Средневековые убийцы - Обитель теней
Настоятель покосился через плечо на своих остолбеневших собратьев. Фалконер говорил громко и очень внятно. Монахи не могли не слышать его слов, и их округлившиеся глаза выдавали изумление: как можно столь дерзко обращаться к их суровому и властному настоятелю? Они четыре года прожили под его тяжелой рукой и были основательно запуганы. Прежний настоятель был снисходителен, однако новый глава обители восстановил в ней суровую дисциплину. Джон де Шартре искоренил прежние пороки, восстановив репутацию монастыря, и монахи научились бояться его. Настоятель Джон предостерегающе кашлянул, мигом разогнав зевак, и, взяв Фалконера под руку, отвел его в сторону, туда, где их разговор не мог встревожить простые души.
— Ты не понял, мастер… Фалконер, сказал ты? Видишь ли, брат Питер болен.
Фалконер презрительно фыркнул, с облегчением почувствовав, что боль в голове понемногу унимается.
— А если избить его до полусмерти, он поправится?
Настоятель с трудом сдержался:
— Воистину, надеюсь, что так. Видишь ли… — ему явно не хотелось делиться с посторонним осаждавшими его трудностями, — брат Питер одержим демонами.
Фалконер насупился. Ему неприятно было даже обсуждать столь ненаучную мысль. В фалконеровском списке немочей демоны не фигурировали. У него были другие представления о причине страданий несчастного монаха. Он знал, как часто болезнь, заставляющую человека падать и биться в припадке с пеной у рта, приписывают влиянию демонов. Между тем как более сведущие в медицине называли это эпилепсией. Однако сейчас Фалконер предпочел старое название.
— Значит, у него падучая?
Настоятель Джон де Шартре с грустной улыбкой покачал головой:
— Я готов пожелать, чтобы это было так. Тогда мы, по крайней мере, знали бы, что делать и как помочь нашему брату. Нет. К несчастью, мы нашли его in frensesim — в припадке безумия, и я опасаюсь, что он попросту лишился рассудка. К счастью, у нас здесь имеется лазарет, где мы прежде содержали больных проказой. Теперь это проклятье отступило, и мы отвели прежний дом Лазаря для умалишенных, хромых и немых.
Фалконер слышал о подобных госпиталях. Содержавшихся в них не лечили, а просто держали в заключении. Он не сомневался, что и брата Питера, стонавшего сейчас на полу церкви, посадят на цепь в подобном заведении, если, что вполне вероятно, принятые меры не исцелят его. Фалконеру стало противно. В самом деле, этот монастырь — дурное место, и при других обстоятельствах он бы просто двинулся своей дорогой. Но сейчас у него не было выбора. Он слышал, как льет дождь за стенами, а ему нужно было сухое место для отдыха. «Всего-то на одну ночь», — утешал он себя.
— Хм-м. Я сильно сомневаюсь, что вы сумеете выбить из него безумие, но и другие средства лечения мне не известны. Возможно, помогло бы более мягкое обхождение?
Настоятель ответил на упрек Фалконера слабой улыбкой. Он предпочел бы без лишних свидетелей решить вставшую перед ним задачу. Но обычай гостеприимства взял верх, и он попытался перевести разговор на менее болезненную для его души тему:
— Полагаю, ты, мастер Фалконер, захочешь отдохнуть у нас. Тем более в такую недобрую погоду.
Словно в подтверждение его слов, двор осветила вспышка молнии, залив все жутким голубоватым светом, и сразу за ней последовал громкий раскат грома. Испуганное ржание кобылы напомнило Фалконеру о причине задержки, и он выскочил под проливной дождь, чтобы успокоить животное. Настоятель Джон де Шартре не последовал за ним под ливень. Задержавшись в дверях, он крикнул сквозь шум грозы:
— Пройди с лошадью в обход церкви. Послушник поставит ее в конюшню. Гостевые покои расположены за больницей. Только имей в виду, там кое-кто…
Он осекся, словно вспомнив вдруг об очередном осложнении. Но Фалконер, страдавший близорукостью, не заметил издали сквозь пелену дождя, как нахмурилось чело настоятеля. Он увидел только, как тот оглянулся через плечо, прежде чем махнуть рукой направо, показывая, куда следует идти.
— Ну, сам увидишь. Иди туда, покуда не утоп. Ты легко найдешь покои.
И он скрылся в церкви, чтобы снова заняться обезумевшим монахом.
