У. Уилер - Зеркало Елены Троянской
«Не Элеонор и не Элис». Он никогда не произносил этих имён, они не были написаны на карточке. Откуда она знает?
Дверь за Ивой закрылась, а Суон остался сидеть за своим столом, глядя в одну точку, куда-то чуть поверх старой фотокарточки в дешёвой рамке. Дыхание Ивы всё ещё витало у его губ, иссушая их горьким, полынным ароматом.
— Что с вами, инспектор? — заглянул сержант Дейс. — Да на вас лица нет! От вас выходила медицинская сестра. Вам нездоровится?
— Рана. Старая рана, сержант, — сдавленным голосом ответил Суон, — ничего страшного. Иногда… беспокоит. Пожалуй, я пойду домой. Может, вернусь во второй половине дня. Сообщите, если меня станут искать.
Глава 9. Леди со светильником
Сестра милосердия вошла в помпезный особняк, спрятавшийся в роскошном парке, отгороженном от суетного Лондона чугунными решётками. Величественный дворецкий провёл её в приёмную, где через минуту появился доктор Хинксли. Он критично осмотрел девушку и спросил, старательно скрывая сарказм в голосе:
— Это о вас, дражайшая, я получил телеграмму из госпиталя святой Елизаветы?
— Да, доктор, — кротко отвечала сестра, опуская голову, словно заранее признавая свою полную ничтожность перед почтенным медиком.
— И вы, значит, собираетесь специализироваться в уходе за туберкулёзными больными?
— Да, доктор, именно туберкулёзными, — ещё смиреннее ответила та.
— Что же, я так понимаю, что вы не имеете ни малейшего понятия о пневмологии?
— Я читала работы доктора Коха, доктора Циля и господина Абрикосова…
— Вот как? Потрясающе! Господина Абрикосова! — комично восхитился доктор Хинксли. — В таком случае вы будете незаменимы в служении с судном и клистиром. Прошу, — доктор сделал приглашающий жест, — мисс?..
— Мардж. Дороти Мардж, доктор.
— Прелестно, Дотти, ступайте за мной, и учтите, что лорд Каниваль — очень особенный пациент, и вам следует и впредь проявлять скромность и покладистость. Вы меня поняли?
— Разумеется, доктор, — с готовностью ответила сестра и последовала за ним.
Их путь к пациенту лежал через анфиладу восхитительно декорированных залов. Дороти Мардж с широко раскрытыми глазами и приоткрытым от восхищения ртом крутила головой, разглядывая мраморные скульптуры, великолепные картины, китайские вазы с себя ростом и огромные люстры, сиявшие хрусталём.
На второй этаж вела дубовая лестница. На её площадках стояли индонезийские крашеные скульптуры в виде отвратительных оскалившихся демонов; а длинный коридор, в котором располагалась спальня хозяина, был выстлан прекраснейшим афганским ковром.
— Ну-с, голубушка, теперь вы понимаете, с кем вам придётся иметь дело? — самодовольно спросил Хинксли, так, словно всё это богатство принадлежало лично ему. — А теперь приготовьтесь познакомиться с пациентом.
Он осторожно открыл одну из тяжёлых дверей и вошёл, неучтиво оставив Дороти позади. Она тихо проникла следом, прикрыла за собой дверь и скромно встала за спиной доктора.
— А, леди со светильником! — раздался резкий, с сипотцой, голос. — Подойдите, я вас не вижу.
Дороти нерешительно двинулась вглубь комнаты и остановилась перед монументальным чиппендейловским креслом, в котором располагалась сухая фигура больного. С судном и клистиром Хиксли, конечно, погорячился. Карниваль производил впечатление тяжело больного человека, но всё же он был не так уж плох. Лорду было лет шестьдесят, но выглядел он значительно старше из-за худобы и желтоватой, как пергамент, кожи. Из ворота тёплого стёганого халата торчала тощая жилистая шея, на которой сидела маленькая, почти лишённая волос, голова. Блёкло-голубые глаза смотрели высокомерно, углы губ были опущены вниз. Лицо лорда Карниваля выражало бесконечное презрение к миру.
— Я плохо вижу вас. Встаньте сюда и назовите своё имя, — требовательно произнёс лорд.
Сестра покорно сделала шаг к окну и назвалась. Сразу после этого Карниваль потерял к ней всякий интерес и обратился к доктору так, словно её не было в комнате.
— Чем вы поите меня, Хинксли? Я более не намерен пить эту дрянь. И не надо ходить ко мне через день, я вполне сносно себя чувствую. Зачем вы привели эту монашку, я что — так плох? Я не собираюсь умирать, пусть идёт. Нет, пусть сядет туда и не мозолит глаза.
