Тихая гавань - Андрей Бармин

- Ты русского не трогай. Правильно он говорит — нечего слюни разводить. И смерти ему желать не по-христиански. Вон, - он показал на отца Анжея, - его лучше кусай. Гнида! Сын-то , похоже, не его был. Терпеть измывательств не стал, а эта гнида немцам служит.

Косматкин ничего не сказал, хотя был принципиально не согласен: все они, жители города, служат немцам. Даже самим фактом несопротивления помогают Рейху воевать дальше. Но вступать в спор в таком месте и в такое время не захотел.

Сначала вытащили отца Анжея, а минут через пять и его. Кабинет для допроса находился в конце коридора и оказался небольшой комнаткой, в которой кроме двух стульев не было никакой мебели. Присесть Косматкину не предложили, а внутри осталось два полицая из поляков. Едва он переступил порог, как получил мощный удар в солнечное сплетение, от которого перехватило дыхание и потемнело в глазах. Если бы его не поддержал полицай, то он бы точно рухнул на пол:

- Потише, а то скопытится, и лейтенанту допрашивать некого будет. И он тогда огорчится. Немцы и так злые.

- Да я слегка его приложил, - голос ударившего звучал бодро и весело.

- Знаю я твое «слегка».

- Сажай его на стул, подготовим к разговору.

Косматкина швырнули на стул, и «подготовка» продолжилась.

- Ты мне, сука, не бреши, что не подговаривал. Напарничек-то твой недалекого ума, а ты его подговорил на убийство немецкого господина. Ты же большевик, вы все немцев ненавидите.

- Я ничего ему подобного не говорил, - полицай занес руку для очередного удара, но в этот момент открылась дверь, и в кабинет вошли Барт и Доброжельский. Стало тесновато. Полицаи вытянулись по струнке. Лейтенант пристально посмотрел на Косматкина, и тот отметил, что немец сжимает губы, как будто его терзает какая-то боль. Старик встретился взглядом со Станиславом, но тот сделал вид, что не знает его. Наверное, это было единственно верное поведение. Барт начал говорить, а Доброжельский переводить.

- Это вы приказали своему коллеге напасть на гражданина Рейха?

- Нет, - Косматкин замотал головой.

- Вы знали о его намерениях? Он что-то говорил про убийство?

- Не знал. Мы с ним на такие темы не общались, - соврал Косматкин, и тут избивавший его полицай подал голос:

- Да, брешет он, гнида краснопузая!

Барт поморщился и выразительно посмотрел на перебившего. Доброжельский монотонно перевел:

- Герр лейтенант просит не вмешиваться, иначе ты окажешься на месте старика.

Полицай затараторил:

- Простите, лейтенант, простите. Я все понял. Молчу.

- Когда вчера вы в последний раз видели своего коллегу?

- Перед концом рабочего дня, - тут Косматкину не надо было ничего придумывать.

- Он говорил, куда направится?

- Да. В пивную. Я сказал ему, чтобы он шел домой, а он не послушал, видно.

- Итак, резюмируя: вы не инициировали убийство, ничего о нем не знали и попрощались в конце рабочего дня?

- Все именно так и было.

- И вы не обсуждали прошедшую казнь, пока грузили тела?

Косматкин вспомнил ссору с парковым уборщиком:

- Ну, почему же. Обсуждали. Анжей был недоволен этим, хм, событием.

- Это недовольство выражалось в обещании убить немецкого гражданина?

- Нет. Он высказывал его в общих чертах.

- То есть у вас не было и тени сомнения, что он не решится на такой опрометчивый шаг?

- Не было, - Косматкин действительно и предположить не мог, что его сопливый коллега попробует зарезать гостя из столицы.

- Понятно, - Барт сел на стул напротив старика:- Кто мог его заставить или попросить убивать нашего гражданина?

«Совесть» - чуть не высказался Косматкин, но произнес:

- Не могу ответить на данный вопрос. Самогон и пиво его заставили.

- Алкоголь, - Барт сморщился, и Косматкин вспомнил его прозвище: «хромой святоша».

- Ясно, - лейтенант вплотную подошел к Косматкину . - Ты ведь все врешь, старик?

- Нет, пан офицер.

- Вы таскали трупы и решили отомстить.

- Мне некому мстить. Этих людей расстреляли, так как они угрожали Рейху.

Барт улыбнулся:

- Старик, не нужно выкручиваться: просто расскажи, как ты уговорил своего напарника напасть!

- Зачем мне это?

- Убить немца, - улыбка на лице офицера сменилась гримасой ненависти и боли. - Вы же ненавидите нас.

- Герр лейтенант, эти люди для меня чужие: не родственники, не друзья. Я — чужак в этом городе...

- Я знаю твою историю. Ты долго ждал момента, чтобы нанести удар. Мы сохранили тебе жизнь, а ты отплатил изменой.

Косматкин подбирал слова, так как любые разумные доводы о его невиновности явно отметались в самом начале. Он поднял руку, чтобы вытереть еще раз кровь с брови, и Барт отшатнулся.

- Я — разумный человек, и если бы пошел на такое, то скрылся из города.

Немец отошел к двери:

- Верните его пока к остальным и тащите сюда отца этого выродка.

Косматкина вернули в общую камеру. Там было пустовато — задержанных уводили на допросы, значит ими занимался не только лейтенант. К нему подошел поляк, читавший молитву. На скуле у него красовался свежий синяк, а губы были разбиты:

- Я ему троюродный брат, мы и не общались-то толком никогда. Меня же не расстреляют?

- Не знаю, - Косматкин процедил слова, так как говорить было физически больно, да он и на самом деле не знал , что их ждет в ближайшем будущем. Он не испытывал никакой злости к этому поляку, хотя тот перед допросом желал ему смерти.

Косматкин сел на холодный каменный пол и прислонился спиной к стене, тело начинало пульсировать болью — избиение не прошло даром. Но он почему-то был уверен, что даже ребра остались целыми. А синяки, ну , синяки сойдут, как и кровоподтеки, если почаще прикладывать ткань с водой. Он поймал себя на мысли, что рассуждает так, словно его уже отпускают домой, и он вот-вот начнет залечивать раны. Косматкин закрыл глаза: ему оставалось только ждать решения немцев.

…

Барт зашел в свой кабинет и практически рухнул на стул: нога неистово ныла. Ноющая боль периодически разряжалась крайне болезненными всплесками, словно кто-то втыкал в мышцу раскаленный на огне