Фалконер в ответ на таинственное предостережение настоятеля передернул плечами и, склонив голову под жесткими струями ливня, повел кобылу вдоль северной стены церкви. Обойдя ручей, уже бежавший по болотистой земле, он, следуя наставлениям хозяина, свернул вправо, к серым мрачным строениям по южную сторону от церкви. Аббатства и монастыри строились более или менее на один манер, поэтому Фалконер легко угадал в первом из зданий больницу, где скоро запрут брата Питера. Выглядела она мрачно и безрадостно, а его нос свидетельствовал, что поблизости расположена главная помойная яма монастыря. Последнее здание в ряду должно быть предназначено для гостей. И в самом деле, прижимаясь к стене, чтобы укрыться от косого дождя. Фалконер скоро различил промокшего насквозь человека под аркой внутренних ворот. Тот самый послушник, что должен отвести в конюшню его лошадь.
Поманив его к себе, послушник перехватил повод кобылы и поприветствовал нежданного гостя невнятным ворчанием. Он уже повернулся спиной к Фалконеру, когда тот заметил луч света, мелькнувший в верхнем окне странноприимного дома. Ему почудилось бледное лицо, освещенное мигающим огоньком свечи. Порывшись в кошеле, он извлек глазные линзы и приладил их на нос. Однако к тому времени видение скрылось, в окне стало темно, к тому же дождь мгновенно залил стекла.
Когда он впервые заказал приспособление для ослабевших глаз, оно представляло собой не более как два стеклышка на концах изогнутого под углом стержня. Его приходилось придерживать перед глазами, чтобы что-нибудь разглядеть. Фалконера раздражало это неудобство. В конце концов он изобрел две складные скобки, державшиеся за ушами. Впервые в жизни он порадовался оттопыренной природе этих своих отростков. И все равно глазные линзы были тяжелыми и сильно мешали, так что он не носил их постоянно. В Оксфорде его и без того считали чудаком, а все время носить глазные стекла означало навлечь на себя насмешки. Сняв и сложив линзы, Фалконер окликнул послушника:
— Кто это был там?..
Он замялся, не зная, как спросить. Послушник обернулся в направлении, куда указывал Фалконер, но, ничего не увидев, хмуро пожал и без того ссутуленными плечами. Фалконер, вздохнув, решил, что его обманул отблеск молнии. Либо так, либо это был призрак, а в призраков магистр не верил.
— Брат, куда мне идти?
Человек, судя по всему, принадлежавший к ордену молчальников, ткнул толстым пальцем в сторону окон, где мелькнул призрачный лик. Фалконер пробрался под арку, укрывшую его от дождя.
Настоятель сидел за длинным дубовым столом в своих покоях, вертя кольцо с печаткой, украшавшее мизинец его левой руки. Перед ним лежал драгоценный кусок свежего пергамента, приготовленный для неначатого письма. Не палимпсест, исписанный и выскобленный для нового использования, а девственно чистый лист. Он предназначался для важного послания в клюнийское аббатство Святой Марии в Ла-Шарите-сюр-Луара. Джон де Шартре долго и тщательно обдумывал содержание письма и сомневался, стоит ли вообще его посылать. Однако он был человеком осторожным и щепетильным и не желал в одиночку нести бремя вины за скандал, который, по его мнению, скоро должен был выйти на свет. Он проклинал день, когда ему поручено было возглавить обитель, чтобы заново поднять ее на ноги. С другой стороны, он не придавал значения старинным страшным преданиям о временах основания монастыря.
Едва основанная на берегах Англии обитель, как рассказывал ему моряк, поселившийся близ Розерите, вскоре приобрела дурную репутацию. Он отмахнулся тогда, решив, что эти слухи распускали местные жители, не желавшие платить монастырскую десятину. Но едва он прибыл в Бермондси, один из старших братьев, Ранульф, отвел его в сторонку.
— Настоятель, я должен предупредить тебя, что здесь не все ладно.
Джон сухо усмехнулся. Это он знал и сам. Для того его и прислали, чтобы уладить финансовые затруднения, в которых завяз монастырь.
— Я знаю, что счета не сходятся, брат Ранульф.
Его поразил презрительный взгляд, брошенный на него старым монахом. Непривычный к такой дерзости настоятель начат было отчитывать брата, но Ранульф не дал ему и двух слов сказать, непочтительно перебив новое начальство.
— Нет-нет, это пустяк, маленькая небрежность. Нет, я говорю о делах старины, по сю пору преследующих нас.
Джон в молчании выслушал повесть, излившуюся с завешенных густыми усами сухих губ Ранульфа. То было предание о первых годах обители, просуществовавшей почти две сотни лет. О капеллане, пропавшем без следа, и о высокородных воспитанницах короля, вознаградивших заботы братии побегом в голубую даль. Все это, как видно, навлекло на монастырь несчастье.
