Андрей Добров - Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

–  Не я. Его свои и порешили. Правда, не без моего скромного участия.

–  Убили?! – побледнел Шаляпин.

–  Зарезали, – кивнул я спокойно. – Впрочем, если бы не его, так меня. Тут уж выбирать не приходилось.

–  Зарезали… – повторил Шаляпин и передернул плечами.

Мы помолчали немного.

–  О чем вы думаете, Владимир Алексеевич? – спросил Шаляпин.

Я осторожно, чтобы не испачкаться, облокотился на стол.

–  Вот чем дольше я тут сижу, тем больше берет меня сомнение. Того ли человека мы тут поджидаем? Не получится ли как с доктором Берзиньшем?

–  Отчего?

–  Ведь судя по рисунку, его похититель и бороду брил, и усы подстригал, и ходил в цилиндре с тростью – то есть был человек неопустившийся. А тот, кто живет здесь, в подземелье, разве не должен он был одичать и превратиться в типичного хитрованца?

–  С чего это вы взяли, что он здесь живет? – живо спросил певец. – Посмотрите, ведь тут нет ничего, что указывало бы на жилое помещение! Приемное отделение – да. Но жилое? Ни остатков еды, ни отхожего места… Да и кровать вовсе не похожа на спальное место.

Я удивился:

–  Федор Иванович! А ведь вы правы! Вот уж позор какой – это мне надо было проявлять наблюдательность!

Шаляпин задорно улыбнулся:

–  Так ведь и мы не лыком шиты!

Он привалился спиной к ковру и вдруг исчез в облаке пыли.

10

Квартира Полковника

Как оказалось, ковер прикрывал проход в стене. Я помог Шаляпину подняться, потом мы в четыре руки сорвали со стены ковер и бросились в проход. Всего через несколько шагов начинались ступени вверх, по которым мы быстро поднялись на приличную высоту и снова оказались перед дверью. Недолго думая я пнул ее ногой, и дверь распахнулась.

Мы снова оказались в подвале, однако теперь он выглядел не таким уж и старым. А кроме того, это помещение располагалось недалеко от поверхности – в маленькие окошки под прямым потолком просачивался тусклый свет, судя по всему – свет фонарей с улицы. Помещение, также огороженное стенами кирпичной кладки, было намного меньше прежнего и обстановка его была еще аскетичней, если можно так выразиться. Здесь стояла кровать со старым продавленным матрасом и серой, с разводами подушкой. Возле кровати – столик, на котором были навалены металлические коробочки и шприцы, часть из которых была расколота. Тут же нашлось место небольшой спиртовке.

–  Ага! Вот и логово! – воскликнул Шаляпин.

Я поднял свечу и огляделся.

–  Позвольте, Федор Иванович, я воспользуюсь вашим же наблюдением.

–  Что такое?

–  Нет ни следов пищи, ни отхожего места. Это еще не берлога.

Шаляпин подошел к столику и, взяв в руки одну из коробочек, принялся вертеть ее в руках.

–  Знакомо? – спросил я его.

Шаляпин бросил на меня быстрый взгляд:

–  Да уж…

Он с грохотом швырнул коробочку обратно и повернулся ко мне:

–  Нет, Владимир Алексеевич, все не так, как вы сейчас обо мне думаете.

–  А как я думаю? – с невинным лицом откликнулся я.

–  Вы думаете – вот, Шаляпин – артист. Значит, как все артисты, порочен, пьет без просыпу…

–  Но злоупотребление даже хорошими и приятными вещами ведет к очень неприятным последствиям. Впрочем, человек с сильной волей вполне может себя контролировать.

–  Ой ли?

–  Да-да, именно так. Хотя к обитателю данной берлоги все это не относится. Похоже, он-то как раз стал рабом своей привычки.

Пока Шаляпин говорил, я еще раз осмотрелся, и мое внимание привлекло кое-что в углу подвала.

–  Федор Иванович, посмотрите-ка сюда!

Певец подошел ко мне и тоже увидел кучку лохмотьев.

–  Подержите свечку.

Отдав Шаляпину свечу, я принялся рыться в этой куче – это была грязная, слежавшаяся одежда.

–  Смотрите, вещи небольших размеров. Похоже, мы все-таки на верном пути! Сюда он приносил мальчиков без сознания, тут их раздевал и…

–  И что? – спросил Шаляпин.

–  И потом тащил их куда-то дальше. Нам надо искать еще один ход.

–  А что его искать? Вон он. – Шаляпин указал свечкой в дальний темный угол.

Там, в стене, был еще один ход.

Это была еще одна лестница наверх, причем намного короче предыдущей – я различал даже ее конец. Мы начали подниматься, я – первый, а Шаляпин за мной. Вдруг моя нога зацепилась за веревку, протянутую поперек лестницы. Где-то вдалеке глухо звякнул колокольчик.

