Эллис Питерс - Эйтонский отшельник
— Раз убийца выдернул кинжал из раны, он наверняка унес его с собой, — сказал Хью. — Но мы все же поищем вокруг, а вдруг бросил. Говоришь, ремни седельных сумок были перерезаны? Значит, после убийства он вновь пустил в ход свой кинжал. Разумеется, в темноте куда проще было перерезать ремни, нежели расстегивать. А убийца, кем бы он ни был, не желал терять времени. Однако странно, что всадник подвергся такому нападению. При малейшем шорохе ему ничего не стоило пришпорить коня и избежать гибели.
— А я вот думаю, — заметил Кадфаэль, — что в этом месте Дрого Босье шел пешком, ведя коня в поводу. Мест он этих не знал, а тропа тут очень узкая, деревья растут густо, да и темно было или, по крайней мере, смеркалось. Видишь листья, что прилипли к его подошвам? Он даже обернуться не успел, хватило одного удара. Куда он ездил, я не знаю, но удар в спину он получил, направляясь домой, то есть в наш странноприимный дом, где он остановился. Конь его даже не испугался, он бродил рядом с убитым хозяином.
— Это говорит о том, что разбойник был опытный, — сказал Хью. — Только вот разбойник ли? Это в нашем-то графстве, у самого города!
— Трудно поверить, — согласился Кадфаэль и покачал головой. — Разве что какой-нибудь залетный грабитель, не из городских… Прознал, что Эйлмунд прикован к постели и рискнул пойти на дело. Но это всего лишь догадки… Браконьеры, скажем, сплошь и рядом отваживаются на убийство, если встретят состоятельного человека одного, да еще ночью. Однако от моих догадок мало толку.
На тропе уже показались люди с носилками, которых послал аббат Радульфус, чтобы те принесли покойника в монастырь. Кадфаэль опустился на колени прямо в росистую траву и сразу ощутил, что ряса его промокла. Он осторожно перевернул окоченевшее тело лицом вверх. Мясистое лицо Дрого осунулось, глаза, столь непропорционально маленькие на его массивном лице, были полуоткрыты. Мертвый Дрого Босье выглядел старше своих лет и куда менее высокомерным, — простой смертный, как и все прочие люди, даже отчасти жалкий. На руке Дрого, что прежде лежала под животом, оказался крупный серебряный перстень.
— Разбойник его не заметил, — сказал Хью, с некоторым сожалением глядя на лицо Дрого Босье, некогда столь властное, а теперь безвольное.
— Еще один знак того, что очень спешил. Иначе снял бы все драгоценности. Он даже не перевернул покойника, тот лежит как упал, головой в сторону Шрусбери, и значит я прав, он направлялся в аббатство.
— Говоришь, скоро приедет его сын? — спросил Хью Кадфаэля. — Что ж, пойдем. Покойником займутся ваши люди, а мои прочешут лес на тот случай, если остались хоть какие-нибудь следы. Впрочем, я сильно в этом сомневаюсь. А мы поедем в монастырь, посмотрим, что удалось выяснить аббату. Ведь кто-то же навел Дрого на след, раз тот вновь отправился в дорогу, причем так поздно.
Когда Хью с Кадфаэлем сели в седла и пустились в обратный путь по узкой тропе, солнце уже встало над краем луга, правда, все еще бледное и в туманной дымке. Первые солнечные лучи, пробившие туман, прорезали кусты, увешанные росистой паутиной, которая искрилась алмазным блеском. Всадники выехали на открытое место, где тропа шла мимо низинных полей. Кони шли по пояс в лиловатом море тумана.
— Что тебе известно об этом Босье такого, чего он не рассказал мне сам и о чем я не мог бы догадаться из разговора с ним? — спросил Хью Кадфаэля.
— Не так уж и много. Он хозяин нескольких маноров в Нортгемптоншире. А еще, один из его вилланов, по неизвестной мне причине, избил его управляющего, так что то несколько дней пролежал в лежку. А потом этот виллан поступил весьма разумно, взял ноги в руки и был таков, покуда его не схватили. Вот Босье со своими людьми и гонялся за ним до сих пор. Они, должно быть, потратили немало времени на поиски в своем графстве, но потом кто-то их надоумил, что беглец, по-видимому, подался в Нортгемптон, а оттуда куда-то на север или на запад. Вот они и рыщут в обоих этих направлениях. Должно быть, они очень высоко ставят жизнь этого виллана, признавая в нем хорошего мастера. Но мне совершенно ясно, что прежде всего они жаждут его крови, это им куда важнее, чем его умелые руки, каким бы хорошим ремесленником он ни был. Их ведет лютая ненависть, — с сожалением заключил Кадфаэль. — Дрого Босье принес ее с собой на наш капитул, так что аббат Радульфус и не подумал оказывать ему помощь в его слепом мщении.
— Просто сбагрил его на меня, — мрачно заметил Хью. — Ладно, грех невелик. Я получил твою весточку и бегал от него как мог. В любом случае, я мало чем оказался полезен ему. Что еще тебе известно о нем?
