А. Веста - Алмазная скрижаль
— Есть! Недавно прорвало стоки в недостроенном метро.
Вадим занялся, как спичка. В словах Муранова он ухватил нечто важное, нащупал интуицией.
— Туда, скорее!
Собаки у входа в туннель хрипели, скулили и, невзирая на мат и потуги кинологов, отказывались идти в ледяное жерло метротуннеля.
С собой Костобоков взял группу из пяти человек, остальные остались в оцеплении. В туннеле слабо светились фонари-коногоны, под ногой хлюпала грязь. Резкий холод сковал лица. Двигались молча, усилием воли преодолевая мрачный ужас и враждебный голос пустоты, что уже успел поселиться в этой рукотворной норе. Где-то метров через триста туннель разошелся на два темных рукава. На развилке пришлось оставить одного человека, двое скрылись в левом рукаве туннеля. Вадим и Муранов зашагали направо.
— Шахта выходит на пустырь, там стройка, забор, несколько вагончиков, — прошептал Муранов.
— Пусть оцепят. Вызывай туда подкрепление.
На всякий случай он передернул затвор. Зловоние становилось невыносимым, запечатывало ноздри и рот. Зря сунулись сюда без респиратора. Что-то шумно оборвалось впереди, Вадим и Муранов побежали на звук, высвечивая фонариками осклизлые булыжники по краям туннеля. Остановились. Грудь разрывало от быстрого бега. Тишина. Чье-то медленное дыхание: нечто затаилось во тьме и ждет их приближения.
— Сосулька упала, камень оборвался… — хрипло прошептал Муранов. — На человека не похоже. Хотя иногда тут бомжи прячутся. Здесь тепло…
Рельсы кончились. Туннель был сложен из бетонных, плохо состыкованных коробов. По стенам сочилась зловонная жижа. Несколько минут они шли дальше по этой жуткой галерее. Слабо засветились редкие лампочки. Там, наверху, кто-то догадался включить аварийное освещение. Туннель резко пошел под уклон. Здесь они были уже ниже уровня промерзания. Вонь сгустилась. Ничто живое не выдержало бы здесь долго. Далеко позади что-то слабо стукнуло. Заскрежетало железо. Туннель дрожал. Со спины на них шел поезд! Муранов метнулся к стене, к закрепленным вдоль нее толстым проводам, подпрыгнул, пытаясь уцепиться… Вадим замер — животный страх затравленного, загнанного в ловушку существа.
— Ой-ей, тут же рельсов-то нет! — первым очухался Муранов. — Это по соседнему дрезина шпарит.
Отдышавшись, они зашагали дальше. Туннель пошел на подъем. Вдали замаячил желтый электрический свет. Пахнуло свежестью. Идущий впереди Муранов споткнулся о металлические трубки, напоминающие сломанную раскладушку. Нога запуталась в парусине.
— Ешкин кот, вляпался… Хрень какая-то…
— Похоже на дельтаплан… Да это же… — Костобоков присел на корточки над кучей мусора. Из замерзшей жижи, как кости, торчали алюминиевые трубки и обрывки капрона. — Это тот самый птеродактиль, которого видела бомжиха!
— Тише! Вон маячит на выходе… Упырь…
Метрах в двухстах впереди, среди густого леса бетонных свай, мелькнула темная угловатая фигура. На выходе сильно парило, и весь пейзаж проглядывал сквозь густой сизый туман.
— Уйдет, — сдавленно прохрипел Муранов, передергивая затвор пистолета Макарова. — Если не успели оцепить пустырь — уйдет!
Дальнейшее напоминало сон или дешевый фильм ужасов. Призрачная фигура легко отделилась от земли, взлетела на пятиметровое бетонное перекрытие и исчезла среди строительного хаоса. Матерясь, Муранов выстрелил между бетонных столбов и уже без сил привалился к стене.
— Не успели… Падла…
Потом они бежали в клубах теплого тумана, вырывающегося прямо из-под ног, к бетонным истуканам, где вновь мелькнул «упырь». Обессиленные, загнанные, они остановились на выходе из туннеля, и тут откуда-то сверху вывалилась громоздкая туша. Муранов пальнул по ногам «упыря», пули звякнули о плиты перекрытия. Тот даже не пошатнулся. От него исходила цепенящая сила. Вадим не понял, что произошло, и даже позднее вспомнить не мог. Он лишь слышал, как хрустнули кости и Муранов закричал коротко, страшно, на вдохе, втягивая в себя боль. Тело Муранова оказалось отброшенным метров на пять. Чужая, давящая воля скрутила, смяла Вадима на несколько секунд.
— Стой, стрелять буду… — едва слышно промямлил он, чувствуя, как лопаются сосуды и теплая кровь из носа течет по губам и подбородку.
