Люди без прошлого - Валерий Георгиевич Шарапов
Слухи уже ползли. Неудивительно — из криков майора определенно что-то вырисовывалось.
— Наш пострел и здесь поспел, — покачал головой Микульчин. — Ладно, знать ничего не знаем, а то еще объявят соучастниками. Признавайся, Болдин, как провел вчерашний день? Постельный режим — это не твое, верно? Кстати, выглядишь уже лучше. Чем-то расстроен, но в глазах загадочный блеск.
— Работал, — сообщил Павел. — Ведь кому-то недосуг собирать информацию о городе, в котором он живет. Предлагаю освежить в памяти историю пятилетней давности о пропаже трех туристов на озере. Она связана с ограблением Госбанка в Смоленске. Дело забрал Комитет государственной безопасности. Считаю рабочей версией: дело возвращается бумерангом. Что с пропавшими деньгами? Их нашли?
— Комитет не делится с нами своими успехами, — проворчал Микульчин. — Нам посоветовали все забыть, и мы охотно это сделали. Кому нужен дополнительный груз на шее?
— Меня вообще тогда не было, — сказал Чайкин.
— Можно подумать, я был, — фыркнул Максимов.
— Странная была история, — вспомнил Чекалин. — Мы начали расследование по заявлению одной взволнованной особы, якобы матери пропавшей женщины. Туристов действительно видели. Мужчина постарше, мужчина помоложе и молодая женщина. Разбили лагерь в скалах на берегу, поначалу их видели: один из туристов рыбачил… Потом пропали, но вещи остались. Разрабатывали версию, будто они кого-то ждали. Искали два дня, опрашивали людей — в том числе в городе…
— И все, — хмыкнул Микульчин. — Были люди — и сплыли. Прибыли комитетчики, забрали бразды правления. Егор Тарасович получил тогда знатный плевок в душу. Зато перестали упахиваться сутками напролет.
— И это главное, — кивнул Болдин. — Предлагаю отработать эту версию с возвращением призраков. Хотя бы выяснить, нашлись украденные деньги или нет. КГБ любит наводить таинственность, но там тоже работают люди — неужели не пойдут навстречу своим братьям меньшим? Еще одна история, обросшая быльем, — причем былье доброкачественное. Ходил слушок, будто немцы в сорок третьем, перед отступлением, затопили в озере некие секретные документы в запаянных водонепроницаемых ящиках. Вывезти якобы не успевали или не было возможности. Может ли данная история аукнуться в наше время? Завирально, но…
— Еще как завирально, — подтвердил Микульчин. — Если и аукнулась, то это точно не наше дело, а догадайся, чье. Что могло быть в этих ящиках? Война давно закончилась, все эти материалы интересны только историкам и архивистам.
— Но отработать надо, — настаивал Павел.
— Сейчас все бросим, — поморщился Микульчин. — Слушай, Болдин, ты тут без году неделя, а уже лезешь вперед паровоза. Вот скажи, при чем здесь Таманский и Бобров — людишки так себе, ничем не выделяющиеся из основной массы сограждан? Мужики, работяги — пусть с душком и туманным прошлым. У кого из нас нет душка и туманного прошлого? Ладно, уговорил, поимеем в виду, но в лепешку не разобьемся. Что-то мне подсказывает — это еще не конец, мы еще натерпимся с этим делом.
— Константин Юрьевич, вы бы поосторожнее с подобными заявлениями, — предупредил Чайкин. — Все худшее имеет привычку сбываться.
Сбылось уже через час. Тройное убийство на Заречной улице. Погиб ребенок! Частный дом на краю городской черты, недалеко от автостанции. Сотрудник бухгалтерии с автобазы, некто Науменко, приехал на маршрутном автобусе к своему начальнику — товарищу Герасимову — выяснить, почему тот не явился на работу. Телефон молчит, на работе аврал — конец месяца не за горами. Вошел в калитку, звал, кричал, зашел в дом — потому что дверь была не заперта — и пулей вылетел обратно. Побежал до ближайшего таксофона, набрал трясущимся пальцем 02…
Максимова оставили в отделе — отвечать на звонки и принимать поздравления. Павел вел машину, наклонившись к лобовому стеклу. Мешался ПМ в кобуре под пиджаком, давил на зудящие ребра. Табельное оружие наконец-то выдали — невзирая на угрюмые взгляды майора Ваншенина.
Паника в умах царила нешуточная. «Задницей чую, — расстроенно бормотал Микульчин, — это последний гвоздь в крышку нашего гроба».
Дом располагался на краю Заречной улицы — действительно, за рекой. До озера — километра три. Зато излучина Каинки, поворачивающей на север, — почти под боком. Край города, но район не депрессивный. Асфальт до самого тупика, окрашенные ограды, опрятные дома, плодовые деревья в садах — просто визитная картинка советского провинциального городка.
Под деревом, нависшим над дорогой, прохлаждалась патрульная машина. На другой стороне дороги собрались «неравнодушные граждане». У калитки нервно мялся опухший старший лейтенант — местный участковый Молчанов. Еще один тип, в штатском, сравнительно молодой, в нелепых очках, как бедный родственник, топтался в стороне.
— Это товарищ Науменко, — простуженным голосом объяснил участковый. — Тот самый, что обнаружил тела. Осторожнее на крыльце, товарищи, этот гад там все заминировал…
— Знаешь потерпевших? — спросил Микульчин.
— Не особо, — Молчанов смутился. — Чего их знать — благополучная семья, ребенка воспитывают… воспитывали. У меня вон — сиделый контингент, тунеядцы, хулиганы, граждане алкоголики… А к обычным людям мы и не присматриваемся. Нормально жили, и соседи о них хорошо отзываются. Герасимов главбухом на автобазе трудился — разве шантрапу назначат на такую должность? Вы это самое, товарищи… — участковый оторвался от калитки, — если пообедали, то лучше туда не ходите, я предупредил…
Крыльцо было забрызгано свежими рвотными массами. Пришлось лавировать по одному. Икнул Борис, замешкался, решил пропустить товарищей.
От увиденного волосы вставали дыбом. Кровь в этом доме текла рекой. В горнице — мертвая женщина — еще не старая, до пятидесяти, с распущенными волосами, в длинной ночной сорочке. В искаженном лице сохранились остатки привлекательности. Ее били холодным оружием в грудь, в живот — били яростно, с садистским упоением. Нижняя часть лица тоже под кровавой маской — изо рта текло в процессе экзекуции. Ноги жертвы были вытянуты, руки сведены по швам — и это смотрелось страшнее всего. Кровь, как и в доме Таманского, была повсюду, а под телом ее натекло целое море. Ступать приходилось на цыпочках, чтобы не испачкаться.
В спальне на полу лежал мужчина в полосатой пижаме. Он был чуть старше своей супруги, коротко стриженный. Лицо оскалилось, матово поблескивали прокуренные зубы. Похоже, сопротивлялся, но схватку проиграл. Завершающие удары преступник наносил в левый бок, кромсал почку, селезенку. Ноги покойного находились под кроватью, руки были скручены, пальцы растопырены. Промокла от крови упавшая с кровати подушка.
За стенкой находилась детская комната. Заходить в нее вообще не хотелось, уже насмотрелись. Мальчуган лет одиннадцати лежал на кровати, укрытый одеялом, словно спал. Глаза его были закрыты. Край одеяла промок от крови. Казалось, в этом положении его и умертвили. Но у окна валялась перевернутая табуретка, по настольной игре, разложенной на полу, кто-то потоптался. Шторы на окнах были частично раздвинуты.
Ком стоял у горла. Нервы
