«ГESS». Тайный план Черчилля - Александр Васильевич Сосновский
Абу сунул в лицо охраннику свой пропуск с жирной красной полосой, на которой хорошо было видно слово ERLAUBT («Разрешено»), и побежал к садовому домику, где обычно сидел днем Гесс.
Гесса приводили сюда сразу после завтрака, около семи утра. Он заходил в домик, санитар или вахтер помогали ему снять серое пальто, которое он носил даже летом. Гесс садился на деревянный стул и начинал рассматривать карту лунного неба, которая была пришпилена на стене напротив стола. В это время он замыкался, не отвечал на вопросы, и охрана, зная это, просто оставляла его одного. Охранники выходили на крыльцо и, если погода позволяла, часами курили там, изредка заглядывая в домик: все ли в порядке у Гесса?
Так проходили годы, и санитар Абдулла давно вжился в этот порядок, находя в нем особую прелесть — спокойное, даже приятное времяпрепровождение. Иногда Гесс рассказывал ему что-то, и Абдулле это было очень интересно. Гесс разговаривал четко, законченными фразами, и не верилось, что ему уже за девяносто лет.
Абдулла распахнул дверь и увидел охранника, склонившегося над телом Гесса. Гесс был одет в длинную шинель, руки раскинуты в стороны, лицо закрыто какой-то тряпкой. Видно было, как охранник делает ему искусственное дыхание. Рубашка у солдата распахнулась, лицо заливал пот. Абдулла толкнул его рукой:
— Уходи, пусти меня!
Охранник вскрикнул, в его голосе прозвучали истерические нотки:
— Свинья мертва!
Санитар оттолкнул его от тела Гесса.
— Звони директору, срочно! — зашипел он в лицо охраннику.
Солдат выбежал, а Абдулла начал умело делать Гессу непрямой массаж сердца. Никаких признаков жизни заключенный не подавал. Абу приложил обе руки к шее Гесса, прощупывая пульс.
— Все. Бесполезно. Он свое отсидел — Гесс мертв, — произнес он через несколько минут ровным голосом и присел на табуретку. Повернул голову в сторону тела. На лице Абдуллы не было видно признаков жалости, только заострившиеся скулы выдавали напряжение. Он достал из санитарной сумки небольшой блокнот, карандаш и присел к столу. Начал что-то чертить в блокноте, затем остановился и снова посмотрел в сторону тела Гесса. Губы Абдуллы зашевелились, он что-то очень тихо произнес. Можно было разобрать гортанную арабскую речь и последние слова поминальной молитвы, сказанные им отчетливо и громко: «Уа-нах-ну бильассар».
Затем он аккуратно сложил блокнот и спрятал его в нагрудный карман.
Глава 2
Ноябрь 1991 года. Генконсульство СССР в Берлине
В консульстве, монументальный комплекс зданий которого одной стороной выходит на Унтер-ден-Линден, почти упираясь в Бранденбургские ворота, давали прием по случаю празднования Седьмого ноября.
Роман подошел к проходной, достал паспорт и распечатанное приглашение на прием, подал все одной рукой человеку, стоящему у входа. Проверка длилась несколько секунд. Роман зашел в здание консульства и поднялся по лестнице в актовый зал, где уже были накрыты столы с напитками и едой. Взял рюмку с водкой, не спеша рассматривая гостей и красивое помещение.
Почти сразу к нему подошел немолодой седой мужчина и, подняв свой бокал, молча пригласил выпить. Роман охотно повернулся к нему, поднял в ответ свою рюмку с водкой и сказал по-немецки с сильным русским акцентом, выделяя звук «р»:
— Будем здор-ровы!
Мужчина в ответ негромко засмеялся, сделал несколько глотков из бокала.
— Хелло, меня зовут Берд, Юджин Берд.
— Судя по вашему имени, вы не немец, я прав?
— Да, конечно, я американец. Столько лет в Германии, а мой акцент остается… Но и у вас акцент, вы тоже не немец? Говорите по-русски? Я слышал, как вы разговаривали, поэтому подумал: кто вы? Посольский? Или гость?
Роман с интересом выслушал скороговорку, кивнул и сделал глоток из своей рюмки.
— Что же заставляет американца жить не в стране бесконечных возможностей, а в сухой, педантичной, неяркой Германии?
— О, это длинная история. Я живу здесь уже лет тридцать. Моя жена немка, а у меня неплохой домик тут, в Берлине. А вот вы? Работаете врачом? У вас столько знакомых.
Роман громко и заразительно засмеялся.
— Почти угадали, но я лечу души. Я журналист. Не могу пожаловаться, но иногда это скучновато. Интересных историй на всех не хватает.
Берд оживился, допил свой бокал с вином и приблизил лицо к Роману.
— Вам повезло, молодой человек. Вы выпили водки с тем, кто может вам такую историю рассказать! Я тот самый…
Берд легко коснулся рукава Романа и потянул его за собой в дальний конец зала, туда, где было не так много людей. Они остановились у столика, от которого как раз отошли несколько человек. Роман с интересом глянул на своего нового собеседника. Берд улыбнулся.
— Я знаю, что вы сейчас думаете. Думаете, расскажу любовную историю престарелого американца, которую продам вам как суперстори?
Роман неловко попытался ответить, но Берд коснулся его плеча рукой с массивным перстнем на мизинце и, не давая Роману говорить, продолжил сам:
— Что вы знаете о Рудольфе Гессе? Наверняка что-то слышали, но, уверен, никаких подробностей не знаете. Да и откуда вам их знать, если эти подробности известны очень немногим.
— Тот самый, который летал к Черчиллю? Говорят, это Гитлер его заставил?
— Да-да, он.
— Так ведь полет закончился ничем, Гесса арестовали?
— И осудили в Нюрнберге… — Роман оживленно оглянулся. — Он сидел в тюрьме до самой своей смерти? Старый нацист. Знаю, я читал как-то его историю. Умер — и слава богу, одним негодяем меньше.
Берд отреагировал моментально:
— Рудольф Гесс сидел в Шпандау. Это тюрьма в Берлине. Однажды охранники нашли его повешенным. История произвела много шума, — Берд помолчал несколько секунд, его старые пальцы неуклюже скомкали салфетку, которую он взял со стола. — Я был директором этой тюрьмы. Он был мне другом. — Берд еще ближе наклонился к Роману. — И я знаю, как он умер, это было не самоубийство — Гесса убили.
Роман не перебивал, но на его лице проскользнула скептическая, даже несколько брезгливая гримаса.
— Отличная история. Но для желтой прессы. Не хочу обидеть, но обычно все такие истории придуманы, — Роман сделал глоток из