранять, не возражаете? Подержим, Маша, твою маму несколько дней, сделаем выводы.
– Но можете сообщить в нескольких словах, что с ней, доктор?
– Женщина несколько лет назад перенесла серьезный стресс, психика получила глубокую травму. На фоне этой травмы развилось то, что мы называем умственным расстройством. Ранее эти демоны дремали, усыпленные медикаментами. Я всегда был против ее госпитализации, хотя и являюсь главврачом клиники. Пусть наша психиатрия передовая, пусть мы совершаем прорывы во многих ее областях… но все же дома и стены помогают. Видите, что здесь творится?
– Откуда столько больных, доктор?
– Уверяю вас, это еще не все. Многих мы просто не принимаем. Отправляем домой под присмотр родных, отвозим в соседние города, где еще есть места в больницах. Во Вдовине чуть больше десяти тысяч населения – на них приходятся три сотни психических больных, и это только выявленных.
– Такое невозможно…
– А эти факты не афишируются. Область, до которой никому нет дела. С одной стороны, понятно, страна разрушена, нужно восстанавливать народное хозяйство, нужны положительные эмоции… Слышали про такую штуку: постмобилизационный синдром? Война окончена, и организм, рекрутированный на выполнение задачи, резко сдает, слабеет. Человек оказывается в непривычных, давно забытых
