Эндрю Олвик - Следы апостолов

До войны семья Бронивецких проживала в Несвиже. Глава семьи работал в механической артели, а когда советские войска заняли Западную Белоруссию и там установилась советская власть, стал служащим местного отделения республиканского Заготсоюза. Уже к весне сорок первого был выстроен новый дом, в котором и обосновалась семья. Ежи тогда еще не было. Он родится уже в Польше, в июне 1952 года, в канун Праздника Тела Христова. У Бронивецких была только дочь Барбара, появившаяся на свет в ноябре сорокового.

После прихода немцев, когда была образована городская управа, Казимир, недолго думая, отправился туда и записался в полицию. Жене он сказал, что так будет лучше для всех. Она и не возражала. Кое-кто из соседей, поддавшись его уговорам, также пошел работать полицаем. Жалованье платили небольшое, зато выдавали обмундирование и паек. В полиции Казимир Бронивецкий пользовался непререкаемым авторитетом, что позволило ему быстро продвинуться по службе. Сам начальник несвижской полиции Владимир Сенько здоровался с ним за руку, а по субботам приглашал вместе со своим замом Кандыбовичем на ужин с немецкими офицерами, где можно было без труда завести нужные знакомства и узнать последние новости рейха.

Отца Ежи помнил плохо. Он умер от перитонита, когда мальчику едва исполнилось тринадцать. На похороны никто из родственников не приехал, даже брат Юзеф, живший недалеко от Кракова со своей второй женой и двумя ее детьми от предыдущего брака с офицером польской армии, который сгинул в советских лагерях. Кто-то говорил, что его расстреляли в Катыни, но точных данных не было. Впоследствии мать и сестра предпочитали не вспоминать этот военный период истории их семьи. В памяти сына отец остался всегда хмурым и раздражительным человеком, любившим поучать других и во всем находить негатив. О том, что он служил в полиции, Ежи Бронивецкий случайно узнал уже позже, будучи студентом Краковского университета. Однажды, работая в библиотеке над докладом по истории, он наткнулся на источник, где сообщалось о деятельности полицаев и коллаборационистов на территории оккупированной Белоруссии в годы Второй мировой. Там же было несколько фотографий, сделанных немецкими офицерами между 1941 и 1944 годами. На одной из них студент Бронивецкий без труда узнал своего отца. Вечером после ужина Ежи спросил мать, не припомнит ли она что-нибудь о том времени, когда семья еще жила в Несвиже. Та вдруг сильно побледнела. Когда она заговорила, голос ее прерывался.

— Ты что-то узнал об отце? — спросила она, глядя на него глазами полными слез. — Кто тебе рассказал?

Ежи понял, что нечаянно коснулся какой-то тайны.

— Я хочу знать все, — веско сказал он, обнаружив в тоне свое сходство с родителем. — Все до последнего факта.

Рассказ матери был недолгим и сбивчивым, так как о многом она могла только догадываться. С ее слов выходило, что мужа едва ли не силой заставили записаться в полицаи, и выбора у него не было.

— Советы, когда пришли, многих забрали. Назад никто не вернулся, так и сгинули без следа. Боялись мы и тех, и других. Дочка маленькая на руках была… Немцы поначалу никого не трогали, а потом пошли расстрелы, облавы… Этот поступок он совершил ради нас, — подвела она итог.

— Ради нас? — переспросил Ежи, все еще не веря в то, что это правда.

— Да, — еле слышно ответила мать. — Ты ведь даже не представляешь, что тогда там творилось, — продолжала она, схватив его за руку. — Если бы Казимир не работал в полиции, то неизвестно еще, где бы мы теперь были.

— Но вы же с отцом не были коммунистами?! Чего же вы опасались?! — вскричал сын, оттолкнув ее руки.

— Дело в том, — продолжала она, — что моя мать была еврейкой, а евреев, как ты знаешь, немцы не щадили.

Он навсегда запомнил те страх и растерянность, которые ему пришлось испытать. В коммунистической Польше такие биографические данные могли стоить не только карьеры. Но время шло, и постепенно Ежи примирился с мыслью, что когда-нибудь кто-то бросит ему в лицо этот неприглядный факт из жизни его отца. Он много молился, прося заступничества небес, часто повторяя как молитву строки из Библии, где говорится, что сын за отца не в ответе.

Письмо от куратора было коротким и содержало всего один абзац, в котором тот благодарил своего подопечного за подробный отчет и просил основательно подготовиться к следующей поездке. Пан Бронивецкий вздохнул и выключил компьютер. В последнее время он чувствовал непроходящую усталость, которая лишала его воли. Что ж, придется снова ехать, думал он, следя взглядом за тем, как солнечный луч перемещается по разложенным на столе книгам. Может быть, в этот раз ему повезет, и покров тайны, которая все еще не дает покоя кому-то в Ватикане, наконец-то спадет. И тут взгляд Ежи остановился на большом желтом конверте, который еще со вчерашнего дня лежал на краю его стола, дожидаясь, когда адресат обратит на него свое внимание. Из Рима, подумал он, глянув на адрес, и, вытащив из ящика нож для бумаг, одним резким движением вспорол пухлый пакет. По мере того, как пан Бронивецкий читал развернутый документ, лицо его медленно приобретало выражение удивления.

— Неужели родство?! — наконец вскричал он, откинувшись на спинку кресла. — Этого не может быть… — Оглушенный открытием, Ежи бросился к книжному шкафу и, выхватив с нижней полки толстый, переплетенный в потемневшую от времени кожу фолиант, стал лихорадочно листать его. — Где же это… — Руки его слегка дрожали. — Вот! — Он быстро пробежал взглядом несколько абзацев. — Потомок Радзивиллов, так и есть…

15

За два дня до отбытия в путешествие по Остланду Отто Вагнер пригласил Генриха к себе в гости. До этого состоялись несколько встреч, которые внешне и выглядели дружескими, но основной их целью было «прощупывание» Генриха на предмет уточнения мелких деталей, связанных с его легендой. Безусловно, Вагнер получил исчерпывающую информацию об объекте по линии своего ведомства, но руководствуясь древней пословицей «Доверяй, но проверяй», не оставлял надежды найти нестыковки в ответах на свои вопросы. В конце концов, ему ничего не осталось, как относительно довериться и посвятить Генриха в некоторые тонкости предстоящей командировки и своем положении в структуре Аненербе.

— Помните, Генрих, вы мне как-то рассказывали, что некоторое время жили в Ришикеше. Знаете, мне тоже довелось на пару дней остановиться в этом древнем городе. И, безусловно, совершить подъем к храму Манса Деви, как по традиции делают все гости. Интересно знать, о чем вы просили Богиню, Исполняющую Желания?

— Конечно же, о том, чтобы быстрей оказаться в Европе и встретить своих родственников, господин Вагнер. Но хочу вас немного расстроить и внести некоторые уточнения. Храм Манса Деви находится в Харидваре, а это километров тридцать вниз по течению от Ришикеша. Хотя, чему удивляться, индийские города так похожи друг на друга, что я и сам порой забываю такие простые вещи, как где, например, находится Тадж-Махал.

Именно после этой шутки Отто Вагнер прекратил подобные головоломки, решив, что Генриху они изрядно поднадоели, и тот давно раскусил своего экзаменатора. Ему даже стало казаться, что тот над ним издевается, но разглядеть на лице молодого человека что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее тонкое победоносное злорадство, так ни разу и не смог.

— Да, старею, дорогой Генрих, — улыбнулся Отто. — Я наверно замучил вас своими идиотскими вопросами. Извините. Помните, я обещал вам показать один интересный камешек, а заодно и другие забавные вещицы, собранные за время дальних странствий? Среди них есть уникальные экземпляры. Я уверен, что вам будет интересно посмотреть их.

— Конечно же, доктор, — радостно согласился тот, ответно одарив Вангера инфантильной улыбкой фанатика. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки, подумал Генрих.

У каждого человека есть свой «скелет в шкафу». Этим скелетом может быть что угодно: черные свойства характера или светлые затаенные мечты, вера во всеобщее равенство или тяжелое психическое заболевание, бережно хранимые с детства плюшевые медвежата или взрослые сексуальные игрушки, в общем, все то, чем не хочется или стыдно делиться с окружением.

Своей патологической склонности к насилию Вагнер не скрывал, считая, что образ кровожадного викинга даже придает ему определенный шарм. Мало кто выдерживал его холодный взгляд и стремился наладить с ним дружеские отношения. Скорей наоборот, даже подчиненные офицеры из СС старались, по возможности, держаться подальше от своего начальника, старательно выполняя приказы, не задавая лишних вопросов и уходя от полемики — доктор частенько любил себя позабавить разговорами, цель которых была одна — вывернуть собеседника наизнанку.

К чему маскироваться под дружелюбного сангвиника, когда идет война и на карту поставлены высшие интересы Германии, представлять и отстаивать которые ему оказана великая честь самим рейхсфюрером Гиммлером? Отто Вагнер полагал, что все люди прячутся под масками, под которыми они стараются скрыть свою подлую личину. Претендуя на исключительность, доктор старался личным примером фальшиво вдохновлять подчиненных к открытости.