Игра без правил - Владимир Моисеевич Гурвич
«Что вы собираетесь делать со своей коллекцией? — вдруг спросил он. — Я тоже поклонник живописи. Вы не будете столь любезны, князь, показать мне ее?»
«Я собираюсь взять коллекцию с собой, и она почти вся упакована».
«Как жаль. Но вы сказали «почти вся упакована». Значит, что-то все-таки не упаковано. Можно ли посмотреть хотя бы это?»
Мне очень не хотелось ему ничего показывать, но причин для отказа у меня не было.
«Хорошо, пройдемте со мной», — сказал я.
Мы прошли в галерею. Еще недавно все стены были увешены бесценными полотнами, теперь здесь оставалось висеть пять-шесть картин. Барон стал осматривать их.
Мое внимание привлек шум на улице. Я подошел к окну. Там ссорились Петр с кучером барона, который поставил двуколку так, что она загораживала вход. Мой вестовой заставил его отъехать и прошел в дом.
Я обернулся и замер: в нескольких шагах от меня стоял барон, в руке он держал пистолет, который почти упирался в мою грудь.
«Карл Оттович, что вы делаете? Так себя не ведут благородные люди».
«Благородные люди остались в прошлой жизни, дорогой князь. Сейчас нет благородных людей, сейчас — каждый только за себя. А цель самая примитивная — выжить любой ценой. Я не хуже вас разбираюсь в живописи, ваша коллекцию стоит миллионы. Мне они там очень пригодятся. Все богатство нашего рода заключается в земельных наделах. Но туда я их взять с собой не могу. А картины можно попытаться провезти. Поэтому, сами видите, у меня нет иного выхода. Вы же не отдадите мне свое собрание добровольно. Вам непременно надо довести все до последнего состояния».
«Вы сошли с ума, это коллекция принадлежит мне».
«Большевики отменили частную собственность, они провозгласили лозунг: кто первым ее захватит, тому она и принадлежит. Так что я действую вполне в духе времени. Ну, хватит заниматься пустомельством, — вдруг рассердился барон, — мне давно хотелось пустить вам пуля в голову. Еще с тех самых времен. Да все не было возможности. Теперь она, наконец, появилась. Идите туда», — указал он мне на дверь.
Но я не успел сделать и шага, как дверь резко распахнулась, и в комнату вбежал Петр. Почти одновременно раздались два выстрела.
Барон схватился за плечо, но и Петр оказался задет пулей. Она пробила ему бок. Его китель стал почти сразу мокрым.
Я обезоружил барона, который не сопротивлялся, и подбежал к Петру. Помог снять ему китель и осмотрел рану. На его счастье она оказалась не тяжелой, пуля рассекла кожу и полетела дальше.
Пока я перевязывал Петра, барон лежал на полу и громко стонал. И лишь закончив заниматься своим вестовым, я подошел к нему. Его рана была тоже не опасной, пуля пробила насквозь мягкую часть предплечья. Я стал перевязывать его.
«Зачем вы это делаете, ваше сиятельство? — подал голос Петр. — Позвольте мне его пристрелить. Так спокойней нам будет».
Я посмотрел на барона. В его глазах был откровенный испуг.
«Это слишком для него большая честь — быть застреленным представителем рода Лобановых-Тверских, — сказал я. — Пусть это сделает кто-нибудь в другой раз. Надо отправить его домой».
Через полчаса барона посадили в коляску, и он укатил. Очень надеюсь, что эта наша встреча была последней. Я знал, что он подлец, но все же не думал, что он способен на такой мерзкий поступок.
Теперь о самом главном. Этой ночью мы с Петром отправимся к нашему тайнику и спрячем коллекцию. Это надежное место, о нем никто не знает, кроме немногих представителей рода князей Лобановых-Тверских.
Но есть одна вещь, которая напоминает об этом месте. Это написанная рукою моего отца картина. Точнее, пейзаж. Именно на ней оно и изображено. Эта картина находится у старшей сестры отца, которая живет в Москве. Если я вдруг по какой-либо необъяснимой причине забуду, где спрятал коллекцию, или кто-либо из моих потомков захочет ее отыскать, это полотно поможет им в решении этой задачи.
На сим я заканчиваю свои заметки о событиях последних дней. Удастся когда-либо их продолжить, не ведаю. Пора ехать. Да исполнит каждый из нас врученный ему при рождении Всевышним его долг».
Глава девятая
Утром Лобанов снова отправился к старому князю. Входя в его покои, его не покидало опасение, что с Дмитрием Львовичем случилось какая-нибудь напасть. Но он выглядел даже бодрее, чем вчера. Завидев вошедшего, его лицо осветила улыбка.
— Я рад, что ты явился, — сказал Дмитрий Львович.
Лобанов несколько секунд молчал.
— Я хотел спросить, известно ли что произошло с князем дальше? Как сложилась его судьба?
— Об этом абсолютно ничего неизвестно. Князь Александр Сергеевич Лобанов-Тверской исчез.
— Что значит исчез?
— Это означает, что больше никто ничего о нем не слышал.
— Тогда откуда появилась эта тетрадь?
— Однажды, когда мне было лет пять или шесть, к нам в квартиру пришел какой-то человек. По манере себя держать, по одежде он был из простых. Пробыл он у нас всего несколько минут. И на все попытки задержать его, хотя бы попить чай, побеседовать, отвечал отказом. Он оставил эту тетрадь и тоже исчез. Больше о нем мы ничего не слышали.
— И вы даже не представляете, кто это мог бы быть?
— Теперь вам известно столько же, что и мне. Вы сами можете строить любые предположения.
Лобанов вместо ответа погрузился в молчание.
— Могу я спросить вас, Александр Сергеевич, о чем вы думаете?
— Я думаю о том, что мне делать после того, как я все это прочитал. Вы ведь мне дали этот дневник не случайно. Что вы хотите от меня?
— Ничего. Я дал вам дневник вашего прадеда потому, что вы являетесь прямым наследником всего, что ему принадлежало и принадлежит. А что вы станете с этим делать, решать вам.
Старый князь откинулся на спинку кресла. Он смотрел перед собой, и Лобанову даже показалось, что он забыл об его присутствии, так величественно неподвижным было его лицо.
— Вы правы, мне не все равно, как вы поступите, — вдруг произнес он. — На протяжении многих лет я делал, что было в моих силах для поддержания огня в очаге нашего рода, не давал ему окончательно затухнуть. Когда же я окончательно понял, что больше не в состоянии поддерживать его, я приехал сюда и отыскал вас. — Старый князь вдруг повернулся в сторону Лобанова всем телом. — Если бы я не знал о вашем существовании, не было бы никакого
