Кэролайн Роу - Припарка для целителя
Старший осторожно толкнул его босой ногой. Это, как и слова, не вызвало никакой реакции.
— Что с ним? — спросил младший.
— Он мертв, — ответил старший. — По-моему. Нужно пойти, сказать кому-нибудь о нем.
В то утро несколькими часами ранее трое людей ехали умеренным шагом верхом на мулах, время от времени вступая в бессвязный разговор.
— Ты ехал в Жирону этой дорогой? — безнадежным тоном спросил серьезного вида молодой человек. Его просили быть любезным к спутнику, но, видимо, возможности дружелюбного разговора с неотвечающим чужаком были давно исчерпаны. Молчание становилось гнетущим.
Чужак, оглядел окружающую местность.
— Ландшафт кажется незнакомым, — ответил он отрывисто. Это был худощавый, безусый парень, почти мальчишка, казалось, он воплощал собой всю капризную надутость, зачастую присущую людям в этом возрасте, У него были вьющиеся рыжеватые, непослушные волосы. Он раздражал спутника тем, что постоянно отбрасывал их с лица с девичьей застенчивостью. — Но тогда шел дождь. В солнечную погоду все выглядит иначе.
— Как ты добирался от Севильи? — спросил серьезный молодой человек по имени Даниель. Парень посмотрел на него так, словно он был судьей, допрашивающим его по подозрению в отвратительном преступлении. — По суше? Морем? — добавил Даниель.
— Морем, — поспешно ответил парень. — Говорят, путешествие по суше утомительное и не совсем безопасное.
— Много времени у тебя занял путь? Морской?
— До Барселоны? Плавание заняло… Что это? — неожиданно спросил он, указав вперед.
— Запряженная волами повозка, — ответил Даниель. — Неужели никогда их не видел?
Но Рувим, очевидно, счел, что этот вопрос не заслуживает ответа, и снова погрузился в молчание.
— Зачем вы едете в этот порт? — спросил он после долгой паузы, видимо, поняв, что ведет себя невежливо.
— Еду по поручению своего дяди Эфраима, — ответил Даниель. — Перчаточника. Его торговый агент в Сант-Фелиу-де-Гиксолс получил товар, дядя хочет, чтобы я на него посмотрел. Не особенно интересная причина, если ты не перчаточник, как я.
Рувим снова принялся рассматривать окрестности.
— Что привело тебя в Жирону? — спросил Даниель, мысленно поклявшись, что это будет последней попыткой завязать разговор. — Путь далекий, не так ли?
— Да, — ответил Рувим и после зловещей паузы продолжал: — Моя мать двоюродная сестра Мордехая. Их отцы были братьями. Мать вышла замуж в Севилье, но, когда отец умер, мы переехали к бабушке на Мальорку. Мать уговорила меня посетить родственника в Жироне. Видимо, питала надежду, что я останусь там и обучусь какой-то специальности.
— У тебя нет профессии? — с удивлением спросил Даниель.
— Профессии? — задумчиво переспросил Рувим. — Нет. Меня готовили в ученые, но отец решил, что мне нужно войти в его дело…
— Какое?
Рувим снова сделал паузу.
— Он был торговым агентом, — ответил он, — как тот человек, к которому мы едем. Через Севилью ведется большая торговля.
— Я почти ничего не знаю о ней, — признался Даниель.
— Это приятный город, — уклончиво сказал Рувим. — Дел там много. — Утер лоб рукавом камзола и взглянул на небо. — Очень уж жарко сегодня.
— Но ты должен бы привыкнуть к жаре, — сказал Даниель. — Раз родом из Севильи.
— Конечно, — ответил парень. — Но воздух здесь неподвижен, — раздраженно добавил он. И словно по его требованию с юга потянул легкий ветерок. — Сколько времени займет эта дорога? Я не хочу опаздывать на судно, которое должно доставить меня домой.
— Ответственность за нашу поездку несет Аарон, — сказал Даниель с улыбкой. — Аарон, когда мы приедем?
Ехавший с ними дюжий слуга повернулся к Даниелю.
— Путь недолгий, сеньор Даниель. Даже при езде таким шагом займет от силы пять часов.
— Тогда почему не едем быстрее? — спросил Рувим.
— В Сант-Фелиу мы успеем спокойно пообедать до отплытия твоего судна, — ответил Даниель. — Дядя Эфраим сказал, что оно должно отплыть во второй половине дня. Мы успеваем, правда, Аарон?
— Вполне успеваем, сеньор Даниель. Но, пожалуй, нам придется ехать побыстрее. В воздухе пахнет дождем. Видимо, на побережье погода скверная.
— Ветер меняется, — неожиданно сказал юный Рувим. — Я это чувствую. Если не поспешим, судно может отплыть рано, без меня.
