Джозефина Тэй - Дитя времени

— Скорее даже, как колонка журналиста, получающего свою информацию с черного хода.

— А что вы знаете о Ричарде III?

— Только что он прикончил своих племянников и предлагал отдать полцарства за коня. И еще у него было два приспешника с прозвищами Кот и Крыса.

— Кто?

— Помните, наверное, с детства присказку: «Англией правят при Борове Крыса и Кот с норовом».

— Да, конечно. А что, кстати, это означает, вы не знаете?

— Понятия не имею. Я не специалист по этому периоду. А как вы заинтересовались Ричардом III?

— Марта посоветовала мне заняться каким-нибудь научным исследованием, ибо заниматься своими судебными делами я пока не могу. А поскольку меня интересуют человеческие лица, Марта принесла мне портреты героев различных исторических загадок. Ричард попал в их число чисто случайно, но оказался самой загадочной личностью.

— Правда? А каким образом?

— Он, как считают, совершил одно из отвратительнейших преступлений в истории, но при этом обладает лицом справедливого судьи и мудрого правителя. По всем данным, он был весьма образованным и добропорядочным человеком и мудрым правителем. Ричард превосходно управлял Северной Англией. Он был умелым полководцем и славным воином. Неизвестно ничего предосудительного о его личной жизни. А его брат, вы вероятно знаете, был — если не считать Карла II — самым большим бабником среди наших коронованных особ.

— Эдуард IV? Да, знаю. Образец мужской красоты. Быть может, Ричард чувствовал постоянное унижение, сравнивая себя с братом? Тогда становится понятным его стремление уничтожить потомство Эдуарда.

Об этом Грант раньше не думал.

— Вы полагаете, Ричард в глубине души ненавидел брата?

— Почему в глубине души?

— Потому что даже злейшие клеветники признают его преданным Эдуарду. С тех пор как Ричарду исполнилось двенадцать или тринадцать лет, братьев было водой не разлить. Третий брат, Георг, был как-то сам по себе.

— Что за Георг?

— Герцог Кларенс.

— Которого утопили в бочке с мальвазией?

— Он самый. Так что, собственно говоря, братьев всего было двое: Эдуард и Ричард. И у них была десятилетняя разница в возрасте — как раз столько, чтобы младший брат преклонялся перед старшим, видел в нем кумира.

— Будь я горбуном, — задумчиво начал юный Кэррэдайн, — я бы наверняка возненавидел брата, который отнимал у меня и успех, и женщин, и место под солнцем.

— Возможно, — согласился Грант после некоторого раздумья. — Это самое правдоподобное объяснение, которое я пока встретил.

— Такие чувства могли открыто не проявляться, Ричард мог их даже не сознавать. Они накапливались в его подсознании, пока вдруг не прорвались наружу, когда Ричарду представилась возможность заполучить корону. Он мог сказать себе, то есть его кровь могла сказать: «Вот мой шанс! Все эти годы я всегда находился на шаг позади брата, был у него на побегушках, а где благодарность? Теперь я получу все, что мне причитается».

Грант отметил, что по чистой случайности Кэррэдайн использовал в отношении Ричарда те же слова, что Пейн-Эллис. Всегда на шаг позади. Именно так романистка представляла себе Ричарда, когда он вместе с белокурой Маргаритой и Георгом провожали отца на войну, стоя на крыльце замка. На шаг позади, «как всегда».

— Любопытно, что вы говорите о том, как Ричард до самого преступления внешне оставался славным малым, — сказал Кэррэдайн, поправляя дужку очков указательным пальцем. — Так он кажется более живым. Шекспир изобразил его просто карикатурно. Будто и не человек вовсе. Я с радостью стану помогать вам, мистер Грант. Приятное разнообразие после крестьян.

— Кот и Крыса вместо Джона Болла и Уота Тайлера.

— Вот именно.

— Что ж, очень любезно с вашей стороны. Буду благодарен за все, что вы сумеете откопать. Но в данный момент мне нужны описания событий того периода, сделанные во времена Ричарда. Ведь они потрясли всю страну, и о них тогда же должно быть немало написано. Я хочу познакомиться с записками именно современников, а не тех, кто что-то слышал от кого-то о событиях, имевших место, когда им самим было пять лет.

— Я найду, кто был тогда летописцем. Возможно, Фабиан. Или он работал при Генрихе VII? Я выясню. А пока вам, наверное, захочется посмотреть, что пишет Катберт Олифант. Как я понимаю, он сейчас главный эксперт по тому времени.

Грант объявил, что будет рад познакомиться с сэром Катбертом.

