Убийство на Аппиевой дороге (ЛП) - Сейлор Стивен
- А это правда?
- Что правда?
- Ну, что говорят? – Эко заговорщически понизил голос. – Сколько люди Милона тебе заплатили?
Суконщик колебался. Он посмотрел на Эко, потом бросил недоверчивый взгляд на меня.
- Этого не бойся, - успокоил его Эко. – Он мой старый приятель. И немой к тому же.
Я незаметно пнул Эко ногой. То была наша старая шутка – это Эко когда-то был немым, а не я. Теперь же мой приёмный сын лишил меня возможности вставить хоть слово.
- Так сколько тебе заплатили?
- Думаю, столько же, сколько всем.
- А всё-таки?
- По мне, так вполне достаточно. – Красильщик хлопнул по спрятанному в складках тоги кошельку, издавшему приглушённый звяк. – Обещали ещё больше, если проголосую за него на выборах. А тебе?
- Сотню сестерциев.
- Что? Сотню? А мне лишь половину!
- Сотню на двоих. – Эко кивнул на меня.
- А, тогда ладно, - успокоился было красильщик, но тут же снова нахмурился. – Но если он немой и даже кричать в поддержку не может, зачем платить ему столько же, сколько…
- Так-то оно так, но сам посуди: у каждого из нас по двое рабов, а они ребята крепкие и горластые; лёгкие у них – будь здоров. А у тебя лишь один раб. Так что даже при том, что мой друг немой, получается, что у нас пять голосов, а у тебя только два.
- Ну, разве что так.
- А как тебе вообще всё это? – Эко жестом обвёл Форум и тяжело вздохнул – дескать, до чего дошло.
- Да как всегда, разве что ещё хуже. – Суконщик передёрнул плечами. – Раньше очерняли, теперь стали просто убивать. Пусть бы уже перебили друг друга, а то от них одни несчастья. Эти великие как друг с другом сцепятся – жди беды.
Эко понимающе кивнул.
- Выходит, ты не очень-то высокого мнения о Милоне?
Собеседник презрительно хмыкнул.
- Скажешь тоже, высокого! Положим, он чуть получше некоторых, иначе меня бы здесь не было. Вот на контио, созванное клодианами, я бы ни за какие деньги не пошёл. Этот Клодий был похотливее мартовского кота! С сестрой родной трахался! А ещё про него говорят, что юнцом он спал со стариками за деньги. Не зря же про него поют: «Сперва отдался сам, а после брал сестру». Ещё я слыхал…
- И всё-таки это Клодий провёл закон о бесплатной раздаче хлеба для римских граждан.
- Закон? – с неожиданной яростью переспросил красильщик. – О да, добрый Клодий сделал так, чтобы римские граждане бесплатно получали хлеб. А знаешь, кому он поручил составлять списки граждан, которым этот хлеб полагается? Сексту Клелию! Да, да, ты не ослышался. Первейшему своему приспешнику – тому самому, что поджёг курию! А уж Клелий взятки берёт обеими руками. Так что не говори мне про этот закон. Очередной трюк Клодия, чтобы захватить власть, если хочешь знать моё мнение. Не закон, а одно сплошное вымогательство.
- Вымогательство?
- А что же ещё? Ты же знаешь, как это работает.
- Нет, не знаю. Расскажи.
- Ладно, слушай. Скажем, Секст Клелий уговаривает кого-то, чтобы тот отпустил на волю половину своих рабов. Рабы становятся вольноотпущенниками, но по-прежнему работают на своего господина и живут в его доме – куда же им деваться? Только теперь они имеют право на бесплатное получение казённого хлеба наравне со свободнорожденными. И выходит, что кормит их уже не их хозяин, а казна! Зато за Клодия они готовы в огонь и в воду! Они запугивают и бьют его противников, как только могут. Ни одно контио не обходится без того, чтобы они не учинили беспорядки. И им дают право голоса! Говорю тебе, я свободнорождённый, и меня зло берёт видеть, как какой-нибудь вчерашний раб получает те же привилегии, что и я. Бесплатная раздача хлеба! Клодий со своими помощниками трубили на всех углах, как Клодий позаботился, чтобы в тяжёлые времена нам не приходилось голодать. На самом деле он думал лишь о том, чтобы вербовать себе сторонников. Окружить себя сворой голосующих за него подпевал, да ещё содержать эту свору за счёт республики. Хороший лицемер был этот Клодий, вот что. И это ещё не всё! Я слыхал, он собирался добиться для отпущенников новых привилегий. Он поставил бы своих головорезов заправлять всем – и тогда конец нашей республике! Мы получили бы царя Клодия, рубящего голову любому, кто посмеет её поднять; а его банда держала бы нас в страхе. Это счастье, что его прикончили. Милон сделал доброе дело, и почему бы мне не выкрикнуть слово-другое в его поддержку.