— Вам еще рано чувствовать погоду костями, — со смехом сказал Аарон. — Но посмотрите на эти деревья, сеньор Даниель. Юный сеньор Рувим прав. Ветер переменился.
И в этот самый утренний час епископ Жироны Беренгер де Круильес вошел в большой зал бенедектинского монастыря в Сант-Фелиу-де-Гиксолс. Он дрожал. Солнце скрылось за густыми черными тучами; в зале было холодно. Колокола к заутрене, казалось, все еще звонили в его голове, и звон отражался от сводчатого потолка; он замигал и сел во главе длинного стола. Его темная полированная поверхность блестела словно холодный, влажный мрамор, и он закрыл глаза, будто это могло стать преградой холоду. Секретарь Беренгера отец Бернат и исповедник отец Франсеск сели по обе стороны от него; за ними сели Франсеск Поу, настоятель монастыря, и четверо монахов. У всех был вид людей, готовых часами сидеть и отстаивать свои точки зрения.
— Положение невозможное, ваше преосвященство, — сказал настоятель, решив нанести первый удар. — Мы не можем сделать этого.
— Отец, его величество выразил большую озабоченность из-за нападений на города вдоль этого побережья, — твердо сказал Беренгер. Голос его был хриплым, и говорил он негромко, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — В частности, на Сант-Фелиу-де-Гиксолс и Паламос, — добавил он. — В обоих городах больше судов и других соблазнов, чем укреплений для их защиты.
— Мы знаем об этом, ваше преосвященство, сказал настоятель, — но…
— Эти города так же не защищены от нападений врагов короны, как во времена нашего благородного повелителя, короля Педро Великолепного, когда французы самым жестоким образом уничтожили город и большинство его жителей.
— Ваше преосвященство, мы не забудем этих событий. Они сильно отразились на наших предшественниках.
— Поэтому, — продолжал епископ, пропустив слова настоятеля мимо ушей, — генуэзцы, пираты и прочие, кому хочется поживиться нашим богатством и нашими людьми, могут делать это беспрепятственно. Дальше так продолжаться не может.
Беренгер вздрогнул и потер руки в тщетной попытке согреться.
Отец Бернат подозвал слугу и что-то негромко ему сказал.
Настоятель покачал головой, в согласии или в расстройстве, понять было трудно.
— Ваше преосвященство, у этих городов нет средств для строительства мощных укреплений. Собственно говоря, город Сант-Фелиу сейчас не может даже выплатить положенную нам ренту. Нет нужды напоминать вам, что ответственность за безопасность города лежит на Жироне точно так же, как на монастыре или городе. Требования его величества ставят нас в очень трудное положение.
— Почему? — спросил епископ.
— Ваше преосвященство, вы не получили моих писем? — спросил настоятель.
— Получил, — ответил Беренгер. — Однако не все объяснения меня устраивают. Скажите откровенно, почему финансовых средств такого явно оживленного, процветающего города недостаточно, чтобы выплатить ежегодную ренту монастырю, у которого из-за этого нет средств, чтобы помочь защитить побережье от набегов?
— Причины очень давние. Одни честные, другие, видимо, связаны с алчностью людей, — ответил со вздохом настоятель. Собрал лежавшие перед ним документы и начал подробно объяснять, в чем заключаются эти причины. Беренгер, глядя на крепкого настоятеля, заметил, что его взгляд обращен куда-то на сводчатый потолок, и понял, что он готов, если будет нужно, говорить до ночи.
Слуга поставил перед Беренгером горячее вино с пряностями. Епископ крепко обхватил серебряный кубок, пытаясь согреть руки, потом отпил глоток, чтобы прогнать неприятное ощущение в горле.
Голос бенедиктинца вздымался и понижался бессмысленными волнами, но Беренгер почти не разбирал слов. Ему хотелось только покинуть этот холодный, гулкий зал и ехать в Ла Бисбаль, там у него в резиденции была своя комната. Ла Бисбаль. Это недалеко отсюда. Мысли его обратились туда. В Ла Бисбале он будет в нескольких милях от замка в Круильесе, где у него прошли самые счастливые минуты детства. В Круильесе он сможет съежиться у пылающего огня, завернуться в теплые меховые одеяла в увешанной гобеленами комнате с плотно закрытой дверью.
— Ваше преосвященство не видит положения, в котором мы находимся? — спросил настоятель.
Когда Беренгер наконец понял, что эти слова обращены к нему, ему пришло в голову, что настоятель произнес их не единожды. И что он порозовел от гнева. Епископ беспомощно повернулся к отцу Бернату, тот побледнел, потом быстро достал из кожаной сумки несколько бумаг и положил перед бенедиктинцем.