— Я занесу книгу завтра, по пути в библиотеку — можно будет оставить ее внизу? Как только разузнаю, что писали современники Ричарда, сразу прибегу сюда. Вас это устраивает?

Грант согласился, что лучшего не придумать.

Кэррэдайн-младший внезапно смешался, вновь напомнив Гранту кудрявого ягненка, невнятно попрощался и выбрался из комнаты, путаясь в полах своего несуразного пальто.

Грант подумал, что Атланта Шерголд сделала неплохой выбор.

8

— Ну, — спросила Марта, когда она снова появилась в палате, — как тебе понравился мой ягненочек?

— Как раз такой мне и нужен. Спасибо, что отыскала.

— Поисков не потребовалось. Он все время путается под ногами. Практически поселился в театре. Должно быть, смотрел «По морю в корыте» раз пятьсот; если он не в уборной у Атланты, то караулит у нее под дверью. Хоть бы они поженились, тогда бы он не мозолил нам глаза. Знаешь, он с ней даже не живет. Полнейшая идиллия. — Марта на минуту оставила свой «сценический» голос и продолжала: — Они чудесно смотрятся вместе. В некотором отношении они скорее близнецы, чем влюбленные. У них есть та абсолютная вера друг в друга, та взаимозависимость, которые превращают две половинки в единое целое. По моим наблюдениям, у них никогда не бывает ссор — или даже размолвок. Как я сказала — чистейшая идиллия. Это тебе Брент принес?

Марта ткнула пальцем в солидный труд Олифанта.

— Да.

— Выглядит не слишком удобоваримым.

— Не слишком аппетитным, скажем так. Но если мне удастся проглотить его, то переварить потом труда не составит. История для специалиста. Тут все до мельчайших подробностей.

— Ух ты!

— По крайней мере я обнаружил, от кого сэр Томас Мор набрался домыслов о Ричарде.

— От кого же?

— От некоего Джона Мортона.

— Никогда о таком не слышала.

— Я тоже, но это от нашей необразованности.

— И кем он был?

— Архиепископом Кентерберийским при Генрихе VII. И злейшим врагом Ричарда.

— Так вот где собака зарыта! — воскликнула Марта.

— Да. Именно на этот первоисточник опирается все написанное впоследствии. На его основе Холишенд создал свои хроники, по которым Шекспир сочинил своего «Ричарда III».

— Версия, изложенная человеком, который ненавидел Ричарда… Я этого не знала. А почему святой сэр Томас воспользовался сведениями именно Мортона, а не кого-нибудь другого?

— Чьими бы сведениями он ни пользовался, Мор должен был изложить вариант, выгодный Тюдорам. Но, похоже, Мор записывал все со слов Мортона. Ведь в детстве он жил у него. Кроме того, Мортон лично участвовал во всех основных событиях, так что было вполне естественным обратиться к очевидцу, к тому же хорошо знакомому.

Марта снова указала на лежащую на тумбочке книгу.

— А автор сего толстого и скучного трактата признает, что сочинение Мора необъективно?

— Олифант? Только косвенно. Честно говоря, он сам запутался с Ричардом. На одной и той же странице он пишет, что Ричард был достойным восхищения правителем и полководцем, обладал отличной репутацией, считался весьма добропорядочным человеком и пользовался гораздо большей популярностью, чем выскочки Вудвиллы, родственники королевы, и тут же, что он был «совершенно неразборчив в средствах и был готов утопить в крови всех, кто стоял между ним и манившей его короной». На одной странице Олифант неохотно признает: «Есть причины полагать, что он был не лишен совести», — а чуть позже пересказывает описанную Мором картину человека, так мучимого совестью, что он не может заснуть. И так далее.

— Значит, твой толстый скучный Олифант предпочитает Алые розы?

— Нет, не думаю. Вряд ли он сознательно принимает сторону Ланкастеров. Хотя теперь я вижу, что он очень терпимо относится к узурпации трона Генрихом VII. Я не помню, чтобы Олифант где-нибудь прямо написал, что у Генриха не было не малейших прав на престол.

— Кто же тогда посадил его на трон? Я имею в виду Генриха.

— Остатки Ланкастеров и выскочки Вудвиллы, которых, по-видимому, поддерживал народ, возмущенный убийством принцев. Собственно говоря, их устроил бы любой, будь в его жилах хоть капля ланкастерской крови. Генрих был достаточно сообразителен, чтобы претендовать на корону в первую очередь «по праву победителя» и лишь во вторую — благодаря примеси ланкастерской крови. Его мать была всего лишь наследницей незаконнорожденного отпрыска третьего сына Эдуарда III.