Вениамин Кожаринов - Завещание барона Врангеля
После вчерашнего запоя у Дибича болела голова. В эту минуту он ступил тяжелой походкой к буфету, где стояли еще непочатые винные бутылки. Генерал чертыхался и проклинал все на свете: духоту в помещении, задрапированные черным шелком зеркала… Правда, в иное время Дибич наверняка бы посетовал на то, как много их в этом зале: зеркал он не любил. Не любил из-за того, что видел в них отражение своей неприглядной фигуры. Дибич был низок ростом, тучен; крупная голова сидела у него на плечах, как горшок на табуретке.
Будучи от природы интриганом, Дибич загодя размышлял о том, как отнесется новый монарх к его воинственно-антиреспубликанским взглядам. И хотя польский сейм и народ не особенно жаловали русского «вице-короля», женитьба Константина Павловича на полячке не могла пройти бесследно. Дибич считал цесаревича либералом. Либерализм же противоречил намерениям начальника Главного штаба. Он хотел наверстать упущенное время — дать ход репрессиям против инакомыслящих офицеров, чего не успел сделать покойный государь. Не успел или не пожелал? Сейчас Дибич предпочитал не размышлять об этом. Ему, любившему во всем и везде идти напролом, оставалось лишь сожалеть, что Александр излишне медлил там, где надо было действовать, действовать и действовать. Так в 1814 году Дибич встал на сторону Карла Толя и Петра Волконского, требовавших от Александра продолжать поход на Париж, в противовес осторожной политике Кутузова, который незадолго до смерти сетовал на усталость русских солдат.
В пятом часу утра, когда Дибич наконец задремал, его разбудил статский советник доктор хирургии Рейнгольд, занимавшийся вместе с придворным лекарем Мэквиллом и другими докторами бальзамированием Александра. Мундир на докторе был распахнут, манжеты сорочки болтались ниже кистей… От волнения голос Рейнгольда заплетался:
— Ваше превосходительство, простите за столь ранний визит…
— Что там у вас? — Дибич нехотя поднялся с постели.
— Ваше превосходительство, около получаса тому назад я послал доктора Доббернда в дворцовый погреб за льдом… Его там нет!
— Кого нет? — не понял Дибич и схватился рукой за гудевший от похмелья лоб.
— Вместе со льдом, в шкафу, находился серебряный сосуд, в котором лежали внутренности покойного государя. Ваше превосходительство, они исчезли! Вместе с сосудом…
Кажется, Дибич протрезвел окончательно. Неожиданно проворно для своего тучного тела он подскочил к Рейнгольду и прошипел:
— Болван… Вас следует расстрелять! — Дибич по обыкновению быстро свирепел. Часто несоответственно ситуации. На этот раз, однако, дело было слишком скандальным.
— Кто из посторонних находился во дворце во время бальзамирования? — спросил далее Дибич, на глазах остывая от гнева.
— Никого, ваше превосходительство. Кроме разве что фельдшера, коего привел с собой доктор Фармаковский… Сие диктовалось острой необходимостью, ваше превосходительство, — добавил Рейнгольд в оправдание Фармаковского.
— Кому и зачем мог понадобиться этот сосуд? — спросил Дибич мрачным тоном, тяжело ступая босыми ногами по комнате.
— Ума не приложу, ваше превосходительство! Мозг, сердце… другие органы покойного были нами исследованы и по сему случаю составлен акт. Если злоумышленник украл сосуд, то он явно больной!
— Кабы так… — обронил Дибич и взял с туалетного столика остатки недопитого ночью вина. Выпив, поставил рюмку на прежнее место дном кверху. — Уж лучше бы душевнобольной! Если же кража совершена человеком нормальным, то какая-нибудь пакость вслед за сим поступком произойдет непременно. И обязательно с политическим уклоном! А посему надо срочно предпринять меры к поимке негодяя! — Дибич сделал отмашку рукой, показывая Рейнгольду, что он может идти.
К полудню следующего дня все лица, так или иначе причастные к бальзамированию императора, были допрошены, Приметы дерзкого фельдшера разослали по станицам и казачьим разъездам. Через три дня злоумышленника поймали на пути из Ростова в Новочеркасск. Он был возвращен в Таганрог, но для пущей секретности помещен не в тюрьму, а в отдельную комнату городского карантина. На все вопросы о похищенном сосуде арестант лишь непонимающе пожимал плечами.
Дибич приказал усилить охрану дома градоначальника, Для дежурств по городу были мобилизованы все свободные от неотложных дел генералы, штабные офицеры и унтера Донского войска. Потом было решено, что безопаснее содержать забальзамированное тело императора в городском соборе, куда его и перенесли под небывало большим конвоем.
