Купеческий сын и живые мертвецы - Алла Белолипецкая
А в следующий миг что-то ударило его в левую ногу и в бок — отшвыривая от калитки, валя наземь. За одним из своих противников он всё-таки не уследил — и восставший покойник врезался в него, втолкнул в круг своих собратьев, которые тут же сомкнулись над купеческим сыном — скрыв от него закатное солнце.
— Ванечка! — услышал он откуда-то из невидимой дали крик Зины.
И тут же один из мертвяков рухнул на него плашмя, раззявил пасть — и щелкнул зубами прямо у Иванушки перед горлом. А следом за ним и другие твари навалились на купеческого сына, стали хватать его своими размягчившимися осклизлыми пальцами. Или — пальцами иссохшими, начисто утратившими кожный покров. Или — руками почти беспалыми, на которых от каждого перста осталось не более одной фаланги.
«Вот он — ад», — подумал Иван Алтынов. И последней его надеждой было — что Зина не увидит того, что с ним станется. Успеет унести отсюда ноги раньше. И не повторит судьбу своего несостоявшегося жениха.
5
Зина Тихомирова помчала во весь опор к воротам Духовского погоста — как ей и велел Иван. Подход к ним освободился: все жуткие умирашки, повылазившие отчего-то из своих могил, спешили к бедному Ванечке. Так что сквозь толпу серых мертвецов его белая рубаха уже едва просвечивала. «Сейчас он выскочит за калитку, — подумала Зина. — И мы убежим вместе!..»
Она подбежала к воротам и уже потянулась было разматывать на них цепь, когда две вещи произошли одна следом за другой — почти что разом. Подле ворот ноги Зины будто что-то застопорило — они отказались нести её дальше. И в памяти всплыли слова её папеньки — протоиерея Александра: «Для живых прихожан калитка, а через ворота только усопших провозят». Идти одной дорогой с усопшими было не просто грешно и страшно — это было под строгим запретом отца. Зина насмотрелась на умирашек с детства — на всех тех, кого папенька провожал в последний путь. Причем свято веровала в то, что запрет свой отец наложил, исполняя последнюю волю умерших. И, стало быть, не существовало обстоятельств, которые оправдали бы нарушение этого запрета.
А второй вещью — удержавшей Зину на погосте не в меньшей степени, чем папенькины слова — явилось то, что Ванечка вдруг стал заваливаться набок. Он упал наземь, и полуистлевшие умирашки тут же стали налезать на него со всех сторон. Нависли над ним. Склонились к нему. Сгрудились возле него, как голодные псы возле зайца.
— Ванечка! — вскрикнула Зина, не зная, что ей делать.
Еще раньше, днем, она видела, что умирашки сотворили с алтыновской лошадью. Она как раз обходила тогда храм, направляясь к маленькой мастерской для изготовления свечей, куда Митрофан Кузьмич Алтынов обещал доставить сегодня хорошего воску. Зинин папенька к тому времени уже воротился домой, на Губернскую улицу. И сказал дочери, что хочет выдавшийся свободный вечер использовать, чтобы съездить в одну из деревенек под Живогорском — причастить прихожанина, который давно уже лежал хворый и посетить литургию никак не мог. А мать Зины уехала на богомолье еще неделю назад. Да и в свечной мастерской девушка привыкла управляться одна — без посторонней помощи. Она сказала папеньке — пусть он не беспокоится. И пообещала, что к вечеру отольет свечей, сколько нужно. После чего отец Александр уехал на их одноконной бричке — предупредив, что может задержаться допоздна.
Но поначалу Зину нимало не тревожило, что дома её никто не хватится, быть может, до самой полуночи. До тех пор не тревожило, пока она не увидела, зайдя за угол храма, разгруженную телегу купца Алтынова. Подле которой лежала на земле издыхающая лошадь, издававшая словно бы жалобные всхлипывания. А над распоротым лошадиным брюхом скорчилось с десяток странных людей — так решила тогда Зина.
Девушке сразу вспомнились все страшные рассказы папеньки о еретических сектах, последователи которых проводят гнусные богохульные обряды во славу собственной трактовки христианского учения. И почему бы одним из таких обрядов не могло стать пожирание заживо невинного животного на освященной кладбищенской земле?
Зина на цыпочках, боясь дышать, отступила обратно за угол храма. Затаилась, вжавшись в беленую церковную стену. Но всё же осторожненько, одним глазком, из-за угла выглядывала — любопытство брало верх. Потому-то она и увидала, как со стороны самой древней части кладбища, где имелись еще старообрядческие захоронения, к месту расправы над лошадью подтягиваются другие сектанты. И теперь она хорошо их разглядела. А, разглядев, даже зажала себе ладошкой рот — чтобы не завопить от ужаса.
К храму шаткой походкой ковыляли — не сгибая коленей, не двигая руками — натуральные скелеты в лохмотьях. Ничей глаз уже не перепутал бы их с живыми людьми. Если на их костях еще и оставалось подобие плоти, то они изрядно ободрали его — явно тогда, когда неведомым способом вылезали из своих гробов. И теперь чуть ли не при каждом шаге они роняли наземь кусочки кожного покрова, мелкие косточки, клочки волос.
Но хуже всего оказалось даже и не это. Умирашки — теперь-то Зина уразумела, что это были именно они! — как будто бы втягивали в себя воздух теми пустыми провалами, которые остались от их носов. И — ведь не могли же они и вправду его втягивать, если давным-давно не дышали! Но вот поди ж ты: они явно это делали — поскольку те, кто шел в первых рядах новых мертвецов Зину унюхали. Старым-то, как видно, всё перебивал запах лошадиных кишок, зато новенькие тут же сделали разворот и пошагали в сторону Зины.
Спасло девушку только то, что двигались они совсем уж медлительно. Так что Зина успела броситься бежать и добралась до двери колокольни прежде, чем восставшие из могил покойники преодолели хотя бы треть расстояния, разделявшего их.
Но вот с выбором убежища Зина допустила громадную ошибку. В тот момент она еще сумела бы через калитку ускользнуть с погоста — возле чугунной ограды умирашки еще не топтались. Или — ей следовало бы добежать до дверей храма: прочных, кованых железом. За ними она могла укрываться хоть до завтрашнего утра, пока её не отыскал бы кто-нибудь — папенька или пришедшие на службу прихожане. Да и ключ от храма был у неё с собой — висел на шее, на медной цепочке. Ведь изготовленные свечи она должна была занести в церковь.
Но — увиденное слишком уж потрясло
