С. Пэррис - Ересь
Девушка еще с минуту постояла, затем вынуждена была отступить.
— Что же на самом деле произошло? — с тревогой спросила она.
— Бродячий пес растерзал человека. Норрис убил его.
— Собака? В нашем саду? Постойте… — Она покачала головой, как будто начала задавать вопросы не с того конца и хотела упорядочить собственные мысли. — Какого человека?
— Роджера Мерсера.
— О нет, нет, — простонала она, хватаясь за грудь. — Нет!
Глаза ее широко распахнулись, взгляд вдруг как-то остекленел, и девушка начала медленно оседать наземь. Лицо ее так побледнело, что я испугался, что София либо упадет в обморок, либо у нее начнется истерика. Но она лишь стонала, повторяя: — О нет… Господи, только не это!..
Я присел возле нее, осторожно положил руку ей на плечо.
— Мне очень жаль. Вы были к нему привязаны?
София бросила на меня мимолетный взгляд, как будто что-то в моих словах озадачило ее, потом кивнула.
— Да, да, конечно. Это же мой дом, члены колледжа стали для меня семьей за последние шесть лет, — дрожащим голосом выговорила она. — Не могу поверить, чтобы такое могло произойти в нашем колледже, прямо у нас под окнами. Бедный, бедный Роджер. — Она ухитрилась заглянуть через мое плечо и содрогнулась. — Если только… — Голос ее сорвался.
— Если только?.. — повторил я.
Но София молча покачала головой и вновь принялась озираться по сторонам.
— А где же мастер Норрис?
— Ваш отец отправил его переодеваться. Он был одет неподобающим образом.
Девушка тихонько рассмеялась, а я ни с того ни с сего почувствовал укол ревности. Неужто она неравнодушна к этому красавчику-стрелку?
— Но собака? — задумчиво проговорила она, словно размышляя вслух. — Собака-то откуда взялась?
— Должно быть, калитку забыли запереть на ночь, и бродячий пес забрел в сад. Он так изголодался, что мог наброситься на кого угодно, — как можно спокойнее пояснил я.
София недоверчиво прищурилась:
— Нет. Калитку никогда не оставляют открытой. Отец безумно боится, как бы в сад ночью не проникли бродяги или воры или студенты не затащили в кусты каких-нибудь судомоек. Нет, он сам каждый вечер в десять часов, перед отходом ко сну, проверяет замок. Он не мог забыть про калитку, как не забывает свою работу или молитвы. Это просто невозможно.
— Наверное, вчера он передоверил эту обязанность привратнику, поскольку сам занимался ужином и гостями, — сказал я, прекрасно понимая, насколько глупо это предположение. Зачем мне отстаивать эту совершенно нелепую ложь? Куда правильнее было бы подумать над подозрениями Софии. — Впрочем, насколько я знаю, привратник — старый пьяница, человек ненадежный.
София глянула на меня так, словно окончательно разочаровалась во мне.
— Коббет стар и выпить любит, но он служит в нашем колледже с молодости, и, если бы отец поручил ему такое дело, он бы скорее умер, чем подвел его. Вы говорите о нем высокомерно потому лишь, что он всего-навсего слуга. Но Коббет — славный старик, и не следует так к нему относиться.
— Прошу прощения, мистрис Андерхилл, — виновато выговорил я. — Я вовсе не хотел…
— Зовите меня лучше София. Когда я слышу обращение «мистрис Андерхилл», мне кажется, что речь идет о моей матери.
— Вашу мать не разбудил этот шум?
— Не знаю, — вздохнула София. — Она не вставала. Она целые дни проводит в постели.
— Тяжкое бремя скорби легло на ее плечи, когда погиб ваш брат, — мягко сказал я.
— Все мы несем тяжкое бремя скорби, — огрызнулась София, и ее глаза вновь полыхнули. — Но если каждый будет прятать голову под одеяло и делать вид, будто солнце перестало вставать и заходить, семья распадется. Кстати: что вам известно о смерти моего брата?
— Вчера вечером ваш отец кратко упомянул об этом несчастье. Тяжкая потеря для вас.
— Похоронить единственного брата — тяжкая потеря для любого, — уже не так агрессивно отозвалась она. — Но для меня в особенности, потому что при нем мне жилось свободнее: Джон заступался за меня, я разделяла его мысли, он обращался со мной как с равной. Потеряв его, я вынуждена вести себя как леди, а мне это не по нраву, вовсе не по нраву.
К моему облегчению, на этих словах она рассмеялась, но смех быстро угас, и девушка принялась носком туфельки задумчиво ковырять траву.
— Вероятно, ваш диспут придется отложить? — спросила она, жестом указывая в ту сторону, где лежали тела. Судя по интонации, ей это было безразлично.
