Андрей Добров - Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев
– Нет, – просто ответил я. – Не скажу. Молод еще!
Все это время дверь слева оставалась чуть-чуть приоткрытой, я чувствовал что кто-то за мной подглядывает и подслушивает. Да и молодой человек время от времени бросал взгляды на эту дверь. Наконец мне все это надоело, я завернул недоеденный пирог в салфетку и, положив обратно в карман, громко сказал:
– Карп Семенович, хватит стоять за дверью. Я репортер, Гиляровский Владимир Алексеевич, и у меня к вам дело, которое я могу обсудить только с вами. Будьте добры, войдите сюда и поговорите со мной лично. И кстати, привет вам от Мураховского! Хотя он его и не передавал.
Дверь тут же отворилась, и на пороге появился Уралов.
– От Мураховского? – переспросил он. – Неужто! Он еще жив? Нет, никак не может быть, чтобы вас послал именно Мураховский! Представить себе не могу, чтобы он знал, где я сейчас обитаю. И вообще, вряд ли он даже склонен думать, что я еще жив.
Одетый в полосатые брюки от визитки и черную жилетку с белой рубашкой, Уралов по внешнему виду был похож, скорее, на коммерсанта, чем на обитателя здешних мест. У него была длинная борода, в которой виднелись рыжеватые и седые пряди. Усов не было, и чисто выбритая верхняя губа смотрелась несколько коротковато.
– Мураховский и не знает, где вы, – ответил я, вставая. – Адрес мне дали совсем другие люди, впрочем, пусть вас это не беспокоит, потому что это были господа не из полиции. Разрешите представиться…
Но Уралов махнул рукой, не давая мне говорить.
– Я вас знаю, – сказал он. – Ведь вы только что назывались. А кроме того, я знаю вас по газетным публикациям. Вы тот самый Владимир Гиляровский, «король московских репортеров».
– Ну, это скорее звание из прошлого, – усмехнулся я. – Сейчас меня больше интересует не журналистика, а литература.
– И какие сюжеты вы ищете здесь, у нас? – спросил Карп Семенович.
– Признаться честно, я не ищу никаких сюжетов, но мне нужно узнать от вас кое-какие сведения, которые помогут мне выяснить одну важную вещь.
– Это касается моих нынешних занятий? – спросил Карп Семенович.
– Нет. Это скорее касается вашего прошлого – тех времен, когда вы водили знакомство с профессором Мураховским.
– С профессором, вот как? – удивился Уралов. – Честно признаться, я давно потерял его из виду. Ну что же, не будем топтаться здесь, пойдем ко мне, в мою тайную обитель.
И он широко открыл дверь, пропуская меня в другое помещение.
В комнате, куда я вошел, не было окон, но имелось множество полок по стенам, заставленных связками газет и большими папками, вероятно, с газетными же вырезками. Имелось тут и собрание разнообразных справочников – разрозненное и с потертыми корешками. Слева, в углу, около холодной по случаю жары чугунной печки в большом старом кресле сидел удивительно толстый человек с висящими усами и коротким ежиком волос. Правой руки у него не было, а в левой пальцами, искривленными какой-то болезнью, а может быть, неумелым хирургом, он держал короткую черную трубочку, из которой шел едкий табачный дым. Стены помещения были оклеены приличными зелеными обоями, справа стоял еще один письменный стол, заваленный все теми же газетами. Еще одно кресло стояло справа от печки.
– Простите, но стула для посетителей у нас нет, – сказал Карп Семенович, – потому как и посетителей тут не бывает. Вы – первый гость в моей тайной обители. Обычно здесь я не принимаю, но удовольствие поговорить со знаменитым репортером, а также то, что вы упомянули моего старого товарища Мураховского, всего этого достаточно для того, чтобы разжечь во мне интерес. Так что садитесь сюда. – Он указал на незанятое сиденье справа от печки. – И рассказывайте.
– Зачем вам столько газет? – спросил я, оглядывая полки.
– О, наша компания любит читать газеты и обсуждать прочитанное! Я бы сказал, что перед вами три самых внимательных читателя московских и столичных газет. Но все же я не буду подробно объяснять эту нашу любовь к газетам, достаточно уже того, что вы все это увидели. Итак?
Я сел в предложенное кресло и покосился на толстяка, который оказался по правую руку от меня. Толстяк с висящими усами не обращал на меня никакого внимания, но его ухо было обращено точно в мою сторону. Молодой человек также вошел в комнату и, плотно закрыв за собой дверь, сел за стол, сложив руки перед собой, как прилежный ученик. А Карп Семенович остался стоять, закурив короткую сигару, которую он вынул из жилетного кармана. Вероятно, здесь все же присутствовала какая-то вентиляция, иначе все трое давно бы задохнулись как от дыма трубки, так и от дыма сигар.
