Борис Акунин - Азазель
– Отчего же?
– Неужто вы не видите, здесь всё один к одному сходится! – Эраст Петрович заговорил очень быстро, боясь, что перебьют. – Я про нигилистов не знаю, очень может быть, и важность понимаю, но тут тоже важность, и тоже государственная! Вы смотрите, Иван Францевич, какая картина получается. Бежецкая скрылась в Лондон – это раз (он и сам не заметил, как перенял у шефа манеру выражаться). Дворецкий у неё англичанин, и очень подозрительный, такой прирежет – не поморщится. Это два. Белоглазый, что Ахтырцева убил, с акцентом говорил и тоже на англичанина похож – это три. Теперь четыре: леди Эстер, конечно, преблагородное существо, но тоже англичанка, а наследство Кокорина всё-таки, что ни говорите, ей досталось! Ведь очевидно, что Бежецкая нарочно подводила своих воздыхателей, чтобы они духовную на англичанку составили!
– Стоп, стоп, – поморщился Бриллинг. – Вы к чему, собственно, клоните? К шпионажу?
– Но ведь это очевидно! – всплеснул руками Эраст Петрович. – Английские происки. Сами знаете, какие сейчас с Англией отношения. Я про леди Эстер ничего такого сказать не хочу, она, наверно, и знать ничего не знает, но её заведение могут использовать как прикрытие, как троянского коня, чтоб проникнуть в Россию!
– Ну да, – иронически улыбнулся шеф. – Королеве Виктории и господину Дизраэли мало золота Африки и алмазов Индии, им подавай суконную фабрику Петруши Кокорина да три тысячи десятин Николеньки Ахтырцева.
Тут-то Фандорин и выдал свой главный козырь:
– Не фабрику и не деньги даже! Вы опись их имущества помните? Я тоже не сразу обратил внимание! У Кокорина-то среди прочих предприятий судостроительный завод в Либаве, а там военные заказы размещают – я справлялся.
– Когда ж это вы успели?
– Пока вас дожидался. Послал запрос по телеграфу в военно-морское министерство. Там тоже ночью дежурят.
– Так, ну-ну. Что дальше?
– А то, что у Ахтырцева помимо десятин, домов и капиталов имелся ещё нефтяной прииск в Баку, от тётушки остался. Я ведь читал в газетах, как англичане мечтают к каспийской нефти подобраться. А тут пожалуйста – самым законным порядком! И ведь как беспроигрышно задумано: либо завод в Либаве, либо нефть, в любом случае англичанам что-нибудь да достаётся! Вы как хотите, Иван Францевич, – разгорячился Фандорин, – а только я этого так не оставлю. Все ваши задания исполню, а после службы буду сам копать. И докопаюсь!
Шеф снова уставился в окно, и на сей раз молчал дольше прежнего. Эраст Петрович весь извертелся от нервов, но характер выдержал.
Наконец Бриллинг вздохнул и заговорил – медленно, с запинкой, что-то ещё додумывая на ходу.
– Скорее всего чушь. Эдгар По, Эжен Сю. Пустые совпадения. Однако в одном вы правы – к англичанам обращаться не будем… Через нашу резидентуру в лондонском посольстве тоже нельзя. Если вы ошибаетесь – а вы наверняка ошибаетесь – выставим себя полными дураками. Если же предположить, что вы правы, посольство всё равно ничего сделать не сможет – англичане спрячут Бежецкую или наврут что-нибудь… Да и руки у наших посольских связаны – на виду они больно… Решено! – Иван Францевич энергично взмахнул кулаком. – Конечно, Фандорин, вы бы пригодились мне и здесь, но, как говорят в народе, насильно мил не будешь. Читал ваше дело, знаю, что владеете не только французским и немецким, но и английским. Бог с вами, поезжайте в Лондон к вашей femme fatale.[23] Инструкций не навязываю – верю в вашу интуицию. Дам в посольстве одного человечка, Пыжов фамилия. Служит скромным письмоводителем, вроде вас, но занимается другими делами. По министерству иностранных дел числится губернским секретарём, но по нашей линии имеет и другое, более высокое звание. Разносторонних талантов господин. Прибудете – сразу к нему. Весьма расторопен. Впрочем, убеждён, что съездите вхолостую. Но, в конце концов, вы заслужили право на ошибку. Посмотрите на Европу, покатаетесь за казённый счёт. Хотя вы теперь, кажется, при собственных средствах? – Шеф покосился на узел, что бесприютно лежал на стуле.
Оторопевший от услышанного Эраст Петрович встрепенулся:
– Виноват, это мой выигрыш. Девять тысяч шестьсот рублей, я посчитал. Хотел сдать в кассу, да закрыто было.