Последним усилием воли он надавил на курок. Но выстрела не было. Пистолет шлепнулся в мазутную грязь. Вадим успел перехватить занесенную над ним длинную обезьянью руку, рванул на себя, бросил лицом вниз огромное вязкое тело и несколько раз ударил головой о бетон, скользя пальцами по липкой короткой щетине… И потерял сознание под далекие свистки и голоса…
— Чертовщина какая-то, — бормотал пожилой нетрезвый доктор, перевязывая ногу «оборотня» в располосованной штанине. — У него коленка металлическая… И нога гнется в обе стороны… Любопытно… А крепко ты его вырубил, капитан!
Мимо Вадима пронесли носилки. Тело с головой было закрыто черным целлофаном. Виднелся только короткий форменный сапог с аккуратной металлической подковкой. Это был Муранов.
Вадим, хромая, заковылял к поверженному монстру, склонился над телом. Его чуть не вывернуло от омерзения.
— Он оживает, скорее вколите ему усыпляющего, лошадиную дозу, да скорее же, доктор.
Руки врача подрагивали, когда он выискивал нужную ампулу.
— Грузите, везем на «Памир».
«Памир» был закрытым объектом под юрисдикцией ведомства столь высокого, что никто из начальников Вадима никогда не бывал за его светочувствительными дверями из пуленепробиваемого матового стекла и тройным рубежом электронной охраны. Уже на половине пути маршрут был изменен, задержанного приказано доставить в особый дивизион Управления, а Костобокова велеречиво предупредили по рации, что некто очень хочет поблагодарить отважного следователя, грудью встретившего натиск опаснейшего маньяка…
— Здравствуй, Костобоков, вот и свиделись… — сложив ладони в почти забытом армейском приветствии, навстречу Вадиму шагнул Валентин Кобылка.
Шесть лет назад они познакомились в чеченском поселке Аркауз и сразу подружились. Валентин, несмотря на молодость, был прикомандирован в Чечню от весьма серьезных служб для наблюдения и координации. Но парень он был просто мировой!
Валентин был наделен всем, в чем природа и судьба отказали Костобокову. Остроумен, умно-ироничен, с тем особенным ласковым вниманием к миру, которое отличает юношей из очень хороших русских семей. Все предки его по обеим линиям происходили из потомственных военных высшего эшелона. Был он высок и тонок в кости. Лицо Валентина было, пожалуй, слишком красивым и нежным для тех жутких былей, через которые протащила его фронтовая судьба. Картежный азарт и легкие наркотики, которыми он баловался на войне, а также несколько запретные удовольствия, о которых только догадывался Вадим, не оставили на нем никакого следа. Светло-русые волосы, волной откинутые с крутого, ясного лба. Глаза, ярко и ровно горящие, как у породистой лошади, и густые, почти девичьи ресницы. Тонкий хрящеватый нос прекрасной формы, капризно выступающая нижняя губа, слегка раздвоеннная, ало-прозрачная, как схваченная морозом ягода калины, и упрямый подбородок задиры и храбреца. Вот и весь портрет Валентина Кобылки.
Вадим и Валька были одногодки, но Валентин выглядел моложе. Его артистичный облик, дар перевоплощения, переменчивый темперамент, а главное утонченная игра в порочность, были частью его опасного обаяния и штрихом особой подготовки. Но, невзирая на внешнее несходство, эти двое одинаково умели и люто любить, и жарко ненавидеть, и мужественно следовать судьбе.
— У, Медвежья лапа, все сыскарем! — говорил Валентин, выставляя на стол высокую бутыль с золотой головкой. — Это тебе подарок из Штатов, я был там на стажировке. Вернулся буквально позавчера.
— Ну, рассказывай, зачем пожаловал, орлан белохвостый? Не поверю, что просто вспомнил друга после стольких лет забвения, — неуклюже острил Вадим Андреевич.
Валентин посерьезнел, и сразу будто растаяла дружба, осталась в кизиловом дыму равнинной Чечни.
— Вадим Андреевич, я к тебе по поводу твоего трофея. Все уже согласовано, и премию, и личную благодарность ваши следаки получат. Погибший старшина будет посмертно представлен к ордену Мужества. А ты… Ну, без экивоков, Вадим Андреевич, прямо как на войне. У меня есть вакансия, могу перетащить тебя на должность много лучшую, чем ты теперь занимаешь. Диапазон — страны Западной Европы, Дания, Швейцария. И деньги очень недурные! Я поручусь за тебя…
— Деньги лишь заменитель солнечного света, и неравноценный, — грустно усмехнулся Вадим.
— Ну, мы не в солнечно-виноградной Элладе, и ты не Диоген…
— Да и ты не Александр Македонский… Спасибо, друг, не волнуйся зря. Мое место все-таки здесь, хотя, честно говоря, я все меньше вижу в этом смысла. За что, однако, такие небывалые милости? За действие или бездействие?