– Видите ли, – начал я, – меня интересует история времени, когда вы с профессором Мураховским были еще молоды и состояли вместе в революционном кружке, который я условно называю «Красный Призрак». Вы, конечно, понимаете, почему я так его назвал?
Карп Семенович улыбнулся и кивнул. Молодой человек за столом удивленно посмотрел на своего хозяина.
– Что же вы мне ничего не рассказывали об этом? – спросил он. – Оказывается, у вас было бурное революционное прошлое, Карп Семенович!
– Да, было, было, – ответил Уралов.
– Мураховский рассказал мне, что он и его товарищи пользовались двумя подземными ходами, что вели в особняк на Тверской, – продолжил я. – Но он также отметил, что существовал и третий подземный ход – им пользовались только вы, и где он находится, никому не рассказывали.
– Ну… – ответил Уралов, он же Красильников, – это дело прошлое. Я даже представить себе не могу, кому нужно раскапывать давно канувшую в Лету историю.
– Это нужно мне.
– Зачем?
– Знаете ли вы, – спросил я, – что сейчас происходит в том самом доме?
– Да, кажется. Елисеев там что-то строит.
– Группа молодых студентов профессора Мураховского, наслушавшись его рассказов о старых деньках, решила повторить ваши подвиги и возродить Красного Призрака. Из-за этого произошла трагедия – погибла дочь самого Мураховского. А ее жених пропал. Мне удалось найти два из трех подземных ходов, но я никак не могу найти третий, через который, вероятно, этот молодой человек планирует попасть в магазин, неминуемо подвергая себя опасности. И я прошу вас – может быть, в память о былой дружбе с Мураховским – рассказать, где находится ваш личный, третий ход в этот дом.
– В память о дружбе? – усмехнулся Уралов. – Нет-нет, в память о дружбе я ничего рассказать не могу, потому что и дружбы уже никакой нет. Да и не было, как я сейчас понимаю. Вся эта история теперь от меня слишком далека. Мне она кажется абсолютным ребячеством. Поймите, то, чем я занимаюсь сейчас, – вот это интересно, это меня занимает. А те дни, когда мы лазили под землей в особняк и изображали призрака, когда тешили себя дурацкими речами и мыслями о революции… Нет-нет, это не интересно. Да и Мураховский… – Он замолчал и пожал плечами.
– То, чем вы занимаетесь сейчас? – переспросил я. – Вы имеете в виду подделку документов?
– Подделку документов? – удивился Уралов-Красильников. – А! Вы про «фабрику»? Конечно нет. Документами занимается Лукич, вы его видели – маленький такой. Гениальный каллиграф, между прочим. Знаете, что его удивительное искусство каллиграфии оказывает на полицию и чиновников воздействие даже большее, чем любая самая искусная печать или штамп? Кто же усомнится в подлинности документа, написанного таким восхитительно стройным, таким безукоризненным почерком? Но, увы, протасовское наследие – пройденный этап. Теперь я занимаюсь чтением газет. Я же говорил вам? Говорил. Чтением газет – вот действительно настоящее дело! Дело будущего! Просто вам не хватает воображения, чтобы понять, сколько денег может приносить внимательное чтение ежедневной прессы. И это забавно, ведь вы – газетчик.
– Послушайте, Красильников! – не выдержал я.
– Стоп-стоп-стоп! – вскинул руку с сигарой Уралов. – А вот тут я попрошу.
– Ага! – вдруг торжествующе крякнул толстяк справа от меня.
– Идите к черту, Пеньковский! – резко обернулся к нему Уралов. – И ты, Хазаринов. – Он повернулся к молодому. – Я добрый, но играть со мной не надо! – Он снова посмотрел мне в глаза. – Играть со мной не надо, господин Гиляровский. Это может вам слишком дорого обойтись – если я решусь взяться за вас всерьез. Не упоминайте имен, которые давно умерли и похоронены.
Я небрежно махнул рукой:
– А вы не угрожайте. И не такие, как вы, угрожали мне, однако я тут. А вот где они – это другой разговор. Ни один из вас троих не сможет даже сдвинуть меня с места, если я сам не захочу встать. Вот так-то!
Уралов прошелся по комнате, склонив голову к плечу. На его короткой верхней губе я заметил маленькие бисеринки пота.
– Ладно. Вы спрашивали меня о третьем подземном ходе. Я вам ничего не скажу. Но! Дам вам другую информацию. Вы – не первый, кто меня об этом спрашивает.
– Да?
– Да-да. – Уралов обернулся к молодому человеку за столом. – Андрюша, помнишь того юношу-студента, которого ты приводил в качестве нашего потенциального раба на галерах?