– Ну вас к чёрту, – отмахнулся Бриллинг. – Вы в своём уме? Что кассир, по-вашему, в приходной книге напишет? Поступление от игры в штосс коллежского регистратора Фандорина?… Хм, постойте-ка. Несолидно как-то регистраторишке в заграничную командировку ехать.
Он сел за стол, обмакнул перо в чернильницу и стал писать, проговаривая вслух:
– Так-с:
«Срочная телеграмма. Князю Михаилу Александровичу Корчакову, лично. Копия генерал-адъютанту Лаврентию Аркадьевичу Мизинову. Ваше высокопревосходительство, в интересах известного Вам дела, а также в признание исключительных заслуг прошу вне всякой очереди и без учёта выслуги произвести коллежского регистратора Эраста Петрова Фандорина…»
— Эх, была не была, прямо в титулярные. Тоже, конечно, невелика птица, но всё же.
«… в титулярные советники. Прошу также временно числить Фандорина по ведомству министерства иностранных дел в должности дипломатического курьера первой категории».
— Это чтобы на границе не задерживали, – пояснил Бриллинг. – Так. Число, подпись. – Кстати, дипломатическую почту вы по дороге, действительно, развезёте – в Берлин, Вену, Париж. Для конспирации, чтоб не вызывать лишних подозрений. Возражений нет? – Глаза Ивана Францевича озорно блеснули.
– Никак нет, – пролепетал Эраст Петрович, не поспевая мыслью за событиями.
– А из Парижа, уже в виде инкогнито, переправитесь в Лондон. Как бишь гостиница-то называется?
– «Уинтер квин», «Зимняя королева».
Глава десятая,
в которой фигурирует синий портфель
28 июня по западному стилю, а по-русскому 16-го, ближе к вечеру, перед гостиницей «Уинтер квин» что на Грей-стрит, остановилась наёмная карета. Кучер в цилиндре и белых перчатках соскочил с козел, откинул ступеньку и с поклоном распахнул чёрную лаковую дверцу с надписью:
«Dunster&Dunster. Since 1848. London Regal Tours».[24]
Сначала из дверцы высунулся сафьяновый дорожный сапог, окованный серебряными гвоздиками, а потом на тротуар ловко спрыгнул цветущий юный джентльмен с пышными усами, удивительно не шедшими к его свежей физиономии, в тирольской шляпе с пёрышком и широком альпийском плаще. Молодой человек огляделся по сторонам, увидел тихую, ничем не примечательную улочку и с волнением воззрился на здание отеля. Это был довольно невзрачный четырёхэтажный особняк в георгианском стиле, явно знававший лучшие времена.
Немного помедлив, джентльмен проговорил по-русски:
– Эх, была не была.
После этой загадочной фразы он поднялся по ступенькам и вошёл в вестибюль.
Буквально в следующую секунду из паба, расположенного напротив, вышел некто в чёрном плаще и, надвинув на самые глаза высокий картуз с блестящим козырьком, принялся прохаживаться мимо дверей гостиницы.
Однако это примечательное обстоятельство ускользнуло от внимания приезжего, который уже стоял возле стойки, разглядывая тусклый портрет какой-то средневековой дамы в пышном жабо – должно быть, той самой «Зимней королевы». Дремавший за стойкой портье довольно равнодушно приветствовал иностранца, но, увидев, как тот даёт бою, всего лишь поднёсшему саквояж, целый шиллинг, поздоровался ещё раз, гораздо приветливей, причём теперь назвал приезжего уже не просто sir, а your honour.[25]
Молодой человек спросил, есть ли свободные номера, потребовал самый лучший, с горячей водой и газетами, и записался в книге постояльцев Эразмусом фон Дорном из Гельсингфорса. После этого портье ни за что ни про что получил полсоверена и стал называть полоумного чужестранца your lordship.[26]
Между тем «господин фон Дорн» пребывал в нешуточных сомнениях. Трудно было себе представить, чтобы блестящая Амалия Казимировна остановилась в этой третьеразрядной гостинице. Что-то здесь было явно не так.
В растерянности он даже спросил у изогнувшегося от усердия портье, нет ли в Лондоне другой гостиницы с таким же названием, и получил клятвенное заверение, что не только нет, но никогда и не было, если не считать той «Уинтер квин», что стояла на этом же самом месте и сгорела дотла более ста лет назад.
Неужели всё впустую – и двадцатидневное кружное путешествие через Европу, и приклеенные усы, и роскошный экипаж, нанятый на вокзале Ватерлоо вместо обычного кэба, и, наконец, зря потраченный полсоверен?
Ну уж бакшиш-то ты мне, голубчик, отработаешь, подумал Эраст Петрович (будем именовать его так, несмотря на инкогнито).
– Скажите-ка, любезный, не останавливалась ли тут одна особа, некая мисс Ольсен? – с фальшивой небрежностью спросил он, облокачиваясь на стойку.