— Нет. Ваш отец ни за что не желает разочаровывать своего знатного гостя. Он распорядился, чтобы все шло по плану.
Ее лицо вновь вспыхнуло гневом, она вскочила на ноги, быстрыми, сердитыми движениями отряхивая юбку. До чего же переменчивы настроения этой девушки, будто небо над Везувием, подумал я.
— Еще бы! Человек погиб страшной смертью — всего-то навсего! Главное, чтобы ничто не нарушало течение жизни колледжа. Давайте притворимся, будто ничего не произошло! — Глаза вспыхнули яростью. — Знаете, доктор Бруно, когда погиб мой брат Джон, отец ни слезинки не пролил. К нему прибежали с этой страшной вестью, а он только кивнул, сказав, что будет у себя в кабинете, и не велел беспокоить. До конца дня он не выходил из кабинета. Он работал. — Последнее слово она будто выплюнула с презрением, почти с ненавистью.
— Я слышал, — неуверенно заговорил я, — что англичане стараются в любых обстоятельствах соблюдать спокойствие и приличия. Возможно, они не желают выказывать на людях свои чувства.
Девушка презрительно покачала головой.
— Мать прячется от своих чувств в постели, отец в работе. Стараются забыть, что у них был сын. Только я им мешаю — верчусь перед глазами, напоминаю о Джоне.
— Да нет же… — начал я, но София отвернулась от меня, крепко сжав губы.
— А каким трудом столь увлечен ваш отец? — спросил я через минуту, чтобы сменить тему.
— Пишет комментарий к книге мастера Фокса «События и памятники наших последних и опасных дней», — пренебрежительно отмахнулась она.
— Ах да, «Книга мучеников», — кивнул я, припоминая, что накануне за столом кто-то упоминал о проповедях ректора на эти сюжеты. — Разве книга Фокса нуждается в комментариях? Он и сам довольно-таки многословен.
— Отец считает, что нуждается. Для моего отца не существует ничего важнее этих комментариев — разве что бесконечные заседания совета колледжа, где ничего не происходит, все только сплетничают и грызутся между собой. — Она яростно дернула свисавшую над ее головой ветвь, и листья посыпались на землю. — Умнейшие люди Британии, доктор Бруно, а ведут себя как прачки, собравшиеся позлословить у пруда.
— Да, я насмотрелся такого в университетах, — улыбнулся я в ответ.
София еще что-то хотела добавить, но из внутреннего двора послышался шум и в проходе показались двое крепких мужчин, опоясанных кухонными фартуками.
— Пойду-ка я лучше, — сказала София, в последний раз боязливо оглянувшись на мертвые тела. — Простите, что не смогу побывать на диспуте, доктор Бруно. Мне не разрешают, а хотелось бы услышать, как вы побьете отца в споре.
Я удивленно приподнял бровь, а девушка ответила мне печальной улыбкой.
— Что, не полагается так говорить преданной дочери? Ну да, только дело в том, что у отца обо всем раз навсегда сложившееся мнение — и о миропорядке, и о том, кому какое место отведено в этом порядке. Порой мне кажется, он во все это верит лишь потому, что ему проще ни о чем не задумываться и не принимать самому никаких решений. А я бы так хотела, чтобы кто-нибудь разрушил эту его окаменелость, заставил подумать. Может быть, если бы он хотя бы допустил, что люди имеют право думать по-разному, он бы понял, что мир не неподвижен, а переменчив. Вот почему я желаю вам победы, доктор Бруно. — Она даже схватила меня за руку и слегка встряхнула. Я с улыбкой кивнул ей в ответ.
— То есть если ректор признает, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, он сумеет поверить и в то, что дочь имеет право учиться, как сын, и сама может выбирать себе мужа?
София покраснела и улыбнулась:
— Примерно так. Вы умны, доктор Бруно.
— Зовите меня Джордано, — попросил я.
София беззвучно задвигала губами, потом покачала головой:
— Мне это имя не выговорить. Давайте уж лучше буду звать вас Бруно. Итак, Бруно, вы должны выиграть этот диспут ради меня. Вы — мой рыцарь на этом поединке умов. — Она снова бросила взгляд на вытоптанную и окровавленную траву, и ее короткое оживление пропало. — Бедный доктор Мерсер! Как же так?
Еще раз пристально вглядевшись в лежавшие под деревьями тела, — выражения ее лица я не мог разгадать, — она повернулась и побежала по траве в сторону колледжа, легкая, быстрая. Обернулась и кинула мне прощальный взгляд как раз в тот момент, когда поравнявшийся со мной коренастый мужчина спросил, развязывая большой мешок:
