А. Веста - Алмазная скрижаль
Валентин тонко улыбнулся.
— Пойдем посмотрим на него при свете дня. Тебе многое станет ясным.
Вдвоем они спустились в подвал, в медицинский бункер, где на столе лежало нечто неподвижное, источающее ужас и холод. Охранник у дверей был землисто-сер.
Вадим заставил себя посмотреть на «упыря». Темное, как несвежее мясо, лицо казалось мертвым. На плоской голове, под рыжей отросшей щетиной белели грубые операционные швы.
— Обрати внимание, это существо — не личность. Он клон, собранный из различных частей живого конструктора. Твои люди во время задержания могли убедиться, что возможности его во много раз превышают человеческие и даже просто биологические. Например, он может дышать под водой. Посмотри… — Валентин рукою в резиновой перчатке повернул тяжелую голову полутрупа.
Под выемкой скулы Вадим разглядел маленькую дырочку-фистулу, вокруг нее пузырилась тонкая, как у саламандры, кожа. Валентин приложил к носу платок.
— Вонь — из-за отторжения некоторых тканей. Его давно не ремонтировали. Это антропомодель, созданная для выполнения особых задач. Совершенный солдат будущего…
— Это человек?
— Нет. У него нет души. Ведь душу нельзя вмонтировать. Зато можно пересадить стволовые клетки лягушачьего эмбриона, и он, как земноводное, оживет даже после полного проморожения. Можно подшить в легкие жаберную ткань, и он сможет дышать под водой. Я думаю, монтировали его в разных местах. Жабры пересажены в Пущино. Металлические суставы вживлены на Луганской биологической базе. Такой «оловянный солдатик» без повреждений прыгнет с пятнадцати-двадцатиметровой высоты. Монстр Франкенштейна — тряпичная кукла в сравнении с нашим атлетом. Для создания этой антропомодели широко использовалась физиология боевых искусств древности. Но это все так, экскурс в бионику, наша задача — вернуть этот «объект» хозяевам.
Вадим, подавив приступ тошноты, отогнул простыню, чтобы взглянуть на руку «объекта».
— Не могу понять, почему он оставлял отпечатки босой ноги? Точнее, большого пальца…
Валентин поднял синеватую, перевитую жилами руку монстра. Она невесомо застыла в воздухе.
— Все понятно, пересажены меточные части органов. В данном случае меточный орган ноги — пальцы — пересажены на руку.
— Но зачем?!
— Такая рука приобретает силу ноги и может сокрушать железо. В сердце его, вероятно, вшит клапан свиньи, ты ведь уже убедился, что сто километров в час для него не рекорд. Кроме того, он, как крыса, может проникать всюду, где пролезает хотя бы голова. Наш «Щелкунчик» — образцовый служака, аскет, рыцарь без страха и упрека. Из всего многообразия мира его интересует только исполнение долга. Ничего другого просто не вместится в его рыжую квадратную башку.
— Почему рыжую?
— Спроси лучше, почему квадратную… — проворчал Кобылка. — Рыжий ген оказался наиболее подходящим, скажем, вездесущим в кровном наборе современного человечества… Но не будем отвлекаться от темы. Война, убийство — его призвание, и никаких проблем с гуманизмом или «слезой ребенка»… Мозг упрощен и гениально доработан нейрохирургами, чтобы он не просил пищи, воды, женщины, никогда не скучал и не занимался поисками справедливости. Так что никакого афганского или чеченского синдрома! Ни квартиру, ни бесплатный протез он просить не пойдет. Выть под гитару в переходах тоже не станет. После окончания военных действий его нужно будет только слегка починить, смазать и уложить в рефрижератор, до следующей войны. Можно даже штабелем. Они не умеют обижаться. Идеальные солдаты грядущего Армагеддона. Представь себе: из нескольких сломанных кукол прямо на поле боя можно будет собрать одну или две, вполне работоспособные. Фантастика? Нет, реальность… Кроме того, у него виртуозно прооперированы мозговые структуры. Раскрыт канал для постоянного поступления информации от хозяина.
«Неужели все убийства — результат эксперимента, злой воли „хозяина“? — думал Вадим. — И Валька — действующая часть этого эксперимента?»
— А кто хозяин?
