Александр Арсаньев - Рождественский подарок
– Яков Андреевич, – улыбнулся Гродецкий. В последнее время пан стал со мною необыкновенно любезен. – Наконец-то вы выкроили минутку, чтобы зайти ко мне…
– Мне хотелось бы обсудить с вами некоторые философские труды… – это был единственный благовидный предлог для визита, который пришел мне в голову.
Мы и в самом деле обсудили с ним работу Фомы Кемпийского и некоторые масонские идеи, которые проповедовал Сен-Мартен.
Потом я перевел разговор немного в другое русло. В частности я заговорил об англичанке, но не единый мускул не дрогнул на его красивом лице.
– Вам нравилась Мери-Энн? – осведомился я.
– Не знаю, – пожал плечами Гродецкий. – Я не находил в этой мисс ничего особенного, – добавил он. – Не в моем обычае заглядываться на гувернанток… – Станислав презрительно поджал тонкие губы.
– Мне ее очень жаль, – заметил я. – Такая нелепая смерть!
– Вы правы, – согласился Гродецкий, разглядывая на стене свою коллекцию трубок.
– Мадхава сказал мне, – вкрадчиво начал я, – что вы бывали в салоне Зизевской…
– Что? – удивился Гродецкий. – А, впрочем, конечно бывал… Но я не встречал там индусов, – проговорил он задумчиво. – Хотя, – добавил он, – пани Божена могла принимать их у себя. Это вполне в ее характере, – заметил он. – Вы с ней знакомы?
– Да, – коротко ответил я, не вдаваясь в подробности.
– Удивительная женщина! – оживился Гродецкий. – Красивая, умная, образованная! Не то что эта ваша Мери-Энн, – заключил он уничижительно.
Я умолчал, что обнаружил за корсажем мисс Браун визитную карточку женщины, которой так восхищался Гродецкий. Я все-таки был уверен, что гувернантка пострадала от его рук.
Да и Грушенька что-то там болтала об их романе… Нет, эти двое были определенно связаны, – размышлял я про себя, разговаривая с Гродецким. Но господин Станислав почему-то эту связь настойчиво отрицал. Видимо, у него на это были довольно серьезные причины!
– А раньше вы не встречали Мери-Энн? – осведомился я.
– Опять вы за свое! – занервничал Гродецкий. – Я же сказал, что – нет!
– Извините, – ответил я. – Просто ее смерть никак не выходит у меня из головы!
– Понимаю, – кивнул Гродецкий.
– А как вы относитесь к политике нашего Государя в Польше?
– осведомился я, как бы невзначай.
Гродецкий так и не ответил мне ничего определенного, словно мой вопрос поставил его в тупик. Я же не сомневался, что эта проблема должна была активно обсуждаться на масонских собраниях в Варшаве, так как непосредственно затрагивала интересы польского Великого востока. Это меня насторожило, я начал подозревать, что именно здесь и была зарыта собака.
Николай Николаевич слыл человеком весьма влиятельным, ходили слухи, что к его вопросам прислушивался сам Император, что уж говорить о рядовых участниках масонских собраний. Князь Титов мог выступать и против присоединения к польскому Великому востоку Виленских лож. Насколько мне было известно, Николай Николаевич Титов был членом «Астреи», которая намеревалась взять их под свой протекторат. Это могло и не устраивать пана Гродецкого, но чтобы разыгрывать ритуальное ведическое убийство?!
Невольно мне вспомнились слова Медведева о том, что Кутузов мне больше не доверяет. Неужели в них и впрямь была какая-то доля правды?!
VI
После разговора с Гродецким, я вернулся в гостиную, где застал одного Медведева, который чертил на листке бумаге какие-то схемы. Вид у него был очень сосредоточенный и важный. Едва заметив меня, Лаврентий Филиппович скомкал листок и сунул его себе в карман, едва не опрокинув чернильницу.
– А, Яков Андреевич, – пробормотал он и опустил глаза. Я догадался, что он снова обдумывал возможность моей причастности к убийствам.
– Лаврентий Филиппович, – обратился я к нему, – а когда вы собираетесь выпустить на волю наших индусов? Ведь их вина, если мне не изменяет память, кажется, не доказана!
По-моему судьба господ Мадхавы с Агастьей в этом доме никого не волнует… – я укоризненно покачал головой. – Не вы ли у нас стоите на страже закона и порядка?
– Ну, хорошо, хорошо, – раздраженно проговорил Медведев.
– Я выпущу их под вашу ответственность!
– Буду вам очень признателен, Лаврентий Филиппович, – я склонил голову в любезном поклоне.
– Да вы, Яков Андреевич, и мертвого из гроба поднимите! – воскликнул он.
