Жан-Франсуа Паро - Мучная война

Ноблекур говорил, не переставая поглощать лежавший у него на тарелке зеленый горошек, горошинка за горошинкой, и при этом не отрывал взора от рулетиков.

Лицо Лаборда приняло таинственное выражение.

— Друзья мои, волею случая у меня есть особое мнение по этому вопросу. Вы знаете, как сильно я интересуюсь всем, что связано с Китаем, с его традициями, с его безделушками…

— Но какое отношение могут иметь Конфуций и сиамские жрецы к нашим историям про мельников?

— Самое непосредственное. Слушайте. В последнее время я близко сошелся с господином Бертеном, разделяющим мою страсть ко всему китайскому. Подчиненная ему государственная канцелярия управляет земледельческими делами. Покойный король, мой повелитель, доверил ему вести переписку с французскими иезуитами, обосновавшимися в Китае. Его увлечение Китаем превратилось в страсть, ставшую модной в обществе. Он собрал множество предметов искусства, тканей, гравюр и рисунков. На почве общего увлечения мы сблизились, а потом и подружились.

— Его очень ценила маркиза де Помпадур… особенно когда он был начальником полиции. От него она узнавала все обо всех!

— Он также был генеральным контролером финансов и стремился найти новые способы изыскания денег на ведение войны. Однако его попытки встретили сопротивление Парламента, а Шуазель сказал, что с новшествами Бертена «нельзя будет и далее обделывать свои делишки». Несколько дней назад я пригласил его на ужин. Разговор шел откровенный и искренний. Он крайне огорчен, видя с каким трудом пробивает себе путь реформа и какие мысли она внушает.

— Но, говорят, господин Тюрго, будучи интендантом Лимузена, преуспел со своими реформами?

— Наш друг Ноблекур прав, именно на это всегда указывают сторонники Тюрго, твердолобые экономисты, поддерживающие его доктрину. Они поют ему хвалы, в то время как, будучи в Лимузене, сей великий человек всего лишь экспериментировал и проводил опыты…

— Он упразднил натуральную дорожную повинность, а это большое облегчение для тех, кому приходилось ее выполнять! Следовало бы распространить этот опыт на все королевство.

— Согласен, — произнес Бурдо, — но в остальном нельзя сказать, что он преуспел, ибо край по-прежнему остается очень бедным. Он успешно выступил против спекулянтов и скупщиков. Он пытался заменить зерно картошкой и пресечь спекуляцию с помощью закупок за границей. Более того, он пожертвовал частью собственного состояния, чтобы облегчить положение нуждающихся. Его повышение — назначение на должность генерального контролера — привело в восторг его искренних приверженцев. До сих пор они изъяснялись языком философов, ораторов и моралистов, отныне они в качестве законодателей готовы выступить даже против трона. Они издают кипы брошюр, прежде всего против откупщиков и финансистов. Но что из этого выйдет? Могущественные силы, против которых ополчился Тюрго, но чья поддержка ему необходима, стакнутся против него и постараются поставить заслон его реформам.

— Так что же говорит Бертен? — спросил Ноблекур. — А главное, что он думает о человеке, возглавляющем сейчас наше правительство? Каков у него характер? Ведь это главное, ибо действие есть лишь отражение того, кто его совершил. Никогда законодатель не бывает столь бессилен, как в тех случаях, когда нрав его не соответствует его честолюбию. Умение мыслить последовательно еще не означает быть справедливым.

— Прежде всего, министр отмечает невероятную гордыню генерального контролера. Он снисходительно внимает слухам, что род его якобы восходит к датскому королю Торготу, потомку самого бога Тора! Затем, не надо забывать, что он под именем аббата Ранкура окончил семинарию Сен-Сюльпис. Увлеченный новыми идеями, он сначала вошел в состав Парламента, но сохранил по причине своего семинарского образования вкус к полемике; обладает тяжелым стилем речи, а его разговоры более всего напоминают утомительное отступление от темы…

— Тот, кто снабжает меня свежими новостями[17], утверждает, что у него хрупкое здоровье и он подвержен приступам подагры. В его семье все умирали молодыми: его брат скончался в сорок девять лет, а ему уже сорок восемь…

— В самом деле, — продолжил Лаборд, — мне кажется, его неотступно преследует какая-то мысль. Он часто болеет, нередко бывает медлительным и рассеянным в работе. А иногда он торопится, перескакивает сразу через несколько ступеней, не считает нужным подготовить общественное мнение, требует немедленного проведения реформ и не желает считаться с последствиями.

— Никогда не следует забывать, — назидательно изрек Николя, — что лучшим союзником государственного мужа является время; без него не бывает решительной и окончательной победы.