— С ним приехал грум по имени Варин, но на этот раз, похоже, Босье выехал без него. Может, он послал грума по какому-нибудь другому делу, а узнав нечто новенькое, решил не дожидаться слугу и поехал в одиночку. И вообще, этот человек любит… то есть любил распускать руки, так что слугам его попадало за дело и без дела. Во всяком случае, он недавно измордовал Варина, и по словам грума, такое отнюдь не редкость. Сын же Босье, как говорит Варин, точная копия своего батюшки, и от него тоже следует держаться подальше. Со дня на день сын Босье должен приехать в аббатство из Стаффорда.
— Приедет, узнает обо всем, и заберет отца домой, хоронить, — печально заметил Хью.
— Приедет и узнает, что стал лордом Босье, — сказал Кадфаэль. — Такова оборотная сторона медали. Ведь с какой стороны посмотреть.
— Ты, дружище, становишься циником, — сухо усмехнулся шериф.
— Я вот думаю о мотивах убийства вообще, — сказал Кадфаэль. — К примеру, жадность, которую может питать нетерпеливый наследник. Или, скажем, ненависть, которая при случае могла толкнуть на убийство замордованного слугу. Но бывают и куда более изощренные мотивы, типа страсти к грабежу, причем такому, чтобы жертва и пикнуть не успела. Жаль, Хью, очень жаль, когда смерть приходит раньше времени, ибо люди и без того обречены умереть, но каждый в свой срок.
Между тем Хью с Кадфаэлем выехали на тракт у Ростера. Солнце стояло уже высоко, туман поднялся, оставаясь лишь на низких полях, которые по-прежнему утопали в жемчужной пелене. Всадники припустили рысью по тракту в сторону Шрусбери и к концу утренней мессы, когда братья стали расходиться по своим делам до полдневной трапезы, Хью с Кадфаэлем были уже у ворот аббатства.
— Аббат справлялся о тебе, — едва заметив прибывших, сказал Кадфаэлю привратник, вышедший из привратницкой. — Он с приором Робертом в приемной и просил тебя прийти туда.
Хью с Кадфаэлем оставили своих лошадей на попечение грумов и сразу пошли в покои аббата. В обшитой панелями приемной аббат Радульфус встретил их, сидя за письменным столом. Приор Роберт, строгий, с опущенным носом и прямой как палка, сидел на лавке подле окна, глядя в пол с видом явного неодобрения и оскорбленного достоинства. Все эти светские законы, убийства, охота на людей и прочее не должны были проникать за монастырские стены, и приор сожалел о необходимости признать само их существование и заниматься этими делами, которые так или иначе пробили брешь в толстых стенах аббатства. Рядом с приором, почти невидимый в его тени, стоял брат Жером, — сухой, сгорбленный, с плотно сжатыми губами, поджав кисти рук в рукава, — образ оскорбленной добродетели и человека, смиренно несущего свой крест. В смирении брата Жерома неизменно сквозило некоторое самодовольство, однако на этот раз к нему добавилась некая настороженность, словно правота брата Жерома, хотя бы даже косвенно, подверглась сомнению.
— Наконец-то вы вернулись! — воскликнул аббат. — Но ведь вы не могли приехать так скоро вместе с телом нашего покойного гостя.
— Да, отец аббат, его еще не доставили, они следуют за нами. Они идут пешком и им потребуется некоторое время, — сказал Хью. — Дело обстоит именно так, как доложил вам брат Кадфаэль нынче ночью. Дрого Босье убит ударом кинжала в спину, возможно, когда он вел своего коня в поводу, поскольку тропа там узкая и сильно заросла. Вам уже известно, что его седельные сумки были срезаны и бесследно исчезли. Судя по тому, что обнаружил брат Кадфаэль, когда нашел убитого, его убили во время повечерия либо немного раньше. Однако никаких указаний на след убийцы найти не удалось. В тот час Дрого Босье, видимо, направлялся обратно, в ваш странноприимный дом. Это следует из того, как он упал, поскольку тело никто не трогал, иначе убийца забрал бы серебряный перстень, но тот остался у покойника на пальце. Однако, куда ездил Дрого Босье, пока остается загадкой.
— Полагаю, мы можем тут кое-что прояснить, — сказал аббат. — Брат Жером сейчас поведает вам то, что рассказал мне и приору Роберту.
Обычно брат Жером был не прочь послушать свой собственный голос, будь то молитва, наставление или упрек, однако похоже, что на этот раз он подбирал слова с особенной тщательностью.
— Этот человек был нашим гостем и добропорядочным горожанином, — начал брат Жером. — Он рассказал нам на капитуле, что преследует своего виллана, который преступил закон и нанес тяжкие повреждения его управляющему, после чего сбежал от своего хозяина. По окончании капитула я пришел к выводу, что в наших местах и впрямь появился один новый человек, который вполне мог оказаться тем беглым вилланом, и я почел долгом каждого из нас помочь в таком случае правосудию. Поэтому я поделился своими выводами с лордом Босье. Я рассказал ему о молодом слуге отшельника Кутреда, который вместе с ним прибыл в наши края несколько недель назад и внешность которого весьма напоминает описание беглого виллана Бранда, хотя слуга отшельника и назвался Гиацинтом. Возраст подходит, цвет волос тоже — все совпадает с описанием, данным его хозяином. И никто о нем ничего не знает. Я посчитал своим долгом не скрывать правды от Дрого Босье. Ведь если этот молодой человек не является беглым Брандом, ему ничего не грозит.
