Мэтью Перл - Тень Эдгара По
— А теперь послушайте меня! — перебил я. — Во-первых, ваш приспешник обращался со мной очень грубо, и в результате… Но дело даже не в этом. Я хочу знать, куда конкретно вы меня привезли и зачем! — Я захлебывался словами. Вдруг, несмотря на волнение, меня осенила догадка.
— Что еще важнее, — сердечным тоном продолжал главарь, растягивая в улыбке свое смуглое лицо, — мы наконец-то встретились лично.
Он пожал мне руку, обмякшую именно в этот момент — когда я понял, что угадал верно.
— Дюпен! — воскликнул я, отторгая догадку разумом.
9
Если уважаемый читатель помнит, у меня на примете было пять или шесть возможных прототипов Дюпена. В конце концов я отмел их всех в пользу Дюпона.
Среди претендентов фигурировал барон Клод Дюпен, адвокат, по слухам, ни разу не проигравший дела; барон Клод Дюпен, в чьих жилах текла королевская кровь, вследствие какового обстоятельства он и взял сомнительный титул. Много лет подряд Барон был в числе самых выдающихся юристов Парижа, и вдобавок считался героем, поскольку брался защищать преступников, по разным причинам вызывавших сочувствие. Он даже попал в список кандидатов на должность генерального прокурора и чуть было не оказался в палате представителей от своего округа во время одного из переворотов во французском правительстве. Однако Барона обвинили в использовании неприемлемой тактики, и он отступился, перебрался в Лондон и стал применять там другую тактику — выжидательную. В Лондоне Барон был приведен к присяге как констебль по особым делам на период опасности мятежа и проявил себя человеком достаточно храбрым, чтобы оставить за собой эту должность уже в качестве почетной, после того как опасность мятежа миновала.
Вся вышеприведенная информация была собрана мной по крупицам во французских периодических изданиях. Одно время, еще до поездки в Париж, я не сомневался, что Клод Дюпен и есть истинный прототип К. Огюста Дюпена; я даже отправил Барону несколько писем с просьбой уточнить некоторые факты из его жизни и с характеристикой ситуации в Балтиморе. Однако весьма скоро мне попались статьи об Огюсте Дюпоне, и я взял на вооружение новую теорию. Получив ответ от Клода Дюпена, я отправил ему полное извинений письмо.
В одном из французских журналов обнаружился портрет Барона Дюпена, разумеется, изученный мной до мельчайших подробностей. Вот почему я узнал человека, пожимавшего мне руку, точно мы с ним были старинные друзья. Тогда-то я и воскликнул в изумлении: «Дюпен!.. Вы Клод Дюпен!»
— Прошу вас, — с чувством произнес Дюпен, — зовите меня Бароном!
Я выдернул руку из его рук и стал оглядываться в надежде, что вот сейчас представится случай к чудесному спасению. Экипаж, меня привезший, стоял в тени полуразрушенной каменной стены, однако сбежать в нем я и не помышлял, ибо видел, как приспешник Барона занял место на козлах.
Ров вокруг Парижа является частью комплекса укреплений на случай нападения врагов. Бесконечной лентой опоясывает он город и окрестности; в нем имеются насыпи для артиллерии, а также многочисленные ответвления.
И вот в этом-то лабиринте я, по уверениям Дюпена, был в полной безопасности. Дюпен принялся объяснять, что его товарищ, Хартвик, — тот, который поймал меня в Версале и затолкал в экипаж, — желал единственно доставить меня на рандеву к Дюпену в целости и сохранности.
— Хартвик так сквернословит, что сам сатана уши бы заткнул; раз он одному субъекту чуть руку не оторвал, но в целом он неплохой человек. Вы уж простите его.
— Простить! Простить подобное оскорбление? Боюсь, Дюпен, это выше моих сил! — выкрикнул я.
— Ах, как я рад нашему знакомству, — молвил Клод Дюпен. — Я столько лет провел в Лондоне, где никто не умел выговорить мою фамилию. Вы же произносите ее как истинный француз!
— Послушайте, сударь, — объявил я, даром что был польщен — нечасто французы хвалили мое произношение, — не пытайтесь меня умаслить. Если вы желали говорить со мной, почему не выбрали какое-нибудь приличное место в Париже?
— Я был бы счастлив выпить по чашечке кофе с вами, мосье Кларк. Кстати, могу я называть вас Квентином? — Барон имел странную манеру вести диалог; она свидетельствовала об изрядной напористости.
— Нет!
— Спокойнее, прошу вас. Позвольте выразиться яснее, дражайший мой Квентин. Видите ли, существуют две разновидности друзей — друзья и враги. Что касается меня, в Париже я располагаю и теми и другими. Боюсь, представители одной разновидности были бы весьма рады видеть меня несколько убавившим в росте — ровно на одну голову. В свое время я страдал прискорбной опрометчивостью, вследствие которой пообещал выплатить изрядную сумму денег, между тем как тщательные математические вычисления дали бы мне понять, что этой суммы у меня быть не может. Да-да, дражайший Квентин, я был беден, как индюк Иова. К счастью, хоть я и попал в переплет, в Лондоне нашлась для меня протекция — притом столь сильная, что позволяет наведываться на родину. Впрочем, вы сами видите — я ограничен в выборе мест встречи, — добавил барон, широким жестом обводя ров и развалины. — А у вас, похоже, имеется состояние, братец Квентин? Как вы получили его? Трудились в поте лица? Или родились с серебряной ложкой во рту? Впрочем, какая разница?
И Дюпен извлек из кармана мои письма. Должен признаться, это было весьма неожиданно и не слишком приятно. Следует ли мне теперь описать его наружность и тем объяснить читателю, почему, несмотря на непростительное обращение со мной, за которое Барон нес прямую ответственность, я отвечал на его вопросы и вообще поддерживал разговор? Платье Барона отличалось изысканностью и явно дорого стоило. На нем был роскошный белый костюм, который сделал бы честь любому денди, и превосходно пошитые перчатки; в петлице красовался цветок, волосы и усы выдавали работу искусного цирюльника. В манишке посверкивали пуговицы с бриллиантами, крышка от часов также щеголяла драгоценными камнями. Имелись и два-три перстня; впрочем, к чести Барона, отмечу, что он не склонен был всплескивать руками или пошевеливать пальцами, дабы собеседник заметил его украшения. Заботе о блеске башмаков Барон отдавался с поистине сердечным трепетом — башмаки сияли как солнце. Было в Бароне что-то опереточное и в то же время располагающее — словом, он был как джентльмен с обложки.
Но главное — повадки Барона выдавали в нем любезнейшего, учтивейшего филантропа — под филантропом я разумею субъекта, который готов спасти от улицы женщину, а то и сразу двух, уведя их жить к себе домой. Хотя Барон похитил меня и велел доставить к заброшенным укреплениям, я ни за что не желал показаться грубым или невоспитанным. Я поинтересовался, как ему удалось найти меня в Париже.
— Среди тех, кого я в этом городе до сих пор отношу к категории друзей, есть и жандармы, фиксирующие каждого иностранца. В последнем письме вы сообщали, что намерены заняться поисками Огюста Дюпона, а я лишь предположил, что поиски будут иметь место в Париже. Бонжур подтвердила, что вы уже прибыли. — Барон улыбнулся прелестнице, которая теперь курила сигару; той самой прелестнице, которая в памятный вечер рискованной Дюпоновой игры проследила меня до кафе «Бельж».
— Почему у нее такое странное имя? — спросил я полушепотом, чтобы она не слышала. Признаюсь, даже в столь опасной ситуации меня мучило любопытство. Однако Барон проигнорировал мой вопрос.
Теперь я думаю, только ли тайна имени занимала меня, и прихожу к выводу, что не только. Девушка была удивительно хороша, особенно впечатляли ее маленький выразительный рот и глубокие глаза. Она не выказывала интереса ни ко мне в частности, ни ко всей сцене в целом — каковые обстоятельства ничуть не умаляли моего восхищения.
— Уверен, братец Квентин, сейчас самое время скрепить наш договор, — заявил Барон. Фраза вывела меня из транса. Барон развернул мои письма.
— Какой договор?
Барон скроил разочарованную мину и с упреком произнес:
— Как же, сударь! Тот самый договор, согласно которому мы с вами будем расследовать обстоятельства смерти Эдгара По!
Убежденность в голосе Барона почти заставила меня забыть, почему ни о каком договоре с ним не могло идти и речи.
— Здесь ошибка, сударь, — сказал я. — Боюсь, не вы были прототипом Дюпена из рассказов По, хотя в известный период времени я придерживался именно такого мнения. Теперь я нашел истинного прототипа. Это Огюст Дюпон. Вы ведь прочли мое последнее письмо?
— Что вы хотите этим сказать? Я полагал, разговоры с Дюпоном забавляют вас, и только. Или мосье Дюпон все же начал расследование прискорбных обстоятельств безвременной кончины дражайшего По и намерен идти до конца?
— В настоящее время… мы с мосье Дюпоном… анализируем данные. Больше ничего не могу сказать. — Тревога моя получила новый виток, я украдкой оглядывался, но, разумеется, путям к спасению взяться было неоткуда. Признаюсь, в глубине души я и не хотел спасаться. Это может показаться неестественным, однако я с восторгом слушал страстную речь Барона о смерти моего кумира. С Дюпоном я уже давно об этом не говорил (и вообще не говорил), а подобной реакции и вовсе никогда не добивался.
