Кристиан Жак - Убитая пирамида
Высокий, сутулый, с длинным лицом, большим носом, вьющимися волосами и голубыми глазами, шестидесятилетний визирь Баги не отличался атлетическим телосложением. Он никогда не занимался спортом, его кожа боялась солнечных лучей. Утонченные руки с длинными пальцами были явно знакомы с кистью художника; некогда он был ремесленником, потом наставником юных писцов, потом – специалистом-землемером. Вот тогда-то и проявилась его беспримерная строгость. Баги заметили во дворце и назначили главным землемером, затем старшим судьей провинции Мемфиса, старшим судьей царского портика и, наконец, визирем. Многие царедворцы тщетно пытались поймать его на каком-нибудь промахе; внушая страх и уважение, Баги занял достойное место среди великих визирей, со времен Имхотепа надежно удерживающих Египет на праведном пути. И пусть не всем приходилась по вкусу суровость некоторых его приговоров и неукоснительность их исполнения, однако никто не ставил под сомнение их обоснованность.
До сих пор Монтумес ограничивался тем, что выполнял приказы визиря и всячески старался не вызвать его недовольства. И теперь ему было не по себе от предстоящей встречи.
Визирь устал и, казалось, дремал.
– Слушаю вас, Монтумес. Будьте кратки.
– Это не так просто…
– Упростите.
– Несколько воинов-ветеранов погибли в результате несчастного случая: упали с большого сфинкса.
– Административное расследование?
– Его вело армейское начальство.
– Что не так?
– Да вроде все в порядке. Я не смотрел официальные документы, но…
– Но благодаря связям вам удалось узнать их содержание. Это не поощряется, Монтумес.
Верховный страж опасался подобного выпада.
– Так уж повелось.
– Придется менять привычки. Но если все в порядке, в чем причина вашего прихода?
– Судья Пазаир.
– Недостойный служитель закона?
Голос Монтумеса становился все более гнусавым.
– Я не выдвигаю обвинения, просто меня настораживает его поведение.
– Он что, не соблюдает закон?
– Он убежден, что исчезновение начальника стражи – ветерана с безупречной репутацией – произошло при необычных обстоятельствах.
– У него есть доказательства?
– Никаких. Мне кажется, этот молодой судья хочет посеять смуту, чтобы обратить на себя внимание. Я осуждаю такое поведение.
– И правильно делаете, Монтумес. Ну а каково ваше мнение по существу дела?
– Оно не заслуживает внимания.
– Напротив, мне не терпится его услышать.
Вот она, ловушка.
Верховный страж терпеть не мог принимать ту или иную сторону из страха, что четко определенная позиция может вызвать чье-либо осуждение.
Визирь открыл глаза. Пронизывающий ледяной взгляд проникал прямо в душу.
– Вряд ли гибель этих несчастных сопряжена с какой-нибудь тайной, но я недостаточно хорошо знаком с делом, чтобы вынести окончательное суждение.
– Если сам верховный страж выражает сомнение, почему бы не засомневаться простому судье? Его первейший долг – не принимать ничего на веру.
– Разумеется, – прошептал Монтумес.
– Бездарных людей в Мемфис не назначают; наверняка Пазаир хорошо зарекомендовал себя.
– Все-таки атмосфера большого города, честолюбие, слишком большие полномочия… Возможно, такой груз ответственности не под силу молодому человеку?
– Посмотрим, – заключил визирь. – Если это так, я его смещу. А пока пусть продолжает. И я надеюсь, что вы его всячески поддержите.
Баги запрокинул голову и закрыл глаза. Уверенный, что он продолжает смотреть из-под век, Монтумес встал, поклонился и вышел, приберегая ярость для своих слуг.
***Едва взошло солнце, к конторе судьи Пазаира подошел крепкий, коренастый, загорелый Кани. Он примостился у закрытых дверей рядом с Северным Ветром. Об осле Кани мечтал давно. Он помог бы ему таскать тяжести, и спина, всю жизнь сгибавшаяся под грузом кувшинов с водой для поливки сада, получила бы наконец долгожданный отдых. А поскольку Северный Ветер охотно внимал его речам, он принялся рассказывать ему о беспросветно однообразных трудовых буднях, о том, как он любит землю, как заботливо роет оросительные канавы и какую радость испытывает при виде распустившегося цветка.
– Кани… вы хотели меня видеть?
Садовник кивнул.
– Заходите.
Кани заколебался. Контора судьи, как и город в целом, вызывали у него страх. Вдали от сельских просторов ему было неуютно. Слишком много шума, тошнотворных запахов и совсем не видно горизонта. Если бы речь не шла о его будущем, он никогда бы не отважился вступить в лабиринт мемфисских улиц.
– Я пропал, совсем пропал, – сказал он.
– Опять неприятности с Кадашем?
– Да.
– В чем он вас обвиняет?
– Я хочу уйти, а он не отпускает.
– Уйти?
– В этом году мой сад дал овощей втрое больше предписанного. Значит, я могу стать независимым земледельцем.
– Это законно.
– Кадаш это отрицает.
– Опишите мне свой земельный участок.
***Старший лекарь принял Нефрет в тенистом парке своей роскошной усадьбы. Сидя под цветущей акацией, он потягивал молодое и легкое розовое вино. Слуга обмахивал его опахалом.
– Прекрасная Нефрет, как я рад вас видеть!
На девушке было скромное платье и старомодный короткий парик.
– Уж очень вы сегодня строги: платье-то давно вышло из моды.
– Вы заставили меня прервать работу в аптеке; мне хотелось бы знать, зачем вы меня вызвали.
Небамон приказал слуге удалиться. Уверенный в своей неотразимости и в том, что красота места окажет на Нефрет должное воздействие, он решил дать ей последний шанс.
– Вы меня недолюбливаете.
– Я хотела бы получить ответ на свой вопрос.
– Насладитесь прекрасной погодой, восхитительным вином, посмотрите, в каком раю мы живем. Вы прекрасны, умны, и ваш талант целительницы превышает способности самых именитых наших лекарей. Однако у вас нет ни состояния, ни опыта; без моей помощи вам придется прозябать в каком-нибудь селении. Поначалу сила духа поможет вам преодолеть испытание; но придет зрелость и вы пожалеете, что так дорожили своей чистотой. Карьеру не выстроишь на идеалах, Нефрет.
Скрестив руки, девушка смотрела на пруд, где среди лотосов дрались утки.
– Вы научитесь любить меня и мои повадки.
– Ваши тщеславные помыслы меня не касаются.
– Вы достойны стать супругой старшего придворного лекаря.
– – Мне кажется, что вы заблуждаетесь на мой счет.
– Я хорошо знаю женщин.
– Вы в этом уверены?
Улыбка застыла на лице Небамона.
– Вы забыли, что ваше будущее в моих руках?
– Над ним властны боги, но не вы.
Небамон встал, лицо его помрачнело.
– Оставьте богов в покое и подумайте о моих словах.
– Не надейтесь.
– Я предупреждаю вас в последний раз.
– Я могу вернуться к работе?
– Судя по отчетам, которые я только что получил, ваши познания в лекарственных снадобьях явно недостаточны.
Нефрет не потеряла самообладания, она опустила руки и посмотрела в глаза обвинителю.
– Вы отлично знаете, что это неправда.
– Отчеты составлены по всем правилам.
– Кто же их написал?
– Аптекари, которые дорожат своим местом и будут удостоены повышения по службе за проявленную бдительность. Раз вы не умеете готовить сложные лекарства, я не вправе доверить вам ответственную должность. Надеюсь, вы понимаете, что это означает? Вы не сможете и шагу ступить по иерархической лестнице. Вы будете скованы по рукам и ногам, не имея доступа к лучшим лекарствам; все аптеки находятся в моем ведении, и для вас они будут закрыты.
– От этого пострадают больные.
– Вам придется передавать своих пациентов более сведущим коллегам. А когда столь жалкое существование станет окончательно невыносимым, вы приползете к моим ногам.
***Денес сошел с носилок перед воротами усадьбы Кадаша в тот момент, когда Пазаир разговаривал с привратником.
– У вас тоже болят зубы? – поинтересовался судовладелец.
– Нет, у меня проблема другого рода.
– Хорошо вам! А я места себе не нахожу от боли. Что случилось: у Кадаша неприятности?
– Просто нужно кое-что уладить.
Краснорукий зубной лекарь поздоровался с посетителями.
– С кого начнем?
– Денес ваш пациент; я же пришел довести до конца дело Кани.
– Моего садовника?
– Он больше не ваш садовник. Своим трудом он заслужил право на независимость.
– Чушь! Он служит у меня и будет служить.
– Поставьте свою печать на этот документ.
– Ни за что!
Голос Кадаша дрожал.
– В таком случае я буду действовать в судебном порядке.
– Не надо нервничать! – вмешался Денес. – Отпусти ты этого садовника, Кадаш; я найду тебе другого.
– Это вопрос принципа, – возразил лекарь.
– Полюбовное соглашение куда лучше судебного разбирательства! Забудь о Кани.
