Тери Браун - Порожденная иллюзией (ЛП)

– Мне правда пора прекращать выставлять себя дураком перед тобой, – говорит он, нахлобучивая шляпу на затылок. – Это плохо сказывается на моем эго.

Я смеюсь, завидуя непоколебимой самоуверенности Оуэна. Он идет по жизни с такой непринужденностью... Хотела бы я быть похожей на него.

– Бьюсь об заклад, у тебя много интересных мыслей, – возвращается он к нашему разговору.

– Вообще-то, я думаю о том, как было бы здорово остаться в Нью-Йорке навсегда.

– Уверена, что не хочешь увидеть Европу? Ты талантливый иллюзионист и могла бы отправиться в мировое турне. Я люблю Нью-Йорк, но убил бы за возможность путешествовать из города в город, выступая на сцене.

– В самом деле? Я думала, ты работаешь в банке.

– Так и есть. Но я также немного балуюсь фокусами. – В неудачной попытке казаться скромнее, Оуэн опускает взгляд на свои руки.

Я приподнимаю брови:

– Не знала.

Я подозревала, что ему нравится магия, но впервые слышу, что он и сам этим занимается.

– Я начал еще в школе. Но, конечно, я не так талантлив, как ты или твой отец.

К счастью, мы как раз подъезжаем к точке назначения, и я избавлена от необходимости отвечать.

Оуэн говорит, что «Колония» – это место, куда искушенные нью-йоркцы приходят на других посмотреть и себя показать. И я понимаю, почему. Мое внимание сразу привлекают дикие полосатые стены, но удерживают его – сверкающие люстры и разодетые посетители. Похоже, метрдотель знает Жака, и нас ведут к столику ближе к центру зала. Как только мы усаживаемся, к нам подходит высокий кудрявый мужчина в черном шелковом костюме и представляется как Корнелиус Вандербильт. Он буквально поедает маму глазами, несмотря на присутствие рядом прелестной мышки-блондинки.

– Мы с женой были на вашей премьере, – говорит он. – Вы с дочерью замечательно выступили.

Мама склоняет голову и улыбается так ослепительно, что мужчины моргают.

– Огромное спасибо, мистер Вандербильт.

– Пожалуйста, зовите меня Корнелиус. Это моя жена Рэйчел.

Его жена натянуто улыбается:

– Приятно познакомиться. Дорогой, нам правда пора возвращаться к Голдам.

Она неохотно пожимает мне руку, и я чувствую летящие от Рэйчел искры ревности. И вздыхаю с облегчением, когда Корнелиус бросает на маму последний долгий взгляд и уходит прочь вместе со свой собственницей-женой.

Оуэн наклоняется ко мне:

– Вандербильты просто отвратительно богаты. Я слышал, что для своей свадьбы они заказали двухсоткилограммовый торт.

Я пытаюсь представить, на что это могло быть похоже, но безуспешно.

– Хочу увидеть духовку, способную испечь такой торт, – шепчу в ответ.

Оуэн смеется, и я расслабляюсь. Жак заказывает четыре «колониальных особых».

– Что это? – спрашиваю я, и Оуэн наклоняется ближе.

– Коктейли с джином. Они довольно вкусные, если контрабандная партия была на уровне.

Я оглядываюсь и вижу, что практически у каждого в руках по коктейлю.

– Как им подобное сходит с рук в таком высококлассном ресторане?

– Здешний бармен, Марко Хаттем, держит весь алкоголь в грузовом лифте в служебных помещениях. Если заявятся федералы, он просто отправит все это дело на верхний этаж.

Я смеюсь, представляя, как коварный бармен жмет кнопку «вверх» всякий раз, как надвигаются неприятности.

– К тому же, думаешь, федералам хватит смелости устроить облаву на ресторан, в который постоянно ходят Вандербильты, Голды и Карнеги? – Оуэн играет бровями, и я улыбаюсь.

Официант приносит напитки, и мы все делаем осторожные глотки. Коктейль крепкий, с привкусом аниса и апельсина.

– Вкусно, – говорю с удивлением.

– Так выпьем же за удачную партию! – Оуэн поднимает свой бокал, и мама, Жак и я присоединяемся к тосту.

– Никогда не могла устоят перед торжеством! – щебечет Синтия Гейлорд позади нас. – Что празднуем?

– Успех, – быстро отвечает Жак, отсалютовав маме бокалом. Та склоняет голову и улыбается, довольная таким ответом.

Гейлорды подставляют стулья и усаживаются за наш столик, и официант обновляет напитки. Блистательная хихикающая Синтия в своей стихии, когда они с моей матерью и Жаком делятся сплетнями. Мистер Гейлорд наблюдает за этим снисходительно, а мама... вы бы никогда не догадались, что она презирает собеседницу.

