Антон Кротков - Загадка о тигрином следе
– Известно что – красивая краля для поднятия боевого духа товарищей военлётов. Женщина – она хоть и нежелательный объект на аэродроме, как и на корабле, однако куда ж мужику без бабы.
Все захохотали. Дрэссер тоже. После такого ему не оставалось ничего иного, как разрешить оставить рисунки, но с одним условием сразу по возвращении на базу снабдить их лозунгами: «За РКП (б)!», «Даёшь мировую революцию!», «Смерть буржуям!». А самолёт с эротическим изображением на фюзеляже удостоился даже имени собственного. Отныне он должен был именоваться «коммунаркой». Естественно изображённой девице в связи с её новым статусом надлежало подрисовать одежду и красную косынку.
Глава 9
– Вы что нагрузили портфель кирпичами? – вполголоса, чтобы его не услышал пилот машины, удивлённо поинтересовался Вильмонт, оглядываясь на Лукова.
– Там книги, я взял с собой Коран и недавно изданную рукопись «Молитв за пророка Мухаммеда» на арабском языке. Всё-таки мы отправляемся за Восток.
Генерал пожал плечами.
– Что ж, тогда начинайте молиться прямо сейчас, чтобы наша крылатая этажерка не рухнула вскоре после взлёта из-за того, что вы её так нещадно перегрузили.
К счастью снабжённые лыжами самолёты легко оторвались от снежного поля. Огромный немец хоть и едва помещался в кабине, оказался настоящим «Маэстро воздуха». Он управлял не самой новой машиной просто виртуозно.
Воздух на высоте был прозрачным и ледяным, слегка обжигал лёгкие при дыхании. В открытой кабине свободно гулял ветер. Но лётчикам и пассажирам всё это было нипочём благодаря специальному обмундированию, состоящему из тёплого белья и нескольких «слоёв» верхней одежды. В меховых унтах выше колен и перчатках из оленьей шкуры, тёплых свитерах и кожаных полупальто, надетых поверх мешковатых толстых комбинезонов, они выглядели как полярные путешественники. Незадолго до вылета Одиссей натянул на голову подшлемник, роль которого играл вязаный лыжный шлем, и ещё поверх него нахлобучил кожаный шлем на козьем меху. А ещё членам лётных экипажей полагались очки для защиты глаз от ветра и искр летящих из мотора, а ещё стёганная ватная маска, чтобы не обморозить лицо. На Земле Луков с трудом мог передвигаться в этих «доспехах», чувствуя себя неповоротливым увальнем. Ему стоило немалого труда забраться в кабину. Зато на высоте 2000 метров такое снаряжение отлично защищало от холода.
Одиссей впервые поднимался в небо, но вместо ликования от обилия новых впечатлений, ощущал смертную тоску. На этой головокружительной высоте им овладел прежде малознакомый ему ужас.
Затем начался приступ морской болезни. Маленький самолётик сильно раскачивало и подбрасывало, словно небольшую лодку в неспокойном море. В кабину затягивало вонючую гарь из мотора, отчего мучения пассажира усиливались.
Тошнота, головокружение, стыд и разочарование – вот что испытывал Луков на протяжении большей части полёта. «Какой из меня к чёрту исследователь! – уныло думал он. – Если, впервые оказавшись в новой, ещё неизведанной стихии, вместо живейшего любопытства мечтаю лишь о том, чтобы поскорее оказаться снова на земле!».
После посадки Одиссей едва мог выбраться из кабины, чувствуя противную слабость во всём теле и сильные позывы к рвоте. И эта пытка должна была повторится многократно, ибо после короткого отдыха и дозаправки на промежуточных аэродромах самолёты экспедиции снова и снова будут подниматься в небо.
Уже через три с небольшим часа после вылета из Москвы, не смотря на достаточно сильный встречный ветер, они достигли Мурома, где совершили первую посадку. Пока его спутники ели, Одиссей трупом валялся на кушетке и с ужасом ожидал, когда их позовут к самолёту. К счастью для него внезапно началась пурга, и отлёт отложили до утра. Но на следующий день кошмар повторился.
Впрочем, в состоянии, которое переживал Луков, были и свои плюсы. Полностью сконцентрированный на собственных телесных страданиях он не замечал многих трудностей и опасностей пути. Хотя формально они летели над территорией, подконтрольной большевикам, по существу пересекали огромное дикое пространство, где власть как таковая отсутствовала. Точнее она принадлежала главарям неисчислимых шаек дезертиров и грабителей, идейным бандитам всех мастей, по большей части враждебных по отношению к ленинскому правительству. Пролетая над каким-нибудь селом или небольшим городком нельзя было знать наверняка, под чьим контролем нынче находится этот населённый пункт. Несколько раз аэропланы обстреливались там, где, судя по картам, должны были располагаться части Красной армии.
