Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов
Извольский прикрыл глаза и почувствовал, как холодный пот выступил на спине. Сенька! Кучер, которого он отпустил в день убийства Валевича! Таких совпадений не бывает…
В прихожей громко стукнула дверь и было слышно, как приближаются уверенные, тяжелые шаги. Через секунду на пороге появился пристав.
– Извините, ваше сиятельство, обязан был о вас доложить… – извиняющимся тоном пролепетал Липатов.
– Оставь нас, – проговорил вошедший тоном, привыкшим давать указания.
– Сию минуту. – Управляющий тут же исчез за дверью кабинета.
– Федор Федорович Раповников, пристав уезда. С кем имею честь?
Извольский протянул ему подорожную и предписание Управы, представился и начал нетерпеливо:
– Объясните мне, Раповников, что тут у вас происходит? Почти два месяца, как обнаружен в реке труп человека с отчетливыми признаками убийства, а никакого следствия вами не ведется? Более того, вы покрываете преступника и пытаетесь представить дело как случайную смерть?! По возвращении в Петербург я буду вынужден доложить о вашем бездействии! Думаю, ваш служебный формуляр будет безнадежно испорчен!
Пристав слушал речь Андрея с удивительным спокойствием, на вид этому человеку было около пятидесяти, седые усы и старомодные бакенбарды очерчивали его усталое, мучнистого цвета лицо. Он терпеливо выслушал Извольского и вдруг спросил:
– У вас все, граф?
– Что?!
– Я спросил, закончили ли вы?
– Да… – неуверенно произнес Андрей.
– Тогда, с вашего позволения, я отвечу. После смерти майора Левина мною было начато дознание. Спустя три дня поступило высочайшее указание, – он поднял глаза к потолку, – дело прекратить и признать все случившееся несчастным случаем. Указание поступило лично от великого князя Константина Павловича. Дело майора Левина приказано было засекретить и материалы передать военному ведомству.
Андрей услышал, как за спиной громко усмехнулся Порядин, сохранявший все это время молчание египетской мумии.
– Но… – начал было Извольский.
– Простите, граф, но никаких но более быть не может. Бумаги Левина и все допросные листы, включая лист осмотра тела, были опечатаны и переданы в Петербург. Майор утоп при неудачной рыбной ловле.
Глава 10
Раб зеленого сукна
Особняк графа Алексея Вяземского на Фурштатской улице был известен всему Петербургу. Каждый вечер, исключая разве что выходные дни и церковные праздники, здесь шла карточная игра. Сам хозяин, славившийся своей тягой к азартной игре, во многих домах считавшейся недостойной, принимал у себя таких же любителей попытать счастья за зеленым сукном. Гости во флигеле появлялись ниоткуда и уходили в никуда. Достаточно было принадлежать к дворянскому сословию и иметь деньги, чтобы сесть за игровой стол. Под вечернюю игру был выделен флигель с гостиной и двумя большими смежными комнатами, где гости могли выбрать по своей душе и игру, и компанию. В гостиной же, обставленной мебелью красного дерева, подавали шампанское и мадеру, легкие закуски и кофе.
Сегодня играли в стуколку[8] и штосс. Вечер, с его скоротечными петербургскими сумерками, очень скоро угас, лакеи зажгли свечи в огромных бронзовых канделябрах, и длинные тени наполнили обе комнаты. В штосс жребий выпал банковать хозяину. Являясь страстным игроком, граф часто неоправданно рисковал, проигрывая иногда чувствительные для кошелька суммы денег, но непременно оставался в прекрасном расположении духа, был весел и искренне гостеприимен. Сдавали на четверых. Вяземский, граф Штейн, его давний приятель и отставной конногвардеец, уланский подполковник Васильчиков и поручик драгунского полка Питковский, которого граф видел впервые.
Вяземский, посвятивший жизнь гражданской службе, имел чин коллежского советника и за свои сорок девять лет так и не увидел войны, прокатившейся по полям Европы. Он с интересом разглядывал лицо поручика, сидящего напротив. Такой молодой и так много, по всей видимости, переживший. Сколько ему? Едва ли тридцать. Глаза дьявольские! Колючая и насмешливая бездна! Уверенность и решимость. Русые волосы, еще не тронутые пеплом седины, красивое скуластое лицо скифа и тонкий, ужасающий шрам через всю щеку, уходящий к виску. Борозда смерти на поле бушующей жизни! Как многое им пришлось пережить за такую недолгую жизнь! Граф медленно перемешал колоду.
– Картечь. – Питковский усмехнулся и посмотрел на графа.
– Что, простите? – Вяземский машинально остановил пальцы.
– Вы так внимательно меня разглядываете, что я решил ответить на ваш немой вопрос, граф. Картечь. Это она изуродовала мне лицо.
– Но-о-о…
– Не удивляйтесь, все спрашивают, и я уже к этому привык, – вновь усмехнулся поручик, перемешивая свою колоду. – Какова минимальная ставка, граф? – Он кивнул на груду ассигнаций, лежащих перед Вяземским на столе.
– Предлагаю начать с пятидесяти, – проговорил Штейн, – если, конечно, банкир не против.
– Я не против, Владимир Осипович. – Вяземский наконец отвлекся от своих мыслей. – Вы первый понтируете. Режьте.
– Ставлю двести.
– Сто. – Васильчиков расстегнул ворот мундира и откинулся на спинку стула.
– Триста пятьдесят. – Карта Питковского легла на сукно.
Штейн переломил свою колоду напополам и вынул карту. Не переворачивая рубашки, срезал колоду банкира и положил свою карту на стол.
– Что ж, посмотрим на первый абцуг![9] – Вяземский по-ребячески потер руки и сдвинул верхнюю карту.
Лбом оказалась восьмерка треф, соником – пиковый король. Питковский заметил, как волнительная судорога пробежала по лицу Штейна. Он открыл свою карту. Крестовый туз. У Васильчикова выпала девятка, у Питковского – тройка.
– Второй абцуг, – проговорил Вяземский и, убрав пару, сдвинул вновь. Выпало два туза.
– Плие![10]
– Черт! – прикрыл глаза Штейн.
– Первый выигрыш вечера, господа! – рассмеялся Вяземский. – Принеси шампанского, Федя!
Подали игристое.
– Третий! – Открылась тройка и валет. – Извините, поручик, но сегодня мне везет, – расплылся в улыбке Вяземский.
В восьмом абцуге Вяземский проиграл на девятках сто рублей. Через три часа удача напрочь отвернулась от Питковского и Васильчикова, Вяземский оставался в небольшом выигрыше, Штейну между тем везло несказанно, и теперь перед ним лежала целая куча ассигнаций. Глаза его бегали и горели алчностью, он то и дело суетливо опрокидывал мадеру и, казалось, боялся отойти от стола, чтобы не спугнуть удобно устроившуюся у него на плече фортуну. Васильчиков, проигравший уже двенадцать тысяч, был словно отлит из бронзы, почти не пил, имел скучающий вид и метал с отстраненностью, редко вставляя незначительные фразы и задумчиво подкручивая усы. Он практически не пил вина, и казалось, что происходящее его нисколько не волнует. Вяземский же, напротив, болтал без умолку и был уже изрядно пьян. Граф играл давно, часто и помногу проигрывал, лихо рисковал, и его страсть игрока за несколько последних лет уже лишила его четырех имений. Случались и крупные выигрыши, которые он с такой же легкостью вновь просаживал за карточным столом. Один лишь Питковский, проиграв почти все деньги, казалось, был растерян, и его уверенность сменилась тревогой, холодный