Парочки в модных вечерних нарядах подходят к нашему столику, чтобы познакомиться с мадам Ван Хаусен. Молва уже сделала ее настоящей сенсацией в городе. Это странно после множества городов, где мы сталкивались лишь с полицейскими да сердитыми жителями. Мама как должное принимает знаки внимания, склоняя голову и одаривая всех ослепительной улыбкой. А мы просто греемся в лучах ее славы и потихоньку поглощаем устрицы, икру и сыр с плесенью, запивая «колониальными особыми».

И все это время Оуэн продолжает нашептывать мне всякие слухи. Некоторые из них несомненно правдивы, но другие настолько невероятные, что я понимаю: Оуэн делает это, чтобы меня развлечь. И ему удается.

– Вон там Лоис Лонг, – говорит он, указывая на великолепную брюнетку в откровенном наряде. – Она ведет колонку скандалов в «Нью-Йоркере» под псевдонимом Помада. Говорят, она ночи напролет пьет, танцует и веселится со сливками общества, а к четырем утра идет в свой офис. Там пишет статью, полную сплетен о людях, с которыми всю ночь развлекалась, а потом отключается прямо за столом.

Я пытаюсь представить такую жизнь и, выпучив глаза, пялюсь на Лоис. Она окружена блистательными людьми, которые ловят каждое ее слово. Тут я замечаю разодетого джентльмена, стоящего с краю от толпы – вроде бы вместе со всеми, но отдельно.

– Кто этот человек? Не похоже, что он хорошо проводит время.

– Это Винсент Астор. Он унаследовал миллионы от отца, погибшего при крушении «Титаника».

Титаник.

Слово эхом отзывается в голове, воскрешая воспоминания о первом видении – хотя я тогда была такая маленькая, что даже не поняла, что произошло. Мы с мамой шли по позднему весеннему снегу в поисках недорогого пансиона. В Денвере удача отвернулась от нас, и мои изношенные туфельки промокли насквозь. Когда меня ослепила первая вспышка боли, я остановилась и сжала голову руками. Мама заметила не сразу и какое-то время еще продолжала идти дальше. Потом она все спрашивала и спрашивала, что не так, но я не могла ответить, ошеломленная обрушившимися на меня образами. Разбитый корабль. Люди бегут, кричат, тонут в темной ледяной воде. И помню, что почувствовала невыносимый запах жженого сахара перед тем, как потерять сознание. Это было страшно, но ничто не сравнится с ужасом, который я испытала, впервые увидев газетные заголовки, перенесшие мои видения в реальность.

– Душенька, ты в порядке?

Я вздрагиваю, когда сидящая справа Синтия прикасается к моему плечу. Через ее пальцы чувствую обеспокоенность, приправленную взбалмошным незамысловатым счастьем. И хотя эти эмоции согревают меня, сердце тоскливо сжимается. Я не помню, чтобы хоть когда-то была такой беззаботной...

– Прошу прощения. Кажется, я замечталась.

– О, хорошо. А то на мгновение ты выглядела так, будто увидела призрака. – Синтия сопровождает свою шутку подмигиванием, и я отвечаю улыбкой.

Но слово «призрак» напоминает мне, что я хотела расспросить ее о том обществе любителей духов.

– Может, расскажете мне еще что-нибудь об Обществе психических исследований?

– О, милая, это просто удивительно! По крайней мере так говорят. Сама я, конечно, еще не была ни на одной встрече, но в нашей церкви выступает с лекциями некий английский гость. Его речи такие увлекательные. И очень научные.

Я фыркаю:

– Что у вас за церковь, куда приглашают ораторов, разглагольствующих о призраках?

Она смеется.

– Очень прогрессивная и с очень древними корнями. Сведенборгианская. Ее еще называют «Новая церковь». Вы с мамой как-нибудь обязательно должны заглянуть – там будут рады медиумам.

Синтия причислила меня к медиумам. Я вижу, как мама поджимает губы и встает из-за стола:

– Думаю, нам пора.

Все поднимаются следом, и пока Жак помогает маме надеть пальто, я хватаю Синтию за руку. Нельзя упускать такую возможность. Если существуют люди, подобные мне, я очень хочу их найти.

– Я бы хотела как-нибудь посетить вашу церковь.

Синтия хлопает в ладоши:

– Чудесно! Это на тридцать пятой улице, между Лексингтон и Парк-авеню. Мы встречаемся в одиннадцать, по воскресеньям. Хотя лекции, как правило, проходят по вечерам. Я сообщу.

– Я приду, – обещаю.

Не знаю, виноваты ли «особые» напитки или насыщенный событиями день, но к тому моменту, когда мы готовы к отъезду, я в полном оцепенении. По дороге к автомобилю, наваливаюсь на руку Оуэна и с облегчением понимаю, что не чувствую его эмоций, значит можно не беспокоиться.