Танец фавна - Елена Бриолле
– Мсье Ленуар? – удивилась Броня.
– Давно мы с вами не говорили. Вы часто ходите в церковь? – спросил Ленуар.
– Да, я прихожу сюда помолиться Святой Деве Марии. Обычно мы даже путешествуем с иконой Святой Богородицы. Нам ее подарила мать. Да, я всегда хожу в церковь. Это Вацлав называет церковь религиозным насилием. Он даже перед выходом на сцену никогда не крестится. Хорошо, что у него есть кому за него помолиться.
– Я как раз от Нижинского. Ваш брат всегда был таким свободолюбивым? – спросил Ленуар.
– Вы видели Вацлава? Как он?
– Жив и здоров.
– Ах… Ваца стал таким после ухода отца. С тех пор он совсем не уважает авторитеты и верит только в свою работу и искусство.
– Бронислава, вы ввели меня в заблуждение. Вы мне тогда сказали, что кто-то хочет убить Нижинского. Почему?
– Мне, наверное, не следовало этого делать. И сейчас Григорий уже мертв, а о мертвых плохо не говорят…
– Говорите правду. Говорите то, что знаете: в жизни есть очень мало вещей, которые я бы без сомнений отнес к плохим или хорошим.
Бронислава помяла платочек, а потом сложила его в карман и снова заговорила.
– Чумаковы жили на Николаевской улице, неподалеку от нас. Вацлав в то время уже давал частные уроки, и летом, когда ему было шестнадцать, он очень увлекся Тоней Чумаковой, сестрой Гриши. Они много гуляли вместе, отходили далеко от дома, до самой набережной Невы у Летнего сада. Тоня сильно простудилась и долго болела. Ваца бегал, умолял пропустить его к Тоне, но родители передали ему записку от девочки с просьбой не появляться в их доме. Чумаков потом всем говорил, что врачи запретили Тоне заниматься балетом, чтобы избежать нагрузок на организм. Так она бросила учебу, а потом все равно вышла замуж за танцовщика.
– Значит, Чумаков держал зуб на Нижинского из-за сестры? – спросил Ленуар. – Не из-за вас? Вы не были с ним помолвлены?
– Нет. Я помолвлена с Сашей Кочетовским.
Ленуар вспомнил разговорчивого артиста балета и кивнул. Нижинская продолжила:
– На самом деле это была только вторая часть их истории… Все началось раньше, но об этом мало кто знает.
– Откуда тогда знаете вы?
– Вацлав всегда мне доверял и многое рассказывал, особенно когда мы были маленькими, – Бронислава перешла на шепот. – Чумаков завидовал Ваце. Они с одиннадцати лет учились вместе. Ваца уже тогда высоко прыгал, выше других мальчиков. И вот однажды маму вызвали в театральное училище, потому что Ваца упал и потерял сознание. Брата отвезли в больницу. Доктор сказал, что надежды очень мало, мы с мамой не спали всю ночь и молились. Вацлав пришел в себя только через четыре дня. Я видела, как трое мальчиков пытались пройти к нему в палату. Он сказал тогда, что они хотели перед ним извиниться.
– За что? – спросил Ленуар.
– Они насмешничали над Вацлавом и решили сыграть с ним злую шутку. Сказали: «Раз ты так высоко умеешь прыгать, прыгай через пюпитр». А сами натерли пол перед подставкой мылом, чтобы она скользила. Вацлав очень гордый. Он согласился. Но когда он подпрыгнул, Чумаков сильно дернул его за опорную ногу. Брат упал и от удара головой потерял сознание. Мы еще жили с отцом, но тот за Вацлава не заступился, уговаривая не раздувать скандала, чтобы ни Вацлава, ни мальчиков не отчислили из училища. Он сам тогда поверил, что они просто хотели пошутить. Но я очень испугалась, мсье Ленуар! Наш старший брат Стасик в детстве выпал из окна, так же потерял сознание на несколько дней, а когда началась школа, сошел с ума.
– Значит, Чумаков знал, что делал?
– Да, он хотел убить Вацлава еще в детстве. А когда Ваца стал официальным солистом антрепризы Сергея Павловича, Чумаков просто не мог терпеть рядом такого сильного соперника. Когда он приехал в Париж накануне премьеры «Фавна», я запаниковала. Он поселился с ними в одном отеле. Зачем он это сделал? Когда я заходила к ним, у Чумакова на камине лежала его коробочка с гримом. Им я и запачкала тогда руки. Зачем ему приезжать в Париж со своим гримом, если он не стоит в программе «Русских сезонов»? Я боялась самого страшного.
– Выходит, что Чумаков мог убить Нижинского, но и у Нижинского было достаточно мотивов свести с ним счеты, пусть даже и защищая свою жизнь.
– Ах, что вы такое говорите! Ваца никогда бы никому не причинил зла. Он на это неспособен. Мы весь вечер перед премьерой репетировали. Вацлав все время был со мной и другими участниками балета, они могут это подтвердить. Сейчас я молюсь. Убийца Чумакова – это ангел-хранитель Вацлава! Иначе рано или поздно Григорий добрался бы до моего брата… Он уже лишил его части здоровья, первой любви, а сюда приехал, чтобы лишить Вацлава его работы, а возможно, и жизни!
Церковный хор замолчал.
– Под Твою защиту прибегаем, Пресвятая Богородица, – читал священник молитву. Броня шепотом повторяла за ним: – Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная. Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша, с Сыном Твоим примири нас, Сыну Твоему поручи нас, к Сыну Твоему приведи всех нас. Аминь.
Все встали и пожали руки соседям. Сев обратно на скамью, Ленуар задал еще один вопрос:
– Бронислава, а кто кроме Чумакова мог желать смерти вашему брату?
Нижинская поправила свою шляпку и сказала:
– Все заглавные артисты балета… А с тех пор как Ваца стал хореографом, против него растет возмущение во всей труппе. Мне неприятно об этом говорить, но я прихожу в церковь на вечернюю службу не отмаливать свои грехи. Я прихожу сюда молиться за брата. Сама я скоро выйду замуж, а он… В Россию ему вернуться сейчас никак нельзя, в труппе его присутствие всех раздражает. Если от него отвернется еще и французская публика, я даже боюсь представить, что с ним случится! Помогите мне его спасти, мсье Ленуар.
Сыщик никак не ожидал, что сегодня станет исповедником. Видимо, на Нижинскую повлиял дух церкви Святого Евстахия, за что Ленуар был очень благодарен этому святому и решил, что для допроса свидетелей церковь – идеальное место. Хлопнув себя по карману, он вытащил вырванный листок из записок Нижинского и показал его Броне той половинкой, где были нарисованы только круги и точки.
– Вы можете мне объяснить, что это значит?
Бронислава посмотрела на рисунки и прищурилась, пытаясь в полумраке разобрать детали.
– Нет… А откуда это у вас? – спросила она. –