Я проводил его до комнаты индусов. Медведев отпер дверь и замер на пороге. Мадхава, Агастья и Кинрю играли на полу в какую-то игру. Я разглядел, что перед ними лежала игральная доска вай Ки, одной из четырех дальневосточных королевских игр. Похоже, мой Золотой дракон решил на время забросить шахматы.
– Господин Юкио, – взорвался Лаврентий Филиппович, – а вы-то здесь откуда?!
– Разве вы не знаете, господин квартальный, – усмехнулся я, – что Кинрю умеет проходить сквозь стены?
– А!.. – Медведев раздраженно махнул рукой, давая понять, что с нами в любом случае разговаривать бесполезно. – Господа индусы, вы свободны! – добавил он, развернулся на каблуках и вышел из комнаты.
– Чудеса! – воскликнул Мадхава. – Яков Андреевич, – догадался он, – это, наверное, вы постарались?!
– Немного, – скромно ответил я. – Кинрю, – обратился я к моему ангелу-хранителю, – ты и здесь никому не даешь покоя?!
– Очень занимательная игра, – сказал Агастья. – Мы очень благодарны нашему новому другу, – индиец кивнул в сторону Кинрю, – что он научил нас в нее играть!
Говоря откровенно, я до сих пор не мог толком ее освоить.
Игра эта имела свой философский смысл, но сколько бы я ни соперничал в ней с моим Золотым драконом, ни разу мне не удалось обыграть его. Хотя я должен был признать, что однажды эта игральная доска, разделенная на квадратики, спасла мне жизнь, когда японец использовал ее не по своему прямому назначению, а как орудие, которым он оглушил моего противника – брата Алавиона, продавшегося мальтийцам.
Японец оторвал свой взгляд от доски, в нем читалась такая тоска, что мне стало нехорошо. Я в очередной раз заметил, что смерть англичанки произвела на него слишком сильное впечатление.
Вдруг раздался громкий стук в дверь.
– Войдите! – воскликнул встревоженный Мадхава. Индийцы уже привыкли ждать в этом доме одних только неприятностей.
В комнату влетела раскрасневшаяся, взволнованная Грушенька, на которой лица не было.
– Беда! – вскричала она. – С Ольгой Павловной совсем плохо!
– Что случилось? – спросил Кинрю.
– Барыня заболела, – всхлипнула Грушенька и утерла глаза косынкой. – Жар у нее, – объяснила она. – А доктора-то нет! – всплеснула руками ключница. – И послать за ним никак нельзя! Я уже у Никиты Дмитриевича спрашивала…
– Ну, а мы-то чем можем помочь? – осведомился я.
– Госпожа Мира говорила мне, что когда-то она занималась врачеванием… – промолвила девушка с мольбою в голосе.
– Но княгиня же ей не доверяет, – проговорил я недоуменно.
– Я уже уговорила ее, – ответила Грушенька.
– Но тогда тебе надо переговорить с Мирой, – пожал я плечами. Однако эта идея мне совершенно не нравилась. Я опасался, что если болезнь серьезная, и, не приведи, Господи, княгиня скончается, то в ее смерти обвинят мою индианку.
– Я уже разговаривала с ней, – вздохнула юная экономка. – Но барышня чего-то боится!
«И правильно делает», – подумал я.
– Но у нее есть для этого некоторые основания, – ответил я вслух.
– Она сказала, – продолжила Грушенька, – что согласится осмотреть Ольгу Павловну, если вы дадите свое согласие…
– Но…
– Соглашайтесь, – вмешался Мадхава, – я надеюсь, что все обойдется… Мы тоже поможем, у нас имеется некоторый опыт.
– Княгиня ни за что вас к себе не подпустит! – воскликнул я.
– Так вы позволите, Яков Андреевич? – в комнату вошла моя Мира, которая, судя по всему, дожидалась за дверью.
– Да разве я могу тебе отказать? – проговорил я со вздохом.
– Все будет хорошо, – сказала индианка уверенно.
Княгиня Ольга Павловна Титова и в самом деле была совсем плоха. Глаза у нее лихорадочно блестели, щеки горели нездоровым румянцем, она кашляла в свой платок, на котором алели свежие пятна крови, и тяжело, со свистом дышала.
«Неужели чахотка?!» – мысленно ужаснулся я.
– У вас были проблемы с легкими? – осведомился я у княгини.
– Да, – с трудом проговорила она. – Я каждый год ездила с покойным князем на воды.
– Вас наблюдает врач?
– Разумеется, – ответила Ольга Павловна и снова закашлялась.
– Я могу вас осмотреть? – спросила Мира.
Княгиня Титова нехотя согласилась. Когда Мира коснулась рукой ее разгоряченной груди, Ольга Павловна застонала от боли. Моя индианка нахмурилась, и я понял, что дело совсем неладно, в очередной раз пожалев, что позволил Мире во все это вмешаться.
Индианка сосредоточенно делала свое дело, осматривала больную и задавала вопросы.
