Жан-Франсуа Паро - Призрак улицы Руаяль
— Вы поговорите с ним немного позже. Он опознал тело вашей племянницы по обручальному кольцу на пальце. Она была убита.
Эмилия Гален не выказала удивления. Ее лицо в окружении пляшущих бликов оставалось бесстрастным. Что означало это равнодушие? Николя знал, что под маской невозмутимости многим удавалось скрывать достаточно бурные чувства.
— Что вы делали вчера, сударыня?
— Не трудитесь допрашивать меня, господин комиссар, мне нечего вам сказать. Я сначала выходила, а потом вернулась.
— Ваш ответ слишком лаконичен, сударыня. Неужели вы думаете, что я могу им удовлетвориться?
— Я ничего не думаю, просто больше я вам ничего не скажу.
Лицо ее порозовело, словно кровь под кожей внезапно побежала быстрее. Она топнула ногой.
— Вы явились в эту семью, чтобы принести ей несчастье. Я вам ответила: сначала я уходила, потом вернулась. И не задавайте мне больше вопросов.
— Сударыня, в таком случае, как только уголовный судья откроет дело об убийстве, мне придется взять вас под стражу, и, смею вас заверить, у королевского правосудия найдется множество способов заставить вас говорить, добровольно или же по принуждению.
Он сознавал бессмысленность своих слов. Он никогда не верил в признания под пыткой. Долгие беседы с Сансоном и Семакгюсом убедили его, что показания, полученные на допросах с пристрастием, почти никогда не соответствуют действительности, ибо несчастные, зная, что решается их судьба, готовы признаваться в чем угодно.
— Что случилось с вашей служанкой? — продолжил он. — Вы даже на этот вопрос не хотите отвечать?
Она упрямо покачала головой.
— Хорошо. Тогда окажите мне любезность и позовите сестер вашего супруга; я хочу допросить их. Быть может, они окажутся более разговорчивыми. Вас же я попрошу пройти в рабочий кабинет мужа.
Эмилия Гален направилась в глубину комнаты и резко открыла дверь. За ней, сблизив головы, стояли две женщины; они, без сомнения, подслушивали их беседу. В той, которая повыше, Николя узнал Шарлотту, старшую сестру; сейчас она кусала носовой платок, словно пытаясь сдержаться, чтобы не закричать.
Опустив голову, младшая сестра засеменила к нему. Ее простое темное платье украшали черные кружева и бусы из гагата. Черты ее иссохшего лица, такие же, как у старшей, казалось, нарисовал тот же самый художник, только несколькими годами позже. Тонкие губы, сложенные в смиренную улыбку, являли разительный диссонанс с серыми бегающими глазками, смотревшими заискивающе и неприветливо. Редкие и тусклые волосы, явно собственные, были старательно уложены в букли и густо напудрены. Аккуратная прическа никак не гармонировала с нескладной фигурой, скорее, наоборот, подчеркивала все ее недостатки.
— Господин комиссар, — зачастила она, — да, да, мы все слышали. О, Господи, да разве такое возможно? Я говорила старшей сестре, вон она, стоит сзади, она так взволнована… Так вот, я же говорила, что ей надо поскорее одеться, но все пошло наперекосяк… Представьте, сударь, кошка, которая, несмотря на свой возраст и сопутствующие ему многочисленные хвори, всегда ложится спать на краешке… Впрочем, не будем отвлекаться. Я не думала, что в этом году спускать меха в подвал придется так рано. Вы заметили, как поздно пришла зима? А какие дожди шли… Этот злосчастный брак стал нашим несчастьем. Но что он может, бедняжка. Он вынужден всегда…
В растерянности Николя стоял и слушал захлестнувший его ноток бессвязных слов, заставлявших усомниться в здравости рассудка Камиллы Гален. Старшая сестра, по-прежнему, как и утром, непричесанная, выделялась своим ярким, однако грязным, помятым, а кое-где и разорванным платьем.
— Мадемуазель, прошу вас, не так быстро. Вы же слышали, я хочу допросить вас. Меня интересуют обстоятельства, предшествовавшие смерти вашей племянницы. И я намерен допрашивать вас поочередно, одну за другой. Поодиночке.
Вместо ответа Шарлотта громко зарыдала и засморкалась. Дверь кабинета отворилась, и показался встревоженный Бурдо. Николя махнул рукой, давая понять, что все идет как надо. Сестры вновь приклеились друг к другу: черный сухой лист на фоне алого половодья. Два искаженных гримасой лица составили единое целое, Николя понял, что вряд ли сумеет разделить этих сиамских близнецов, и ему придется мириться с их причудами. В памяти промелькнуло видение одного из наиболее ценных экспонатов кабинета редкостей господина де Ноблекура — колбы со сросшимися эмбрионами.
— Когда вы в последний раз видели вашу племянницу? — начал он.
Камилла, младшая, уверенно ответила.
— Вчера во второй половине дня, мы — правда, Лолотта? — помогали ей одеваться.
