Арно Делаланд - Десять басен смерти
Он спустился по ступенькам.
Призрак Людовика XIV продолжал свой рассказ.
«2. Затем следуйте прямо к Латоне и остановитесь, чтобы осмотреть ее, а также ящериц, пандусы, статуи, Королевскую аллею, Аполлона, канал, а затем повернитесь и посмотрите на партер и дворец».
Неподалеку располагался партер Латоны, на котором находился наиболее импозантный фонтан сада, дворцовый шедевр. Создателя его скульптурной части вдохновили «Метаморфозы» Овидия. Пьетро попытался вспомнить эту древнюю историю. Латона, мать Дианы и Аполлона, одна из жен Юпитера, была изгнана с Олимпа Юноной, которая не мог простить неверности своего божественного супруга. Скитаясь по Земле вместе с детьми, Латона попыталась получит помощь от крестьян Ликии… но тщетно. Она воззвала к Юпитеру, который отомстил за нее, превратив эгоистичных крестьян в жаб и лягушек. По этой причине в бассейне фонтана находилось несколько земноводных, а также черепах. Они образовывали вокруг Латоны и ее детей нечто вроде хора отчаявшихся, навечно отторгнутых от Духа, Правды и Красоты. Открыв пасть и взирая на небеса, они вместе вопили: «Будьте милосердны, откройте другим свое сердце, иначе вас постигнет метаморфоза!»
Итак, смысл мифа был Пьетро ясен. Эти партеры находились как раз на пересечении дорожек, о которых говорил ему садовник. На этом перекрестке венецианец угадал и еще кое-что: речь шла о саде, в котором Парки пряли нити судеб. Его собственная судьба как будто оказалась на распутье. Он вспомнил о том, что сказал нормандец: «Эти сады суть леса символов! Они говорят с нами, господин де Лансаль! Они обладают моральным смыслом…»
Пьетро вздохнул. «По какому пути мне направиться?»
На север вел путь труда, обязанностей, творчества. На юг – путь удовольствий, которые могли обернуться великими иллюзиями. Прямо напротив была Королевская аллея, Прямой Путь, конечно, тот, который следовало избрать. Бесконечный и прекрасный, отчасти грустный и суровый, он располагался напротив дворца. Это был путь честного человека. Развернутая к водным резервуарам, его грандиозная прямолинейная перспектива простиралась до самого горизонта, не отклоняясь, не рассеиваясь, не исчезая. Получив наставление от Лаокоона, подвергнутого наказанию в окружении его сыновей, заблудшая душа понимала, что следовало остерегаться дьявола. Глядя на Венеру, которая сушила волосы, – а в них всем дугами сверкали капли воды, – душа получала подтверждение своего выбора в пользу новой жизни любви и света. Так сменяли друг друга геометрические, полные смысла линии, ведущие к внушительной купальне Аполлона.
Этот полукруглый бассейн, открытый в бесконечность, окруженный беседками и статуями, был пунктом пересечения всех дорожек. В самой сердцевине фонтана вставали на дыбы, выплескивая водные струи, великолепные кони божественной колесницы. Аполлон в окружении дельфинов являлся в апофеозе, олицетворяя образ ежедневно восходящего солнца, что, конечно, было и намеком на «короля-солнце». Он поднимался из сверкающих каскадов под знаком трех лилий, обозначающих Избранника, и это было славное богоявление, в обрамлении двадцати восьми струй, открытое на все четыре стороны света, под аккомпанемент четырех охотничьих рогов, трубящих миру о его пришествии… А ниже ровная прохладная поверхность Большого канала, обрамленного уходящими вдаль рядами деревьев, увлекала взор в совершенную, безмятежную перспективу, подобную окну, раскрытому к горизонту…
Пьетро прищурился, затем взглянул на стихотворение Баснописца и на королевский путеводитель.
Он пошел дальше. Под ногами хрустел песок. У него было странное ощущение, как будто он связан с землей какой-то тайной, которая укореняла его, приводила его в соприкосновение с земной утробой, с этими садами и их растительностью.
Он продолжал двигаться вперед; на пути ему встретился швейцарский гвардеец. В почти пустом парке эта встреча показалась необычайной и таинственной. Солдат облокотился на свое ружье, его глаза были закрыты, он казался почти мертвым. Его можно было принять за одну из статуй, которыми был усеян весь сад, и не хватало лишь, чтобы самшитовые ветви или плющ оплели его, завершив процесс его окаменения.
Пьетро молча прошел на расстоянии нескольких метров от солдата.
Он продолжил свою прогулку.
«3. Затем поверните налево и пройдите между сфинксами; по пути остановитесь перед кабинетом, чтобы полюбоваться водометной струей и водной гладью; поравнявшись со сфинксами, полюбуйтесь южным партером, а затем идите прямо на крышу оранжереи, откуда открывается вид на Оранжерейный партер и озеро Швейцарцев».
Вот оно. Доверься мне… Следуй за мной.
Повернув налево, лицом к садовому комплексу, у выхода из дворца можно было попасть в запретную аллею. Ось север-юг, о которой ему говорил садовник. Ось отверженного Богом. У входа друг напротив друга располагались два сфинкса. Крылатый ребенок, взобравшийся верхом на одного из них, казалось, отталкивал Пьетро правой рукой: «Не ходи туда!» Ребенок на спине сфинкса пытался увлечь его на правильный путь. Сфинксы, украшенные каменными херувимами, возникли перед ним как две загадки. Не ошибись в выборе Пути. Однако именно на этот путь приглашал его Баснописец. Этот ребус во французском регулярном саду. эта западня из символов с каждым шагом захлопывалась все больше. Он понял, что Баснописец не просто предлагал ему какую-то историю, но стремился передать ему свое видение, погрузиться вместе с ним в иную реальность. «Входи, иди ко мне, в мой театр, в мои декорации», – как будто говорил он. Пьетро позволил вывести себя на арену. У него было такое ощущение, как будто он постепенно приходит к смутному осознанию чего-то; и он знал, что разгадка ждет его там, под покровом тени – там, в конце пути.
Пусть тебя ведут символы. И твое колдовское воображение.
И я стану твоим Колдуном.
Здесь ты находишься в Моем царстве.
Пьетро спрашивал себя, не сошел ли он уже с ума, не стал ли слепцом, не потерялся ли, созерцая абстрактные светила. На пороге разгадки тайны его вновь охватило беспокойство. Сейчас он шел по тисовой аллее Южного партера; деревья были посажены группами по шесть – число дьявола. А сами тисы символизировали смерть! Если он продолжит идти по этому пути, он достигнет оранжереи. В сладком оцепенении этого геометрического рая, удаленного от действительности, он затеряется в игре теорем и абстрактных форм, утонет в блаженном созерцании беспредметных интеллектуальных построений. Здесь Баснописец представал в своем подлинном обличье: он был лишь постановщиком, убийцей – Баснописец был безумцем, но в то же время и моралистом. По ту сторону оранжереи восторженный посетитель закончит свою жизнь в озере Швейцарцев, в иллюзии тщетных утопий и искусственного рая. В отдалении каменный Марк Курций[24] бросался в пламя. Пьетро оглянулся на пройденный им путь: террасы, вазы, сфинксы. С другой стороны: оранжерея, озеро, Марк Курций. Ось север-юг: 666 туазов,[25] ось Зла! Он оглянулся, затем снова посмотрел вперед.
Как некогда в Венеции, он проходил мимо Люцифера.
Мы приближаемся.
Пусть тебя ведет Баснописец.
«4. Поверните направо, пройдите между бронзовым Аполлоном и Лантеном и остановитесь у выступающего флигеля, откуда можно увидеть Вакха и Сатурна.
5. Спуститесь по правому пандусу оранжереи, пройдите по апельсиновой роще, затем прямо к фонтану, откуда можно полюбоваться на оранжерею. Идите в аллею больших апельсиновых деревьев, затем в крытую оранжерею…»
Здесь король предлагал свернуть.
Баснописец покидал ось иллюзорных удовольствий и бесплодных мечтаний. Он брал венецианца за руку, чтобы заставить его свернуть к западу, на путь честного человека, но не по прямой, возвышенной перспективе, ясной и элегантной, которую Пьетро обозревал, стоя на террасе. Нет, здесь был поперечный путь. Баснописец продолжал плести свою паутину, свое создание, и Пьетро следовал за ним, наполовину подчиняясь, наполовину соглашаясь, движимый инстинктом в той же мере, что и разумом.
«Куда же ты меня ведешь? В какое святилище, в какую империю, если не в свою собственную?» – думал он.
Обойдя сфинксов сзади, он пошел вдоль террас по направлению к Зеркальным бассейнам. Эти резервуары продолжали удивительную Зеркальную галерею, олицетворяя глубину души, порог раздумий. Они отражали как движения неба и светил, так и движения сердца. Зеркальные бассейны приглашали на внутреннюю прогулку, призывали вернуться к себе. В этом саду они шепотом звали в вечность, но водные струи напоминали о земном времени и о времени, текущем сквозь путаницу человеческих эмоций. И вдруг Пьетро начал догадываться – он боялся понять, в какое место его столь решительно завлекали.