–  Что это? – быстро спросил певец.

Я нагнулся и, освещая ступени свечой, осмотрел веревку.

–  Вот черт! Ведь это сигнализация. Теперь он знает, что мы идем к нему в гости!

–  Тогда давайте быстрей!

Мы перешагнули веревку и быстро одолели последние ступени. Перед нами была простая дощатая дверь, которая распахнулась от простого толчка.

Свет электрической лампы ослепил нас после долгого блуждания по подземелью. Я некоторое время стоял, моргая, чтобы привыкнуть к резкой смене освещения, а потом дунул на свечку у себя в руке.

Мы оказались наверху – в квартире на первом этаже.

В комнате человека, которого преследовали.

Здесь и жил похититель мальчиков.

Только комната была пуста.

Хлопнула входная дверь. Шаляпин бросился к окну и отвел в сторону гардину. За стеклом, покрытым мелкими водяными каплями, было уже темно, но свет фонаря освещал открытые ворота и тень, мелькнувшую на мгновенье.

–  Догоним? – возбужденно предложил певец.

–  Попробуйте!

Певец выскочил в дверь, ведущую в общий коридор, и я услышал, как он прогромыхал шагами до двери, а потом увидел его в окне – бегущего в ту же сторону, в которой скрылся доктор.

Сам я и не думал догонять прыткого убийцу, а то, что именно он убийца, я уже и не сомневался – из-за найденной нами детской одежды в его подвальном логове. Нет, увы, годы мои были не те, чтобы так резво бегать. Вместо этого я повернулся к комнате и начал изучать ее спартанскую обстановку. Если бы я был Шерлоком Холмсом или Натом Пинкертоном, возможно, подмеченные детали раскрыли бы передо мной всю личность и характер преступника. Но я мог полагаться только на свою репортерскую наблюдательность – возможно, она и не уступит навыкам литературных сыщиков, кто знает?

Итак, что я знал заранее? Эта часть доходного дома, выходившая торцом на Подколокольный переулок, заселялась «чистыми» жильцами – небогатыми приезжими, чиновниками нижних рангов, студентами, получавшими средства от родителей из других городов. Конечно, стены были оклеены обоями, но совершенно уже потерявшими свой первоначальный цвет, украшенные желтыми потеками, отставшими у потолка. Из мебели был только старый письменный стол у стены – собрат того, оставшегося внизу, а также платяной шкаф, разделявший комнату на две части, буфет с разными безделушками и кровать рядом с входом в подвал. Она была застелена ветхим шотландским пледом вместо покрывала. Сама дверь, ведшая вниз, была оклеена теми же обоями, что и стена, и когда я ее закрыл, сделалась почти незаметна со стороны.

Не успел я перейти к буфету, чтобы осмотреть стоявшие на нем предметы, как вернулся тяжело дышавший Шаляпин.

–  Ушел?

–  Ушел, скотина! – кивнул певец, валясь на табурет у стола. – Что это?

Он указал на складное инвалидное кресло, стоявшее в углу возле двери.

–  Странно, – пробормотал я. – Зачем ему кресло, если он так быстро бегает?

Я вернулся к изучению буфета.

–  Промок, пока бежал, – пожаловался Шаляпин. – На улице дождь, слякоть. Ни черта не видно. Я так и не понял, куда он именно свернул из переулка – на Яузский или Покровский бульвар.

–  Ничего, Федор Иванович! Теперь-то мы его отыщем. Даже если он снимал комнату под вымышленным именем, все равно он может сюда вернуться.

–  Что же, придется нам тут сидеть в засаде? А вдруг он придет послезавтра? Или дня через три?

–  Дадим дворнику денег, чтобы прислал нам весточку, если постоялец объявится.

–  Опять давать деньги? – скривился Шаляпин. – Так и разориться можно. К тому же меня основательно почистили те двое.

–  Об этом не беспокойтесь, – откликнулся я, – видя, что для молодого певца денежная тема действительно очень чувствительна. – У меня есть. Кстати, как вы сумели освободиться? Так и не рассказали.

Шаляпин тут же заулыбался:

–  Расскажу, расскажу! Только давайте здесь закончим и поедем домой – я уже устал как собака со всеми этими приключениями. По дороге и расскажу – история очень забавная.

Он встал, подошел к платяному шкафу и осмотрел себя в большом зеркале его дверей.

–  Фу-у-у! Ну и вид у меня! – воскликнул Шаляпин, касаясь пальцами своего лица и пытаясь отряхнуть одежду. – Это что – грязь или фингал?

Он потер рукой под глазом.

–  Фингал. Прекрасно! А ведь у меня завтра вечером спектакль!

–  Как же вы будете петь? – с тревогой спросил я.

–  Ну, синяк я гримом замажу. А петь он мне не помешает.

Полюбовавшись на себя еще немного, Шаляпин распахнул дверцы шкафа: