Курт Ауст - Второй после Бога
Ни нунция, ни юнкера Стига мы не видели, пока не накрыли стол в саду. Тогда они вдруг появились из своих углов, милостиво оглядели стоявшие на столе блюда, честно говоря, скорее недовольно, чем милостиво, и сели за стол. Хозяин ездил к арендаторам в Соллистранд, проверить, как там скот. Теперь он стоял, дергал себя за полу кафтана, смотрел на меня и на свободные места, не уверенный, достаточно ли он хорош, чтобы сидеть за столом с такими благородными господами. Я молчал, тоже не понимая, прилично ли это. Олав вышел из конюшни и, не замечая нашей растерянности, подошел к столу, плюхнулся на скамью рядом с юнкером Стигом и без всякого смущения отломил себе кусок хлеба. Благородный юнкер побледнел, вскочил в гневе и устроил работнику такой нагоняй, что тот, как побитая собака, спрятался за спину хозяина. Нунций заслонился рукой от наконец-то выглянувшего солнца, раздраженно встал и приказал мне накрыть стол в тени. Фрейлейн Сара помогла мне накрыть стол в комнате, а юнкер Стиг предпочел общество нунция обществу стоящих вокруг работников.
“Два сапога пара”, – злобно подумал я. Однако посадил их в разных торцах стола, чтобы они не могли ткнуть друг друга ножом. Герберт начал подавать им деревенскую пищу – копченую селедку, хлеб и молочную кашу, которую мы приготовили на всех, а я вышел к остальным.
Солнце окончательно преодолело облака, и бухта внизу засверкала в его лучах. Хозяин спилил деревья, которые росли на горке северо-западнее усадьбы, и теперь открывался вид на внутреннюю бухту до самого мыса, который мы называли Лисий Хвост. За этим мысом находился остров Лёвёйен, и я подумал, что нунцию следует посетить источник Олава Святого до того, как мы двинемся дальше в Тёнсберг.
По дороге домой хозяин, очевидно, допил последний бренневин, настроение у него улучшилось, и он даже начал рассказывать обо всем важном и неважном, что случилось у них после того, как четыре года назад я уехал из усадьбы.
Фрейлейн Сара слушала, смеялась и время от времени просила меня перевести ей историю, над которой, по ее мнению, смеялись особенно громко или, напротив, хмурились. Меня удивило, что она предпочла сесть за стол не со своим женихом, но, наверное, она была не настолько благородна, чтобы не позволить себе сидеть рядом с челядью.
Хозяин сказал, что Сигварт из Брома занемог и уже давно не выходит из дома. Я спросил, что с ним, но об этом хозяин ничего не знал. Его беспокоило только то, что Сигварт не может исполнять свои обязанности на солеварне, которой ведал все последние годы.
У меня в груди шевельнулось неприятное чувство, и мне сразу расхотелось есть. Сигварт не должен был болеть, он должен был бегать на своих кривых ногах, заговаривать людям зубы, быть добрым и подозрительным ко всему и ко всем, видеть повсюду призраков и святых, словом, быть Сигвартом… вечным Сигвартом.
Я взглянул в сторону усадьбы Бром, крыша которой стала видна теперь, когда деревья облетели. Вечером надо к нему забежать, решил я, и пусть нунций говорит что хочет.
Найти спальные места для епископа и камер-юнкера, которые не терпели даже вида друг друга и к тому же не хотели делить спальню с кем-то еще, даже с собственным слугой, да еще найти спальню для фрёкен из богатого сословия, которая помолвлена с этим камер-юнкером – хотя об этом никто не говорит – и к тому же путешествует одна, без компаньонки, – да, это было все равно, что пройти по воде: нужно было либо обладать несокрушимой верой, либо ждать, пока воду не скует лед, то есть дождаться наступления морозного осеннего вечера.
После неоднократных попыток и предложений я предпочел последний вариант и по собственному желанию отправился доить коров. Сидя на скамейке, прислонившись лбом к теплому коровьему боку, я ощущал, что к моим пальцам вернулась былая ловкость, слушал, как ритмично, словно танцуя, падают в подойник струи молока, и думал о том, что мои глаза плохо подчиняются моей воле. Сколько раз в течение дня я им приказывал не смотреть на эту чужую невесту, во всяком случае, на ее юбки, скрывающие широкие, безупречные бедра, на грудь, виднеющуюся в пристойный, но легко отстающий вырез, на румяные щеки, на улыбку, на белоснежные зубы, волосы, глаза… вообще на нее. Мне все время приходилось напоминать своим глазам, что она помолвлена, почти замужем и к тому же богата…
Да, богата. Хотя меня удивляло, что фрейлейн Сара путешествует одна, без компаньонки. У юнкера Стига все-таки был слуга, а даме, наверное, больше, чем мужчине, нужна помощница, которая помогала бы ей с туалетами, прической и еще бог знает с чем. Приличия есть приличия!..