- Особенно, если от этого кое-что зазвенит в кошельке?
- А почему бы и нет?
- И правда, почему бы и нет? Ладно, гражданин, увидимся в «Трёх утках».
- В «Трёх дельфинах», ты хотел сказать.
- Верно. – Эко широко улыбнулся и шагнул в сторону, увлекая меня за собой.
- Ну что, папа? Признай, ведь я был прав?
- Нет. Прав был я. Наш знакомец пришёл сюда, чтобы поддержать закон и порядок.
- Какой ещё порядок – его просто-напросто подкупили. Так же, как и три четверти всей этой толпы, если не больше. Да я своими глазами видел, как помощники Милона раздают деньги – утром, когда шёл через Форум по дороге к тебе. Хоть обижайся, что нам с тобой ничего не предложили.
- Нас махинаторы знают как неподкупных, Эко.
- Разве что. Милону это контио влетит в кругленькую сумму.
- И всё же я прав.
- Насчёт чего?
- Насчёт этого красильщика. Он пришёл сюда, потому что он за закон и порядок.
- И за деньги.
- И за деньги. Одно другому не мешает.
Глава 9
Вскоре появились Целий с Милоном, в сопровождении многочисленной свиты. Люди в толпе поднимались на цыпочки и вытягивали шеи, чтобы увидеть Милона. Слышались приветственные выкрики. Ничего удивительного: В конце концов, к счастью или на горе, Милон был героем дня; к тому же это было его первое появление на людях со дня убийства на Аппиевой дороге. Все взгляды были устремлены на него. Все ждали, что он скажет. Без подкупа или с подкупом, но сторонников у Милона хватало. Он очень долго добивался консульства и, стремясь приобрести поддержку простых людей, истратил целое состояние на устройство игр и разного рода зрелищ. А Рим любит политиков, знающих толк в зрелищах и увеселениях. Без этого политик немыслим. Эдилу, например, прямо вменяется в обязанность устраивать во время праздников за свой счёт развлечения для народа. Кроме того, зрелища и игры нередко устраивают частные лица - якобы для того, чтобы почтить умершего родственника; на самом же деле с целью заручиться расположением граждан перед тем, как выставлять свою кандидатуру на очередных выборах. Как правило, на выборах проходит тот, кому удаётся переплюнуть соперников размахом конных состязаний, театральных представлений и сражений гладиаторов. И никто даже не задумывается, что это, по сути, просто подкуп избирателей – такой же, как прямая раздача денег. Впрочем, в наши дни и прямая раздача денег никого не смущает.
Марк Целий поднялся на платформу и подал знак к началу собрания. Толпа стихла.
- Достойные граждане Рима!
Глубокий звучный голос наверняка был слышен даже в самых задних рядах. Целий был превосходным оратором. В юности он прошёл школу у Марка Красса и Цицерона и оказался самым талантливым их учеником, в совершенстве овладев умением составлять речи и искусством управлять своим голосом, который заставлял разноситься над толпой. Но секрет его успеха был даже не в этом. С годами у Целия выработался свой, неповторимый стиль, исполненный тонкого сарказма. Стиль этот стал образом для подражания для нового поколения. Иной раз и старшие, стремясь усилить эффект от своих речей, пытались подражать ему. Впрочем, им это не шло на пользу, ибо речи их приобретали оттенок грубости и бесцеремонности, что лишь отвращало слушателей. Целию же каким-то непостижимым образом удавалось с одинаковой лёгкостью очаровывать и разношёрстную толпу, и утончённых собеседников в личном разговоре; разве что в речах, обращённых к толпе, не было той иронии, что сквозила в каждом слове в личной беседе. Он, как никто другой, умел выдавать в публичном собрании самые непристойные двусмысленности и бесстыдные намёки и выглядеть при этом не злонамеренным или вульгарным, а тонким и остроумным. Это делало его непревзойдённым оратором. Правда, возмущать народ на контио было не его стихией. Коньком Целия были выступления в суде, особенно в роли обвинителя: там он мог сколько душе угодно изливать сарказм на съёжившуюся жертву в присутствии судей – утончённых, образованных людей, знающих толк в искусной, витиеватой игре словами и самим не чуждых красноречия. Всё же и тут, перед толпой он держался с обычной непринуждённой уверенностью.
