Ева и её братья - Барбаш Елена
И именно теперь, после поездки в Израиль и Ливан, стало ясно, что именно так зацепило её тогда, в первый раз…
Как и у всех полукровок, у Евы было болезненное отношение к своему еврейству. И хотя еврейкой она была всего на четвертинку, по еврейскому закону, если мать еврейка, то и ребёнок еврей – не важно, кто отец. Но ужаснее всего в этой ситуации было то, что Саша тоже был полукровкой. Только евреем был его отец. Это она успела выяснить.
Она-то просто субботу игнорировала, а вот любовник её не на ту чашку весов гирьку бросил. Его оружие попало к террористам и сработало против Израиля. Вряд ли это ему с рук сойдёт.
Да, определённо, умела Ева правильных людей выбирать.
* * *Сашин дед, старый большевик с партийной кличкой Гомель, чекист, в 1925 году женился на старой же большевичке Нине Коньковой. И почему-то взял её фамилию. В 1926 году у них родился сын, которого назвали в честь недавно почившего вождя – Володей.
По удачному для его сына стечению обстоятельств, дед таинственно умер якобы от аппендицита в 1937 году. Как раз когда над его головой стали сгущаться серьёзные тучи. Если бы он выжил, то его бы наверняка расстреляли как врага народа или извели в лагерях, а так он навсегда остался старым большевиком. А сын его Владимир стал настоящим ГОСУДАРСТВЕННЫМ ЕВРЕЕМ.
Как и положено еврейскому мальчику, уже в школе Володя был хорош в точных науках. Но началась война, и в свои шестнадцать с половиной лет Володя отправился добровольцем на фронт. Получил четыре тяжёлых ранения, дошёл до Берлина и демобилизовался в 1947-м с должности начальника штаба полка, начав с рядового. В армии же вступил в партию. Вернувшись на гражданку, поступил на заочный в Московский инженерно-строительный институт и женился на дочке врага народа – сердцу не прикажешь, да и не привык он, фронтовик, жить с оглядкой. Но даже это не помешало ему по окончании получить назначение на Новокраматорский завод начальником цеха. Его карьера развивалась стремительно.
Его неприятности, все эти обыски, доносы начались не в сталинское время, а гораздо позже. Любая привязанность, по неумолимому вселенскому закону, влечёт страдание. В том числе и любовь к Родине. Уж как-то так складываются обстоятельства, что пожирает она своих преданных детей. Расплющиваются их иллюзии и энтузиазм самонастраивающимся механизмом государства, где каждый винтик хлопочет о том, чтобы стать винтиком покрупнее, притянуться опилкой к магниту власти и слиться с ней в экстазе, и чтобы следующие опилки правильными рядами выстраивались в нужном поле. А уж потом можно и отовариться в чуть менее доступном для остальных распределителе. И за это готов человек забыть всё, чему учили его в пионерах, что написано в детских книжках и во взрослых. Да и удобно очень, что загробную жизнь отменили и можно совершенно не заморачиваться по поводу воздаяния. Вследствие этого среди опилок последние девяносто лет наблюдается сильнейшая конкуренция, более не сдерживаемая ни первым, ни вторым, ни даже третьим законами термодинамики.
Так что в этой семье неприятности, можно сказать, наследовались из поколения в поколение. Как только кто-то из мужчин начинал слишком сильно любить Родину, отчаянно и честно ей служить, тут к нему и приходили с обысками. И от служения отстраняли. Ибо чистота его помыслов никого не волновала – скорее настораживала. Теперь настала Сашина очередь.
Еве вспомнились его, казалось бы, убедительные речи, произносимые весомо и начальственно, про стратегическое равновесие, про геополитические интересы России. Допустим, он Россию считает своей Родиной и для него это слово что-то значит. А Палестина, она где-то далеко… Однако у Евы возникло чёткое ощущение, что беда придёт именно оттуда. Ощущение сопровождалось, как это часто бывало у Евы, навязчиво крутящейся мелодией. На этот раз из «Ошибки резидента»: «Да вот только узнает ли Родина-мать одного из пропащих своих сыновей?» Двусмысленность и саркастичность этого текста, применительно к ситуации, очень мешала думать… Кто у него Родина-мать? И как её выбрать, если столько разных кровей в жилах намешано? Ведь он и против своей крови сработал, и, похоже, это его совсем не беспокоило. А его вообще что-то беспокоит? Еве удалось разозлиться.