Через некоторое время доктор вышел, оставив сестру одну. Иве пришлось сидеть на небольшой скамеечке подле комода и тихо наблюдать за комнатой и её хозяином. В спальне не было ровным счётом ничего примечательного. Балдахин у массивной дубовой кровати был опущен, тиснёный бархат пологов расшит золотом; на стенах висели прекрасные мильфлёры от Гобелена, на полу — персидский ковёр с длинным ворсом. Сам хозяин спальни сидел в кресле подле кровати и читал какую-то книгу, не отрываясь и не произнося не слова. Минут через двадцать он всё же оторвался от чтения:
— Вы всё ещё здесь? Найдите доктора, пусть зайдёт ко мне.
Ива тихо выскользнула в коридор и, пройдя несколько ярдов, остановилась, услышав голоса за приоткрытой дверью. Из-за двери доносились довольно громкие голоса доктора Хинксли и, видимо, секретаря лорда Карниваля. Секретарь был явно взволнован.
— Доктор Хинксли, вы должны повлиять на его светлость. Я знаю, что это противоречит вашим принципам. Но, в конце концов, кто-то должен это сделать!
— Эдди, голубчик, не представляю, чем я могу помочь вам…
— Скажите мне правду, доктор, сколько ему осталось?
— Даже не берусь предположить! — воскликнул доктор с искренним недоумением. — В прошлом году, когда у него было похожее обострение, я готов был биться об заклад, что ему осталось менее месяца, но, как видите… Да что уж там, я и пять дней назад был уверен в том, что на этот раз — это точно конец! Конечно, сегодня он немного слабее, чем был прежде, но в целом весьма недурно. Так что я не могу делать никаких прогнозов. У него на удивление крепкий организм.
— И всё же, доктор, — убеждённо заговорил секретарь, — вы должны убедить его в том, что необходимо дать распоряжения… вы не представляете себе, какой натиск родственников его светлости я выдерживаю ежедневно с тех пор, как стало известно об усугублении болезни!
— Родню не устраивает его последняя воля? — голос Хинксли звучал насмешливо.
— О, Господь Всемогущий, в том-то всё и дело, что его светлость никогда не составлял завещания! Если, не приведи Боже, он скончается, не оставив духовной, тут начнётся светопреставление! Ведь прямых родственников у него нет, а состояние Карниваля едва поддаётся описанию. При этом у него родня! Два кузена, пять внучатых племянников и ещё целая армия вдов его родственников; они засыпают письмами меня и поверенного его светлости, требуя гарантий законной доли в наследстве. Лорд Карниваль не поддерживает с ними отношений, и не представляю себе, что тут начнётся… Я умоляю вас, доктор… Не говоря уж о том, что его светлость и мне обещал некоторую сумму, для него незначительную, но для меня, вы понимаете… Всё это — пустые разговоры, до тех пор, пока не составлено завещание! — в голосе секретаря слышалось отчаяние.
— Я попробую поговорить с ним, но не могу ничего гарантировать.
Было слышно, как доктор дружески похлопал Эдди по плечу, что, видимо, означало конец разговора, и Ива тихо кашлянула, прежде чем постучать в приоткрытую дверь.
— А! — дверь раскрыл доктор. — Голубушка Дотти, сейчас я должен уйти, вот только зайду к пациенту. А вам следует остаться с его светлостью и выполнять свои милосердные обязанности по мере возможности. Я оставил порошки и предписания — попытайтесь ничего не напутать.
Но лорд Карниваль не давал сестре ни малейшей возможности выполнить эти обязанности: На протяжении почти часа после ухода доктора Хинксли он продолжал читать, и в комнате слышен был лишь шелест переворачиваемых страниц. От нечего делать, Ива начала перекладывать чистое бельё, сложенное на комоде, но Карниваль сердито гаркнул:
— Что вы там копаетесь? Прекратите немедленно. Эдвард, газеты! — резко крикнул он без паузы, и тем же сердитым тоном.
Секретарь появился со стопкой газет.
— Вы послали представителя на вечерний аукцион?
— Да, милорд.
— Опять купит какую-нибудь дрянь. А вы свободны. На сегодня свободны.
— Но, милорд… — с сомнением вступил секретарь.
— Ступайте, я сказал. А вы, как-вас-там-мисс-Мэдж, что вы тут слоняетесь? Ступайте. Мне не нужна сиделка.
— Но милорд… я должна сделать инъекцию…
— Я сказал — всем вон! — завизжал лорд Карниваль, приподнимаясь из кресла и с силой ударяя кулаком по подлокотнику.
Пулей выскочив за дверь, Дороти едва перевела дух. На глазах у неё дрожали слёзы.
— Ну-ну, дорогая, не стоит так расстраиваться, — ласково обратился к ней секретарь. — Это вполне в духе его светлости. Пойдёмте, выпьем чаю, и если через полчаса он не станет вас искать, отправитесь домой.
