Джозефина Тэй - Дитя времени
— Но ведь… но ведь это…
— Да. Спустя почти двадцать лет…
Брент пошарил в кармане, вытащил портсигар и затем торопливо спрятал его.
— Курите, если хотите, — сказал Грант. — А мне хорошо бы выпить чего-нибудь покрепче. Голова моя, похоже, работает не слишком уверенно. Сейчас я чувствую себя, как в детстве во время игры в жмурки, после того как мне завязали глаза и хорошенько раскрутили.
— Да, — согласился Кэррэдайн, закуривая сигарету. — Полная тьма, и голова кружится.
— Сорок миллионов школьных учебников не могут ошибаться, — через некоторое время произнес Грант.
— Разве?
— А разве могут?
— Раньше я тоже так думал, но теперь уже не столь уверен…
— Не слишком ли вы поспешны в своем скептицизме?
— Нет. И потрясла меня даже не наша история с Ричардом.
— А что же?
— Одно событие двухсотлетней давности, названное Бостонской бойней. Слышали о нем?
— Конечно.
— Так вот, учась в колледже, я совершенно случайно обнаружил, что Бостонская бойня оказалась всего лишь мелкой уличной потасовкой. Толпа швыряла камнями в часового. Пострадали всего четыре человека. А меня воспитывали на Бостонской бойне. Моя грудь просто раздувалась при одном воспоминании о ней. Кровь вскипала при мысли о том, как английские солдаты косили ружейным огнем беспомощных горожан. Вы не можете себе представить, каким ударом было узнать, что на самом деле все сводилось к драке, столь же обыденной, как нынешние стычки между полицией и забастовщиками, которым уделяется лишь несколько строк в местной газете.
Не услышав ответа, Кэррэдайн прищурился на свет, чтобы увидеть, как Грант воспринял его слова. Но Грант лежал неподвижно, уставившись в потолок, будто изучая невидимый рисунок.
— Вот почему меня так интересуют наши исследования. — Кэррэдайн попытался продолжить разговор.
Наконец Грант молча протянул руку, и Кэррэдайн дал ему сигарету и зажег ее. Они курили, не говоря ни слова.
— Тонипэнди, — вдруг выпалил Грант.
— Что?
Но Грант был еще погружен в свои мысли.
— В конце концов я знаю, как такой же номер проделывали и здесь, — заметил Грант, обращаясь скорее к потолку, нежели к Кэррэдайну. — Это Тонипэнди.
— Что за таинственное Тонипэнди? — переспросил Брент. — Похоже на название патентованного лекарства…
— Тонипэнди, — начал Грант тем же задумчивым тоном, — это местечко в Южном Уэльсе. Если попадете в те края, то наверняка услышите, как в 1910 году правительство послало войска расстреливать бастовавших валлийских шахтеров. Вам, возможно, расскажут еще, что ответственность несет Уинстон Черчилль, который в ту пору был министром внутренних дел. Южный Уэльс, скажут вам, никогда не забудет Тонипэнди!
Кэррэдайн посерьезнел.
— А как все обстояло на самом деле?
— Реальные факты таковы. Во время забастовки ситуация стала выходить из-под контроля. Уже принялись громить магазины, уничтожать собственность. Начальник полиции графства запросил министерство внутренних дел, чтобы ввели войска. А если уж сам начальник полиции считает, что без вмешательства войск не обойтись, то у министерства внутренних дел выбора практически не остается. Тем не менее Черчилль наотрез отказался использовать воинские формирования против разгулявшейся толпы. Он приостановил продвижение войск и направил взамен отряд обычных лондонских полицейских, вооруженных лишь скатанными плащами. Войска оставались в резерве, и погромщиков утихомиривали безоружные полицейские. Все кровопролитие свелось к паре разбитых носов. Кстати, в палате общин министра внутренних дел подвергли критике за его «беспрецедентное вмешательство». Вот вам и все Тонипэнди. Вот вам и зверский расстрел, который Уэльс никогда не забудет!
— Да, — согласился Кэррэдайн после некоторого раздумья. — Вы правы. Это и впрямь напоминает Бостонские события. Делают из мухи слона ради политических интриг.
— Дело, я думаю, даже не в сходстве. А в том, что все люди, до единого, присутствовали при том событии, знали, что выдуманная версия — стопроцентная ложь, но никто об этом и не заикнулся. И теперь уже ничего не исправить. Мы видим, как совершенно неправильная трактовка событий превращается в легенду, в то время как знающие об этом люди предпочитают помалкивать.