Но Ева даже не представляла, насколько скверно обстоят дела у её друга.
* * *Когда они наконец встретились и Саша рассказал, что его незаконно уволили с горячо любимого им предприятия и он подал в суд на восстановление, Еву даже как-то отпустило. Это не те неприятности, которых она боялась, памятуя об обрыве линии на его ладони.
– Что ж, – сказала она, – может, оно и к лучшему? А у меня Колю убили. В Ливане. Из твоего гранатомёта. Террористы. Того самого Колю, фотографа, помнишь?
* * *Александр не мог его не помнить.
Однажды Ева с Николаем доделывали макет срочной статьи у неё дома. Коля крутил и перебирал свои фото так и эдак, время перевалило далеко за полночь, и работа ещё не была закончена, когда в дверь начали грубо стучать. Ева заглянула в глазок и с удивлением обнаружила за дверью Александра с охранником. Испугавшись беды, Ева открыла дверь. Эти двое отодвинули её, как предмет, и пронеслись дальше на кухню. Там охранник схватил ничего не подозревавшего Николая и заломил ему руки назад. Тот заорал так, что проснулись все соседи и их домашние животные. Ева, добежав до кухни, мигом оценила обстановку и набросилась на Сашу: «А ну быстро отпусти его!»
– И не подумаю, – злобно отвечал Александр. – Я знаю, кто это такой и как он оказался в твоем доме.
Тут неожиданно Николай перестал кричать и, несмотря на по-прежнему заломленные руки, заинтересованно спросил у Саши:
– Вы что, были на моей выставке?
Он стебался, конечно, но Александр, оторопев от такой наглости, размахнулся и со всей дури врезал Коле по морде. Ева молча вцепилась Саше ногтями в лицо. Охранник оставил Колю и стал оттаскивать Еву от шефа. Освободившийся Коля вцепился в охранника, спасая Еву. Отодранная от Саши Ева села на табуретку и загрустила. Саша стоял у окна и молча курил.
Коля понял, кто тут лишний, и ретировался.
Ева, сидя на табуретке, отчаянно держала себя в руках, потому что хотелось материться, но потом всё-таки не выдержала:
– Значит, ты за мной следишь, дорогой.
Саша продолжал молча курить. Потом произнёс сквозь зубы:
– Я знаю, что у тебя роман с твоим главредом.
– Был. Пока мы с тобой не встретились. Ты в общем-то тоже пока ещё не развёлся. И да – я, в отличие от твоей жены, работаю, у меня есть коллеги, и я пишу статьи, которые могут тебе помочь.
Повисла напряжённая пауза. Ева была чрезвычайно раздосадована нелепостью обвинений. Она слишком привыкла жить одна и не давать никому отчёта в своих поступках. Её мысли метались между «Неужели ж он не видит, что я его люблю» и «Это безобразие надо прекращать раз и навсегда». И хотя её звали Ева, но периодически в ней просыпалась Лилит, поэтому вторая мысль возобладала.
Неожиданно она вспомнила, чему учила её сестра Маша, которая увлекалась ведической женственностью: ведическая женщина должна приятно говорить и уметь показывать фокусы.
«Ну я тебе кое-что покажу, Отелло», – злорадно подумала она и посмотрела на охранника.
С тех пор как она стала во сне проваливаться в жизнь Мириам и прикасаться к Книге, её природная интуиция очень развилась. Она иногда этого даже боялась. Немного напуганная «случайным» знакомством с Александром, она затаилась и старалась в себе эти свои способности давить. Но сейчас был явно не тот случай.
Минут через десять Ева встала и со словами: «Ну что, мир?» – не дождавшись ответа, бросила: «Сейчас будет сеанс фокусов-покусов» – и подошла к охраннику: «Напиши на бумаге любое своё желание и положи в карман». Охранник достал пачку сигарет, ручку и что-то чиркнул. Ева отошла на три шага и, глядя ему в лицо, сказала: «Александр Владимирович тебе сейчас заплатит эти деньги». Саша, который на самом деле внимательно слушал, протянул руку, и охранник отдал ему смятую пачку. Там было написано: «300 долларов к зарплате».