На этом, однако, неприятности не кончились. Не прошло и суток, как арестованный фельдшер бежал. Осатаневший от злости Дибич поклялся предать Фармаковского суду, но в тот же час ему доложили, что странным образом исчезнувший сосуд вдруг нашелся, Дибич почел за лучшее не ломать себе голову над этой чертовщиной, тем более что из Тульчина от Шервуда пришло сообщение о решительных намерениях заговорщиков из Южного общества. Скрепя сердце Дибич решил отложить принятие радикальных мер против фрондирующих офицеров до своего возвращения в Петербург, ибо первоочередной его задачей было сопровождать тело усопшего монарха в столицу.
Санкт-Петербург, 28 июля 1826 г.
Прогуливаясь по Невскому, придворный егерь Иванов дошел до каменного моста через Фонтанку и здесь был остановлен нищи, протягивающим руку для подаяния. Вид странного бродяги поразил Иванова: несчастный мало походил на тех уличных попрошаек, что в этот час облепили ограды церквей и подворотни богаделен. Скорее из любопытства, чем из сострадания, Иванов бросил в ноги нищему копейку и, перекинув трость с руки на руку, сделал шаг вперед…
— Ваше благородие, не уходите! Имею до вас дело государевой важности.
Иванов с удивлением выслушал мелодичную речь оборванца.
— Дело, говоришь? Тогда к чему сей камуфляж… — С брезгливой миной на лице егерь дотронулся концом трости до лохмотьев юродствующего мужика.
— Береженого бог бережет, — потупил взор попрошайка.
С колокольни Воскресения ударили к обедне. Егерь перекрестился. В голове его подобно молнии промелькнула цепь умозаключений, замкнувшаяся на начальнике III отделения собственной его императорского величества канцелярии… Десять лет назад Иванов повстречался с Бенкендорфом впервые. В то время генерал принял под свое начало 2-ю драгунскую дивизию, в которой Иванов по праву считался лучшим наездником. Увидев лошадь нового командира на параде, Иванов набрался смелости и сказал, что она подведет… Бенкендорф не принял совета во внимание, за что и был наказан: конь пал в самый неподходящий момент, едва не придавив собой седока. С тех пор Бенкендорф не упускал Иванова из виду. Недавно он рекомендовал его в государевы егеря.
Вместе с окончанием колокольного звона к Иванову пришло осознание момента:
— Изволь объясниться, кто ты и откуда? — спросил егерь, поняв, что перед ним стоит отнюдь не нищий.
— Издалека… — уклончиво ответил попрошайка, боязливо оглянувшись по сторонам. — Кабы камердинер Федоров был нынче в Петербурге, то не искал бы я встречи с вами.
Услышав имя лакея покойного императора, Иванов не стал медлить. Взмахом руки он остановил пролетку, что-то сказал накоротке кучеру и взгромоздился на сиденье рядом с нищим…
На набережной Карповки, у неказистой с виду харчевни лошади встали. Расплатившись с возницей, егерь приказал нищему следовать за собой. Миновав задымленный куревом зал, они вошли в полутемную комнатенку.
— Изволь!.. — Иванов показал нищему на свободный стул. Сам сел напротив, на лавку, положив ногу на ногу и держа трость и шляпу на коленях.
Лицо нищего разительно переменилось: стало красивым и гордым. Ноздри его нервно трепетали, а глаза настороженно и в то же время смело смотрели на егеря.
«Орел!» — подумал про себя Иванов, заранее предвкушая многообещающую интригу. — Ну-с, зачем я тебе надобен? — спросил он нищего равнодушным тоном.
Нищий разогнул согбенный стан, выпрямил плечи — стал вдруг похож на тех молодцеватых наездников, которых Иванову приходилось видывать в казачьих сотнях атамана Платова. Из-под крутых надбровий на егеря уставились все еще настороженные, но уже с примесью насмешливости глаза.
— Я уже сказывал, что имею дело к царю.
— Разве? — искренне удивился егерь. — Помнится, ты говорил, что разыскиваешь меня! А коли нужен тебе государь, то на это существуют известные правила.
Нищий смутился.
— Оно, конечно, так, но в моем деле без посредника не обойтись. А вы близки к императору. У меня к нему секретное письмо.
— От кого? — стараясь казаться беспристрастным, спросил Иванов.
— Роль моя двояка… Записка хотя и составлена мной лично, но принадлежит казакам сорока куреней. Показания чрезвычайной важности! Что касаемо вас… я уже говорил: случай помешал мне свидеться с камердинером. Я слышал: вы честнейший человек. Так говорили ваши бывшие однополчане.
