Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 1
Мыльников возбуждённо хохотал:
— Как кошка на заборе! Попался!
Вдруг инженер воскликнул:
— Сюрикэн!
Отшвырнул бинокль, выскочил на улицу, громко закричал:
— Берегись!!!
Да поздно.
Циркач на крыше киоска завертелся вокруг собственной оси, быстро взмахивая рукой — будто благословлял филёров на все четыре стороны. Один за другим, как подрубленные, мыльниковские «орлы» повалились на мостовую.
В следующую секунду шпион мягко, по-кошачьи спрыгнул вниз, помчался вдоль улицы к зияющей неподалёку подворотне.
Инженер бежал вдогонку. Надворный советник, в первый миг остолбеневший от потрясения, кинулся следом.
— Что это? Что это? — кричал он.
— Уйдёт! — простонал Эраст Петрович.
— Я ему уйду!
Мыльников выдернул из-под мышки револьвер и, как истинный мастер, открыл стрельбу на бегу. У Евстратия Павловича были основания гордиться меткостью, движущуюся фигуру он обычно клал с пятидесяти шагов первой же пулей, но тут просадил весь барабан, а попасть не сумел. Чёртов японец бежал странно, то косыми скачками, то зигзагами — попробуй подстрели.
— Зараза! — Мыльников щёлкнул бойком по стреляной гильзе. — Стреляйте, что же вы!
— Б-беспопезно.
На пальбу от здания вокзала бежали сорвавшиеся из засады жандармы. В публике началась паника — там кричали, толкались, размахивали зонтиками. С нескольких сторон доносились свистки городовых. А беглец тем временем уже исчез в подворотне.
— По переулку, по переулку! — показал Фандорин жандармам. — Слева!
Голубые мундиры бросились в обход дома, Мыльников, свирепо матерясь, лез по пожарной лестнице на крышу, а Эраст Петрович остановился и безнадёжно покачал головой.
В дальнейших поисках он участия не принимал. Посмотрел, как суетятся жандармы и полицейские, послушал несущиеся сверху вопли Евстратия Павловича и двинулся обратно к площади.
У газетного киоска толпились зеваки, мелькала белая фуражка околоточного.
Подходя, инженер услышал дребезжащий старческий голос, возвещавший слушателям:
— Сказано в пророчестве: посыплются с небеси звезды железные и поразят грешников…
Эраст Петрович хмуро сказал околоточному:
— Публику убрать.
И хоть был в цивильном платье, полицейский по тону понял — этот имеет право приказывать — и немедленно задудел в свисток.
Под грозное «Пасстаранись! Куда прёшь?» Фандорин обошёл место побоища.
Все четверо агентов были мертвы. Лежали в одинаковой позе, навзничь. У каждого во лбу, глубоко войдя в кость, торчала железная звёздочка с острыми блестящими концами.
— Хос-поди! — закрестился подошедший Евстратий Павлович.
Всхлипнув, присел на корточки, хотел выдернуть железку из мёртвой головы.
— Не трогать! К-края смазаны ядом.
Мыльников отдёрнул руку.
— Что за чертовщина?
— Это сюрикэн, он же сяринкэн. Метательное оружие «крадущихся». Есть в Японии такая секта потомственных шпионов.
— Потомственных? — часто-часто заморгал надворный советник. — Это как у нашего Рыкалова из розыскного отдела? У него ещё прадед в Секретной канцелярии служил, при Екатерине Великой.
— Вроде этого. Так вот зачем он на киоск взобрался…
Последняя реплика Эраста Петровича была адресована самому себе, но Мыльников вскинулся:
— Зачем?
— Чтоб метать по неподвижным мишеням. А вы — «к-кошка на заборе». Ну и наломали же вы, Мыльников, дров.
— Что дрова. — По щекам Евстратия Павловича катились слезы. — Наломал — отвечу, не впервой. Людей жалко. Ведь какие молодцы, один к одному. Зябликов, Распашной, Касаткин, Мёбиус…
Со стороны Татарских улиц бешено вылетела коляска, из неё выкатился бледный человек без шляпы, ещё издали закричал:
— Евстратьпалыч! Беда! Ушёл Дрозд! Пропал!
— А наш подсадной что?!
— Нашли с ножом в боку!
Надворный советник зашёлся таким бешеным матом, что из толпы донеслось уважительное:
— Внятно излагает.
А инженер быстрым шагом двигался в сторону вокзала.
— Куда вы? — крикнул Мыльников.
— В камеру хранения. Теперь за мелинитом не явятся.
* * *Но Эраст Петрович ошибся. Перед распахнутой дверью переминался с ноги на ногу приёмщик.
— Ну как, взяли голубчиков? — спросил он, увидев Эраста Петровича.
