Взрыв - Сергей Леопольдович Леонтьев
Андрей посмотрел на Лидочку с упреком.
– Ты хоть знаешь, кто такой Герман Дробиз?
– Нет, – испуганно сказала секретарша, – кто?
– Главный редактор журнала «Сибирь».
– Но откуда же… – Лида смотрела на Андрея круглыми глазами.
– Лида, ты же на ответственном месте сидишь. В приемной главного врача!
Андрей показал на обитую дерматином дверь с табличкой.
– Неужели он преступник?! На вид такой приличный и с фотоаппаратом, обещал снимки.
Допрос с пристрастием результатов не принес. Внешность корреспондента Лидочка описать не смогла. Кроме «приличный, невысокий, в очках» никаких особых примет не вспомнила. В конце допроса расплакалась навзрыд, умоляла Валентине Ивановне ничего не говорить. Андрей обещал, что не скажет.
Из приемной он зашел к заведующему диспетчерской службой, посмотрел график дежурств диспетчеров подстанций, что-то из графика выписал, поблагодарил, вернулся к себе.
В кабинете Белорецкий рассказывал одесские анекдоты, на которые был большой мастер. Оксана смеялась и уплетала пряники из запасов Виталия Исааковича. Андрей торопливо взял пряник из стремительно уменьшающейся горки и сел к телефону, положив перед собой только что сделанные записи.
– Четыре из девяти, – задумчиво проговорил он. – Шансы есть.
За тридцать один день до взрыва на станции Сортировочная.
Караганда, Казахская ССР, клуб областного управления КГБ
«Искусство принадлежит народу». Руководство областного управления Комитета государственной безопасности слова вождя мирового пролетариата восприняло буквально. Творческие коллективы ведомственного клуба, разместившегося в специально выстроенном здании, были известны всему Союзу. Самодеятельный театр с успехом гастролировал в Москве и Ленинграде. А вокально-инструментальный ансамбль приглашали даже за рубеж. В страны Варшавского договора[35], естественно.
Однако собравшиеся в актовом зале в три часа ночи люди мало походили на актеров и музыкантов. Они прилетели в самый крупный областной центр Казахской ССР разными рейсами со всех концов огромной страны. Каждый имел командировочное удостоверение и направлялся на одно из многочисленных предприятий Караганды. Ни один из них на указанное в удостоверении предприятие не явился. Обычно бдительные первые отделы[36] не забили по этому поводу тревогу.
Несмотря на различия в возрасте и национальности, командированные походили друг на друга как родные братья. Они и были братьями, только не по крови. Сидящие в зале и внимательно слушающие коренастого человека в штатском представляли особую касту силового ведомства. Они были «волкодавами», элитой Комитета государственной безопасности. Каждый из них мог в одиночку, без поддержки и прикрытия, провести силовую акцию на чужой территории против численно превосходящего противника. Каждый из них стоил трех хваленых агентов с двумя нулями[37]. Единственное, что они не умели, вернее, давно разучились – это удивляться. Поэтому, не проявляя эмоций и ничего не записывая, вникали в детали предстоящей операции. Если командование посчитало необходимым собрать такие силы всего лишь для задержания семидесяти шести штатских и пяти офицеров милиции, значит, так нужно. Начальству виднее.
Между тем к зданию клуба съезжались «Волги» с шашечками. Вызвать по телефону такси этой ночью в городе Караганде было невозможно. Пытавшиеся поймать такси на улицах с досадой провожали глазами габаритные огни уезжающих автомобилей. Все машины таксопарка спешили на один адрес.
В зал вошла группа местных сотрудников комитета. Операция «Картель» вступила в активную фазу.
8 октября 1979 года, город С.
Медико-санитарная часть следственного изолятора
Попасть в «лазарет» – мечта каждого подследственного. Еще лучше в гражданскую больницу, но это если очень повезет. Или за очень большие деньги. Конечно, и в «лазарете» не курорт, но по сравнению с душной камерой, нарами в три ряда и изолированными гражданами в количестве в несколько раз превышающем санитарные нормы, условия вполне сносные.
Спортсмену повезло, если не считать сильно пострадавшего глаза и ареста. Зато сразу определили на койку, а не на нары. Всего-то двенадцать человек в большой светлой палате. На окнах решетки, но окна настоящие, не квадратики под потолком. И кормят сносно. Не домашний обед у мамы, но есть можно. В супе даже мясо попадается. Каша перловая, зато с курицей. И допросами особо не донимают. Тяжелораненый как-никак.
После ужина, устроившись поудобней на койке и натянув до подбородка тонкое одеяло, Спортсмен предается приятным мечтаниям. Мечты незамысловатые и крутятся вокруг одного и того же эпизода. Вот он выходит из тюрьмы, подкарауливает вредную тетку со шпилькой около подъезда. Далее события развиваются по нескольким сценариям: он сворачивает тетке шею, или затаскивает орущую тетку в подвал и долго бьет, потом сворачивает шею, или сначала насилует дочку на глазах тетки, потом обеим сворачивает шеи.
Под эти сладкие мысли Спортсмен засыпает. И не слышит, как глубокой ночью в палату тихо входит мужчина в белом халате и медицинской маске. Под храп соседей тихо проходит к койке, проверяет номер на спинке кровати, осторожно, почти нежно кладет одну ладонь спящему на затылок, другую на подбородок и резким уверенным движением сворачивает шею.
Глава 14
Комендант общежития станции скорой медицинской помощи Светлана Ивановна Бабушкина, дама с тяжелым взглядом и громким голосом, выросла в семье потомственного чекиста. Деда, майора НКВД, расстреляли в тридцать девятом. В сороковом посмертно реабилитировали. Отец, подполковник Комитета государственной безопасности, в пятьдесят третьем проходил по делу Берии[38]. Не был осужден, но отправлен в отставку, после чего спился и умер. От деда и отца Светлана Ивановна унаследовала чекистский характер: подозрительность и недоверие к людям. Из-за чего от нее сбежали двое мужей.
Общежитие Светлана Ивановна держала в ежовых рукавицах. Жильцы коменданта боялись и предпочитали лишний раз не встречаться. Вахтеры при приближении вставали по стойке смирно и четко, по-военному, рапортовали о происшествиях на вверенном объекте. Разве что честь не отдавали, поскольку были сугубо гражданскими лицами.
Надо отдать должное, жесткое управление приносило плоды: в общежитии всегда был порядок, лифты работали, вахтеры на посту не спали.
Светлана Ивановна жила здесь же в служебном помещении, в блоке номер один, рядом с лифтом. Страдая от бессонницы, Бабушкина дважды, иногда трижды за ночь устраивала обходы: проверяла вахтеров, поднималась на этажи. В эту ночь первый обход состоялся в два часа. Первым делом Светлана Ивановна выслушала рапорт вахтера, пенсионерки Зыковой. Сделала пометку в блокноте – проверить комнату триста двенадцать: фельдшер Ивашкин опять вернулся навеселе. Нахождение в семьсот второй комнате незарегистрированной в общежитии студентки Шуровой фиксировать в блокноте не стала. К доктору Сергееву комендант относилась благосклонно, иногда обращалась за консультацией. Светлана Ивановна опасалась инсульта, от которого скончалась мама в возрасте пятидесяти четырех лет. Распорядившись и дальше проявлять бдительность, Бабушкина продолжила обход. Поднимаясь по лестнице, обнаружила незакрытое окно между первым и вторым этажами. На подоконнике следы ботинок, одни размером сорок пятый,