— Да, да, — подтвердила старшая, — и даже…
— И даже побранили ее, так как она выбрала слишком светлое платье для вечерней прогулки по улицам. И как ей только такое в голову пришло!
Судя по озадаченному взору старшей, Николя проникся уверенностью, что младшая весьма вольно трактовала ее мысли.
— А как она была одета?
Маленькие глазки шныряли во все стороны, постоянно уходя от прямого взора Николя.
— В платье из желтого шелка. Шляпка с желтыми лентами.
— У нее была сумочка?
— Нет, нет, — сказала Шарлотта, — никакой сумки. Только очаровательная венецианская маска. Совершенно белая, словно ее густо обсыпали мукой.
— Ты путаешь, маска была на карнавале. Ну и короткая же у тебя память! Моя сестра хочет сказать, что у нее была дамская сумочка с несколькими экю. Разве не так, моя дорогая?
Старшая нахмурилась, и, желая скрыть разочарование, уставилась в пол.
— Если ты так говоришь…
— Я не говорю, а утверждаю. Ах, господин комиссар, моя сестра такая бестолковая. Представьте, как-то раз, я даже подумала на ее канарейку, которую называют как угодно, но я уверена, что речь идет именно о канарейке, и даже, быть может, о зяблике… Так о чем я говорила? Я читала в рассказе у одного путешественника, что был открыт новый вид, трясогузка Киршнера… Но это не твоя…
Николя опять перебил ее словоизлияния.
— В котором часу ваша племянница вышла из дома?
— Точно не скажу. Мы такие забывчивые! Она ушла в сопровождении Мьетты, нашей служанки. Нам следовало бы запереть Наганду, дикарь хотел пойти за ней. Потом мы вернулись в дом, вскипятили чайник и приготовили легкий ужин. И незадолго до полуночи легли спать.
— Мадемуазель, вы подтверждаете слова вашей сестры?
Шарлотта, по-прежнему храня обиженный вид, молча кивнула.
Он почувствовал, что сегодня обе очумелые сестрички вряд ли сообщат ему что-либо более удобоваримое. Без сомнения, они решили по-своему обвести его вокруг пальца и увести подальше от истины. Путаное многословие младшей казалось слишком естественным, чтобы не быть притворным. Он позвал Бурдо и велел привести обоих Галенов. Затем он обратился к Шарлю Галену и попросил его позвать Наганду. Гален-старший ушел, но быстро вернулся, совершенно растерянный.
— Господин комиссар, мы его заперли, но он сбежал!
— Объясните, в чем дело?
— Я поднялся наверх, дверь была заперта. Я отпер — никого! Наверное, он бежал через крышу. Индейцы такие ловкие, словно кошки…
— Только не наша, — парировала Камилла. — Ты не знаешь, что наша кошечка…
Николя резко оборвал поток ее речей, стараясь не думать о том, что следом может политься новый.
— Прошу вас, идемте на чердак. Покажите мне дорогу.
Меховщик постоял в нерешительности, затем направился к лестнице, видневшейся в конце коридора. Поднявшись на четвертый этаж, они оказались в чердачном помещении. Окошко в крыше было открыто и сквозь него виднелось сумеречное небо. Под окном стоял соломенный стул. Чтобы подтянуться на руках и протиснуться в окно, расположенное не самым удобным образом, нужно обладать недюжинной силой, подумал Николя, имевший опыт подобного рода упражнений… Обстановка вполне претендовала на спартанскую: связки соломы, накрытые большим разноцветным покрывалом с необычным рисунком исполняли роль кровати. С протянутых поперек комнаты веревок свисали какие-то веревочки. Шарль Гален проследил за направлением его взгляда.
— Здесь обыкновенно висят его индейские тряпки. Но мы приказали ему носить большой темный плащ и шляпу с широкими полями, чтобы он не привлекал к себе внимания любопытных и не пугал соседей своим татуированным лицом и длинными черными волосами.
— Интересно, в чем он на этот раз отправился на улицу…
— Не знаю. Мне в голову не приходило считать тряпки этого дикаря, которого я кормлю уже больше года.
Николя продолжил обыск. В небольшом деревянном сундучке лежали несколько амулетов, резные фигурки из кости, кукла с головой лягушки, мешочки, наполненные неизвестными веществами, три пары мокасин и несколько обсидиановых бусин, очень похожих на бусину, найденную в зажатой руке Элоди Гален. Убедившись, что Шарль Гален смотрит в другую сторону, Николя быстро завладел темными шариками. Затем они молча спустились вниз. Члены семейства Гален стояли на том же месте, где он их оставил, словно кто-то приклеил их к полу. Николя объявил, что всем, проживающим в этом доме, запрещено покидать столицу, а чтобы никто не попытался нарушить запрет, на заставы будут отосланы соответствующие распоряжения. Мера сия являлась крайне ненадежной, однако Галенам он об этом сообщать не стал.