— Каких г-голубчиков?
— Да как же! Тех двоих. Которые багаж забрали. Я жал на кнопку, как велено. Потом заглянул в комнату к господам жандармам. Смотрю — пусто.
Инженер застонал, как от приступа боли.
— Д-давно?
— Первый был ровно в пять. Второй минуточек через семь-восемь.
Брегет Эраста Петровича показывал пять двадцать девять.
Надворный советник снова заматерился, но теперь уже не грозно, а жалобно, в миноре.
— Это пока мы по дворам и подвалам лазали, — причитал он.
Фандорин же констатировал траурным голосом:
— Разгром хуже Цусимы.
Слог второй, насквозь железнодорожный
Здесь же, в коридоре, случился межведомственный конфликт. Эраст Петрович, от злости утративший свою обычную сдержанность, высказал Евстратию Павловичу всё, что думает по поводу Особого Отдела, который горазд плодить доносчиков и провокаторов, а как дойдёт до настоящего дела, оказывается ни на что не годен и лишь приносит вред.
— Вы, жандармы, тоже хороши, — огрызнулся Мыльников. — Что это ваши умники без приказа с засады сорвались? Упустили мелинитчиков, где их теперь искать?
И Фандорин умолк, сражённый то ли справедливостью упрёка, то ли обращением «вы, жандармы».
— Не сложилось у нас с вами сотрудничество, — вздохнул представитель Департамента полиции. — Теперь вы нажалуетесь на меня своему начальству, я на вас моему. Только писаниной делу не поможешь. Худой мир лучше доброй ссоры. Давайте так: вы своей железной дорогой занимайтесь, а я буду товарища Дрозда ловить. Как нам обоим по роду деятельности и должностной инструкции положено. Оно вернее будет.
Охота за революционерами, вступившими в контакт с японской разведкой, Евстратию Павловичу явно представлялась делом более перспективным, чем погоня за неведомыми диверсантами, которых поди-ка сыщи на восьмитысячеверстной магистрали.
Но Фандорину надворный советник до того опротивел, что инженер брезгливо сказал:
— Отлично. Только на глаза мне больше не попадайтесь.
— Хороший специалист никогда не попадается на глаза, — промурлыкал Евстратий Павлович и был таков.
Лишь теперь, каясь, что потратил несколько драгоценных минут на пустые препирательства, Эраст Петрович взялся за работу.
Первым делом подробно расспросил приёмщика о предъявителях квитанций на багаж.
Выяснилось, что человек, забравший восемь бумажных свёртков, был одет как мастеровой (серая рубашка без воротничка, поддёвка, сапоги), но лицо одежде не соответствовало — приёмщик назвал его «непростым».
— Что значит «непростое»?
— Из образованных. Очкастый, волосья до плеч, бородёнка, как у дьячка. Рабочий или ремесленник разве такой бывает. И ещё хворый он. Лицо белое и всё поперхивал, платком губы тёр.
Второй получатель, явившийся через несколько минут после очкастого, заинтересовал инженера ещё больше — тут наметилась явная зацепка.
Человек, унёсший три дощатых ящика, был одет в форму железнодорожного почтовика! Тут приёмщик ошибиться не мог — не первый год служил в ведомстве путей сообщения.
Усатый, скуластое лицо, лет средних. На боку у получателя висела кобура, а это означало, что он сопровождает почтовый вагон, где, как известно, перевозят и денежные суммы, и ценные посылки.
Уже предчувствуя удачу, но подавляя это опасное настроение, Фандорин спросил у подполковника Данилова, только что прибывшего к месту происшествия:
— В последние двадцать минут, после половины шестого, поезда отправлялись?
— Так точно, харбинский. Десять минут, как отошёл.
— Там они, голубчики. Оба, — уверенно заявил инженер.
Подполковник засомневался:
— А может, в город вернулись? Или следующего, павелецкого ждут? Он в шесть двадцать пять.
— Нет. Неслучайно они явились почти в одно и то же время, с интервалом в несколько минут. Это раз. И, учтите, в какое время — на рассвете. Что на вокзале примечательного в шестом часу утра кроме отправления харбинского поезда? Это два. Ну и, конечно, третье. — Голос инженера посуровел. — На что диверсантам п-павелецкий поезд? Что они будут на павелецкой ветке взрывать — сено-солому и редиску-морковку? Нет, наши фигуранты уехали на харбинском.
— Дать телеграмму, чтоб остановили состав?
— Ни в коем случае. Там мелинит. Кто их знает, что это за люди. Заподозрят неладное — могут п-подорвать. Никаких задержек, никаких неурочных остановок. Мелинитчики и так настороже, нервничают. Скажите лучше, где первая остановка по расписанию?