Надо было быть готовым ко всему. Общая ситуация на фронте могла кардинально измениться со дня на день. Огромная 150-тысячная армия Колчака уже пришла в движение, взяла Ижевск и рвалась к Волге. Белое командование рассчитывало через несколько месяцев с триумфом войти в Москву. В связи с этим самолёты экспедиции могли быть в любой момент атакованы шныряющими в красном тылу белогвардейскими истребителями или обстреляны с земли солдатами прорвавшихся неприятельских частей.
Но что ещё опаснее – аэродром впереди по маршруту, который на момент вылета воздушного каравана считался красным, всего через несколько часов мог перейти под контроль белых. И находящиеся в воздухе лётчики, не имея на борту своих машин радиостанций, просто не могли своевременно узнать об этом.
Впрочем, если белые перехватчики и рейдовые группы вражеской кавалерии в красном тылу пока оставались гипотетической угрозой, то плохое топливо грозило едва начавшейся экспедиции реальной гибелью в ближайшие часы. Для начальника экспедиции и, похоже, для самих лётчиков было загадкой, почему их аэропланы ещё держатся в воздухе, несмотря на ужасающую смесь, на которой работали их моторы.
С потерей летом 1918-го бакинских и северокавказских нефтепромыслов Советская Россия осталась без источников сырья для производства бензина. Дореволюционные запасы горючего быстро растаяли. На новый 1919 год во всей республике оставалось всего 2000 пудов авиабензина. На всю авиацию Восточного антиколчаковского фронта выделялось всего 640 литров горючего в месяц (примерно столько сжигал один авиадвигатель «Рон» за 20 часов работы).
В ход пошел бензин 2-го сорта, потом газолин, гептан, затем авиаторы начали изобретать различные заменители авиакеросина. Использование любого вида эрзац-топлива приводило к недобору мощности моторов и часто вызывало остановку двигателя прямо в полете.
Наибольшее распространение в условиях острейшего бензинового дефицита получила так называемая казанская смесь марки «а», в просторечии «казанка», состоявшая из керосина, газолина, спирта и эфира. На бочках с этим горючим всегда белела надпись: «при употреблении взбалтывать», так как со временем жидкость отстаивалась и более тяжелые фракции выпадали в осадок.
Казанская смесь быстро образовывала в камерах сгорания и на клапанах цилиндров трудноудаляемый нагар.
Полеты на «казанке» в холодную погоду являлись поистине смертельным номером. Слизистые частицы бензинового отстоя могли в любой момент забить жиклеры карбюраторов, отчего двигатель глох, и хорошо еще, если это случалось над своей территорией, а внизу имелась подходящая площадка для аварийной посадки.
Помимо «казанки», для заправки авиационных «движков» широко использовались разнообразные спиртовые смеси, носившие обобщенное поэтическое прозвище «авиаконьяк». Как правило, они состояли из этилового и метилового спиртов, а также серного эфира в различных пропорциях. При полетах на спиртовых суррогатах пилоты нередко получали отравления продуктами сгорания, вызывавшими головную боль, слабость и головокружение. Бывали даже случаи смерти лётчиков, когда в качестве моторного топлива использовались бензол и толуол (аэродромное прозвище – «горчица»).
Пары спиртового горючего, особенно если в смеси присутствовал эфир, могли оказывать на летчиков и наркотическое воздействие. Так после одного из перелётов немецкий пилот экспедиции находился в таком невменяемом состоянии от опьянения испарениями авиасмеси, что после спуска стал палить в аэродромную обслугу из пистолета. Наёмнику повезло, что его не пристрелили ответным огнём, а только связали и два часа продержали под замок. Потом, оклемавшись, немец признался, что ему почудилось, что он снова служит в германской армии и воюет с русскими на восточном фронте. Только особый статус спас дебошира от серьёзных неприятностей.
И чем дальше от Москвы удалялся воздушный караван, тем хуже становилась «горючка». Иной раз в баки заливали такую дрянь, что двигатели отказывались запускаться или глохли на разбеге. При каждой возможности генерал телеграфировал в Главное управление Красного воздушного флота, лично Дрэссеру и Дзержинскому, чтобы высшее руководство надавило на местное начальство и то изыскало из своих резервов пару бочек драгоценного авиабензина для продолжения экспедиции особого назначения. Первые два дня это ещё действовало, но затем даже грозные окрики из Москвы не всегда помогали. Хорошего авиационного керосина на далёких полевых аэродромах давно в глаза не видели, а любой спирт ценился здесь на вес золота.