— Бертен крайне обеспокоен. Число противников Тюрго возрастает даже в совете. Лучшие качества и добродетели генерального контролера по причине его неловкости и неуклюжести зачастую оборачиваются против него. Например, госпоже де Брион, просившей у него о каком-то незначительном послаблении, он ответил, что она должна понять: царство женщин осталось в прошлом.

— Неужели достойная дама не нашлась, что сказать в ответ?

— О, разумеется, она немедленно, словно мячик, бросила: «Да, я это вижу; но, увы, этого нельзя сказать о царстве мужланов».

Неожиданно посерьезнев, Лаборд извлек из кармана листок бумаги.

— Бертен передал мне письмо аббата Галиани от 17 сентября 1774 года, адресованное госпоже д’Эпине. Содержание его настолько поразило меня, что я попросил разрешение скопировать его. Слушайте:

«Остается слишком мало времени, чтобы претворить в жизнь его систему. Он накажет нескольких мошенников, будет ругаться, сердиться, захочет сделать что-нибудь хорошее, но всюду наткнется на противодействие, трудности, оппозицию. Кредит уменьшится, его возненавидят, скажут, что он не справляется со своими обязанностями, и восторги начнут остывать. Снова станут говорить, что тот, кто предоставил столь добродетельному философу место, которое он занимает в нашей монархии, совершил ошибку. Свободная продажа зерна сломает ему шею. Мы уже видим начало конца».

— Аббат Галиани — это тот самый знаток античности и толкователь надписей, что начал раскопки в Неаполе и откопал остатки античного города? Похоже, сей авгур гадает по птицам высокого полета. Но, боюсь, он прав в своих рассуждениях.

— Господа, — произнес Лаборд, — я склоняюсь, да, именно склоняюсь, перед поистине универсальными познаниями нашего хозяина. Галиани одним из первых отыскал руины Геркуланума, похороненные со времен извержения Везувия, о котором сообщает Плиний Младший.

— Сей льстец не только не имеет уважения к моим сединам, точнее, к тому, что от них осталось, но вдобавок принимает меня за глупца, удивляясь скромному багажу моих познаний. Я заслужил добрый стакан иранси.

И Ноблекур, схватив бутылку, наполнил свой стакан и разом осушил его.

— Это позволит мне на время забыть вкус шалфея! Но вернемся к моей… моему корреспонденту; он пишет, что в наш сложный период, когда король проводит время, то глядя в телескоп, то изливаясь в жалобах, то рассуждая попусту, то разгоняя всех и вся, проявляя при этом то слабость, то нерешительность…

— Но он так молод! — воскликнул Николя; ему пришло в голову, что Людовик XVI всего лет на пять или шесть старше его сына Луи. — Он еще себя покажет.

— Разумеется! Мы его еще увидим, как говаривал его великий дед, при котором, господа насмешники, я имел честь появиться на этот неблагодарный свет.

Катрина принесла поднос с треугольными пирожками.

— Это, — начала она, предупреждая вопросы, — фатрушки, начиненные молодым сыром, которым торгуют на ярмарке в Сен-Дени.

Ужин завершился весело; каждый старался развлечь Николя, и в конце концов лицо его прояснилось. Он проводил Лаборда до экипажа. Тот предложил комиссару воспользоваться его опытом и знаниями, полученными на службе у покойного короля. Поднимаясь к себе в комнату, Николя увидел, что у подножия лестницы его ждет господин де Ноблекур.

— Друг мой, позвольте мне выразить восхищение вашим мужеством. Вы ни единым намеком не омрачили нашу дружескую встречу. Мужество переносить страдания телесные даруется нам природой, переносить же страдания духовные так, чтобы никто этого не заметил, намного труднее. И я благодарю вашу учтивость, которая помогла вам из уважения ко мне и тем, кто любит вас, сдержать свои чувства.

— Сударь, за этот вечер вы имеете право на мою бесконечную признательность, ибо я сумел пусть не забыть, но подавить тревогу.

Направляясь к себе, Николя ощущал, как от волнения часто бьется его сердце. Он думал о той удаче, которую жизнь подарила ему в лице почтенного магистрата. Ноблекур стал для него тем, чем прежде были каноник Ле Флок и отец, то есть примером порядочности, стойкости и верности. Ему хотелось бы, чтобы маркиз де Ранрей увидел его в деле, и он надеялся, что оттуда, где маркиз сейчас находится, он одобряет его поступки. Привыкнув в детстве молиться на ночь, он и сейчас, ложась, попросил святую Деву и Пресвятую Анну защитить его сына. И тут же заснул тяжелым сном под тихое мурлыканье Мушетты.