Конечно, можно предположить, что они оба собирались пользоваться услугами Герберта, ведь они знали друг друга задолго до того, как я встретился с ними. И не случайно оказались на одном и том же судне. Таких случайностей не бывает. Ни один уважающий себя дворянин не обручится с молодой бюргершей всего после нескольких дней знакомства. Это просто невозможно. Мне такие случаи были неизвестны.
Я выдоил корову до последней капли, встал со скамейки, кивнул Нильсу, который сгребал навоз на тачку, и вышел с подойником из хлева. Пересекая двор, я заметил фигуру, мелькнувшую и скрывшуюся в каретном сарае. Сгорая от любопытства, я изменил курс и подкрался к воротам сарая, чтобы заглянуть внутрь. Там, внутри, за телегой, кто-то нагнулся, и я, чтобы разглядеть, что там происходит, был вынужден войти внутрь. Я прокрался за телегу, выглянул оттуда и увидел, что фрейлейн Сара сидит перед большим сундуком с бутылкой в руке. Она быстро открыла крышку, сунула бутылку в сундук и снова закрыла его. Встав, она огляделась по сторонам, и я со своим подойником заполз в самый темный угол сарая и затаился, как мышь, пока она возилась возле сундука, после чего быстро вышла из сарая и перебежала через двор.
В открытые ворота мне было видно, как она вошла в дом и закрыла за собой дверь. Я мгновенно оказался там, где стоял сундук, – его поставили туда, потому что он был слишком велик для той комнаты, которую я мысленно предназначил для фрейлейн Сары. Я хотел открыть сундук, но обнаружил, что он заперт на висячий замок. Осмотрев сундук более внимательно, я увидел, что его содержимое охраняет не один, а сразу три висячих замка. Я огляделся в поисках, чем бы открыть эти замки, но крик на дворе отвлек меня от этих мыслей. Это Олав кричал Нильсу, чтобы тот приготовил телегу. Забыв о сундуке, я достал из угла подойник.
Олав с недоумением посмотрел на меня, когда я вышел из каретного сарая с полным подойником в руках, однако промолчал. Я тоже ничего не сказал.
Слуга камер-юнкера, Герберт, оказался мишенью для выражения недовольства хозяина прошлой трапезой. Поэтому теперь он вместе с фрейлейн Сарой принялся готовить обед “по датскому способу”, безусловно, надеясь на этот раз угодить его благородному вкусу.
– Где здесь сахар? – спросил он, когда я собирался выйти из дома. “Надо же, он, оказывается, способен произносить сразу несколько слов подряд”, – подумал я. Поющее датское произношение указывало на то, что он, вероятно, уроженец Фюна.
– Сахар? – переспросил я и обвел кухню пустым взглядом, не поняв сразу, что ему от меня нужно. – Ах, сахар! Нет, здесь ты его не найдешь. Хозяйка не тратила деньги на такие пустяки.
Герберт вздохнул и посмотрел на закипавший соус. Я слышал, как фрейлейн Сара предложила ему заменить сахар медом, который стоял наверху в шкафу; мед даст достаточно сладости, считала она.
Я попросил у хозяина его нож и расположился на камне, чтобы стесать грани на ручке моего нового ножа. На стене дома сидела сорока и выдергивала из нее мох. Я бросил камень, чтобы прогнать ее, и она с криком полетела над кустами к Брому. На западе из-под тяжелых туч вырвались последние огненно-красные лучи вечернего солнца и осветили верхушки деревьев так, что они запылали. Лоскут кожи из дома Юстесена я обмотал вокруг лезвия, чтобы не порезаться. Может, и Халвор Юстесен пользовался им для этой цели, подумал я. Может, он сидел у себя в алькове и занимался тем же, чем сейчас занимаюсь я.
Может, он и сейчас бы этим занимался, если бы его не убили.
Отравили ядом. Из бутылки.
А что, интересно, было в бутылке, которую фрейлейн Сара спрятала в сундуке?
Последний вопрос навязчиво вертелся у меня в голове, но я не мог найти приемлемого ответа. Тем временем стружка за стружкой падали из-под лезвия ножа на землю и белыми завитками ложились вокруг камня, на котором я сидел. Работа заняла у меня много времени. Ручка была сделана из твердого дерева, и мне удалось сострогать совсем немного.
– Чем это господин Хорттен изволит заниматься? – раздался голос у меня за спиной. Через двор шел юнкер Стиг, на нем были сапоги, более подходящие для этой каменистой местности, чем его нарядные башмаки.
– Исправляю ручку ножа, – ответил я коротко. – Чтобы его было удобно держать в руке.
Ничего не говоря, он взял у меня из руки мой новый нож и с удивлением уставился на него.