— Я и сам толком не знаю… — Голос Валентина звучал вполне искренне. — Видишь ли, он оказался в режиме автономного существования. Короче, сбежал, вернее, улетел, но не далеко. Программа убивать — единственное, что заложено в его непробиваемую голову. Обрати внимание на его жертвы…
В памяти Вадима всплыл мертвый зрак включенного экрана. «Что смотрели все эти люди перед смертью? Старики интересовались кровавой мистикой. Худенький веснушчатый паренек играл в убийство. Телевизионный экран, монитор компьютера работали как генераторы зла, мертвенное „око смерти“, и биоробот настраивался, как приемник, на кодовую волну. Он врывался туда, где ребенок расстреливал солдат, где на экране взрывались дома и машины, лилась бутафорская кровь, где сатанинские щупальца жгли, мучили, расстреливали, рвали на части человеческую плоть… Значит, все погибшие были полноправными соучастниками бойни, их мозг содрогался от сладострастия, генерировал злобу, страх, жажду крови. Чудовище шло на бой с химерами и крушило живых кукол. „Академики“ вскормили собственную смерть…»
— …Суммарное биополе города перегружено низкими разрушающими частотами — агрессия, похоть, страх, жадность… Он хорошо реагировал на импульсы, это уже своего рода достижение… — с вежливой грустью завершил лекцию Кобылка.
Они вновь поднялись в кабинет. Валентин задумчиво взялся за вспотевшую бутыль. Пока они осматривали Щелкунчика, невидимки успели накрыть стол, расставили блюда в ресторанных, прозрачных судках. Пахло сытной, дорогой снедью. Вадим сглотнул слюну, но не смог есть в присутствии человека, которому больше не доверял. Он решительно остановил руку Валентина, энергично встряхивающего бутыль.
— Спасибо, но я теперь не пью.
— Напрасно, Медвежья лапа, напрасно! — чуть натянуто рассмеялся Валентин. — Ну, не бычься. Чтобы немного расширить кредит доверия, давай расскажу тебе сказку для взрослых. Помнишь девяносто первый, волны убийств, прокатившиеся по высшим партийным этажам, прости, оговорился, это были самоубийства. Так вот, наш герой, что чуть не сыграл в отходняк в твоих могучих карающих дланях, был отнюдь не статистом в этой почти античной трагедии…
«Где он научился так болтать? Или ему тоже немного промыли мозги по доктору Хаббарду», — вяло подумал Вадим.
— Извини, Валентин, все это, конечно, интересно… А как же Муравьев?
— Какой Муравьев? — снова почти искренне удивился Кобылка.
— Убийство жены Муравьева тоже совершено этим вашим Щелкунчиком, Муравьев не виновен.
Валентин дожевал бутерброд, запил минералкой.
— Конечно, не виновен… Мы следили за этим делом… Но он уже не вполне вменяем и вряд ли когда-нибудь сможет жить без медицинского надзора… Потеря жены, пожар в типографии, где набирали книгу, а копии и файлы были изъяты и пропали… Кто бы вынес такое?
— Вот так, был человек и нет человека… Значит, Щелкунчика на него просто натравили…
Валентин молчал, увлеченно дожевывая закуску.
* * *— Садись, я довезу тебя, — широким жестом песенного коробейника Валька распахнул дверцы огромной приземистой машины, а прощаясь, снял с руки крупные, тяжелые часы с черно-золотым циферблатом и протянул их Вадиму. — Поменяемся, то есть побратаемся часами? Бери, «Ролекс-сигма». На память о далеком друге.
Вадим отстегнул потертый ремешок и протянул Валентину свой «Полет», подарок гарнизона. Новые часы были непоправимо, бесчеловечно хороши.
— Не передумаешь? — Валентин потряс в воздухе своим нищенским трофеем.
Машина бесшумно снялась с места и исчезла. Сверкающее чужое чудо. Дома Вадим встал под теплый душ, хотя обычно истязал себя ледяным, но сегодня он заслужил такую поблажку. Тяжелая грусть не отступала. Радость удачи, священного риска, мужских игр на свежем воздухе где-то потерялась, отстала в пути, не поспевая за лаковым катафалком последней модели.
В тот же вечер, едва отлежавшись после «ночного», Костобоков заторопился на Староконюшенный к старику-профессору. Этот немощный старик был единственной ниточкой, связующей его с миром загадочным и странным, где на оленьих упряжках подъезжали к Златоверхому Уру северные волшебники и вилами на воде писали письмена с заветами Бога. Но главное — только профессор мог помочь ему отыскать Гликерию.
Звонок неистовствовал, но тяжелая, старинная дверь оставалась недвижной. Вадим забеспокоился и приник ухом к замочной скважине. До его слуха донеслись громовые симфонические раскаты и звуки литавр. Вадим забарабанил кулаком по медной табличке, изобличающей научную степень владельца квартиры. Вскоре дверь отворилась. Профессор был разгорячен и взволнован. Редкие взмокшие волосенки дыбились вокруг буроватого черепа, как осенний туман у вершины Эльбруса.