— Да. Очень любопытно, как стряпают историю. В конце концов правда о каком-нибудь событии кроется не в чьем-то рассказе о нем. О ней говорят нам мелкие штрихи эпохи. Неприметные факты. Объявление в газете. Продажа дома. Стоимость кольца.
Грант продолжал смотреть в потолок.
Наконец он повернул голову и, заметив выражение лица своего посетителя, спросил:
— Что вас забавляет?
— Я впервые заметил, что вы выглядите как настоящий полицейский.
— Я и чувствую себя как полицейский. Я думаю как полицейский. Я задаю себе вопрос, который задает каждый полицейский после каждого убийства: кому это выгодно? И впервые мне пришло в голову, что версия о том, будто Ричард избавился от мальчиков, чтобы укрепить свое положение на троне, это полная ерунда. Предположим, он и в самом деле уничтожает мальчиков. Но ведь между ним и троном все равно остаются пять их сестер. Не считая двух детей Георга: мальчика и девочки. Эти двое, конечно, уже были лишены права престолонаследия парламентским актом, осудившим их отца; но, как я понимаю, подобные акты, случается, аннулируют… Если претензии Ричарда на корону не были достаточно вескими, все эти наследники были ему серьезной помехой.
— А они все его пережили?
— Не знаю. Придется это выяснить. Во всяком случае, старшая сестра принцев пережила Ричарда, потому что потом стала королевой Англии, выйдя замуж за Генриха.
— Послушайте, мистер Грант, давайте взглянем на все с самого начала. Без учебников истории, современных трактовок, предвзятых мнений и расчетов. В конце концов правда скрывается не в расчетах, а в счетах.
— Складный каламбур, — похвалил Грант. — А он что-нибудь означает?
— Конечно! Настоящая история записывается там, где на нее не смотрят как на историю. В денежных счетах королевского гардероба и отчетах о тратах из королевского «личного кошелька», в конторских книгах и личных письмах. Если, скажем, какой-нибудь биограф настаивает, что у леди имярек никогда не было детей, а в записях ее эконома мы обнаружим: «Для сына, родившегося у миледи под Михайлов день: пять ярдов синей ленты, четыре с половиной пенса», — то мы можем смело предполагать, что в канун дня св. Михаила у миледи все-таки появился наследник.
— Понимаю. Хорошо, так с чего же мы начнем? — осведомился Грант.
— Ну, следствие же ведете вы. Я только на побегушках.
— Не знаю, что бы я делал без вашей помощи…
— Благодарю. Так что же надо выяснить?
— Ну, для начала неплохо бы узнать, как главные герои нашего расследования отреагировали на смерть Эдуарда. Я имею в виду Эдуарда IV. Ведь умер он внезапно, и его смерть застала всех врасплох. Я хотел бы знать реакцию людей, окружавших его.
— Как я понимаю, вас интересует, что они делали, а не что думали.
— Разумеется.
— Это биографы пишут о том, что они думали. Научных работников интересуют их действия.
— Именно это я и хочу знать. Я всегда считал, что поступки намного красноречивее слов.
— Кстати, что пишет сэр Томас Мор о действиях Ричарда, когда тот узнал о смерти своего брата? — спросил Брент.
— Святой сэр Томас (он же Джон Мортон) говорит, что Ричард стал подлизываться к королеве и уговаривать ее не посылать большой охраны для сопровождения наследного принца из Ладлоу, а сам одновременно строил планы похищения мальчиков по дороге в Лондон.
— Значит, согласно св. Мору, Ричард с самого начала намеревался занять место принца?
— Верно.
— Что ж, по меньшей мере мы выясним, кто где был и что делал, а возможно, сумеем сделать выводы о их намерениях.
— Этого я и хочу. В точности.
— Ох уж эти полицейские, — вздохнул юноша. — «Где вы находились в пять часов пополудни пятнадцатого числа сего месяца?»
— Этот метод работает, — заверил Грант. — Да-да, поверьте.
— Что ж, тогда я пойду. Вернусь, как только разузнаю что-нибудь полезное. Я очень благодарен вам, мистер Грант. Это куда интереснее, чем народные восстания.
Он вышел из палаты и растворился в сгущающихся сумерках зимнего вечера; похожее на мантию пальто придавало его худощавой молодой фигуре академическую солидность.
Грант включил лампу и принялся изучать отбрасываемый ею на потолок рисунок, словно видел его впервые.
Брент вот так невзначай подбросил ему поразительно занимательную задачку. Насколько неожиданную, настолько же и обескураживающую.
Почему Ричарда при жизни не обвиняли в убийстве принцев?
