Стивен Галлахер - Царствие костей
Сэйерс вернулся в дальнюю часть зала, откуда ушел некоторое время назад. Он не разделял восторга свистящей и орущей толпы, на сердце его лежал камень. Причиной его уныния стал короткий разговор с Луизой в минутном перерыве между первым и вторым действиями.
Девушка торопливо подошла к нему.
— Том, — сказала она.
— Что, Луиза?
— Я хочу кое-что спросить вас.
— Пожалуйста. Для вас — что угодно.
— Как вы думаете, я могу нравиться мистеру Каспару?
Сэйерс застыл на месте, не проронив ни слова.
— Том, вы меня слышите?
— Вы всем нравитесь, Луиза, — выдавил он.
* * *Поздним вечером, когда спектакль уже закончился, зрители разошлись и актеры покидали театр, путь им преградили полицейские. На противоположной стороне улицы стояли два фургона, возле них тоже толпилось немалое число полицейских. Они быстро окружили здание и начали отсекать любопытных. Для лучшего освещения зажгли дополнительные фонари, в здание вбежали люди с носилками и простынями. Репортер «Сэлфорд кроникл», на ходу пытаясь отделить факты от вымысла, опрашивал стоящих на тротуаре припозднившихся зрителей и зевак, ничего не видевших и не слышавших, но охотно делившихся своими фантазиями. Из сбивчивых рассказов ему удалось выяснить, что из-за какой-то женщины между кем-то произошла то ли драка, то ли дуэль, что в деле замешана шайка, орудующая на Риджентс-роуд, что в схватке в театре погибли двое, а в близлежащем пабе распоясавшиеся хулиганы устроили массовую резню. Какой-то пьяница наткнулся на нож. Матросы насмерть бились с местными. Кто-то подсказал, что шайку на Риджентс-роуд возглавляет Билл Свирепый Бык. Вскоре любовь к грошовой «желтой прессе», воображение и жажда дать интервью довели собеседников репортера до истерики.
Сэйерс посчитал своим долгом побыстрее увести от театра женщин.
Каспара нигде не было видно.
Глава 11
Прежде чем отправиться на вокзал и сесть на поезд, Себастьян Бекер зашел в церковь, впервые за довольно продолжительное время. Она оказалась открытой. Серое предрассветное небо было мрачным, и ему вдруг захотелось побыть наедине с самим собой. Он вошел внутрь, закрыв за собой дверь на металлический засов, прогремевший под высокими сводами словно выстрел.
Себастьян подумал, что, наверное, совершил ошибку. Одного взгляда на внутреннее убранство ему хватило, чтобы вновь, как и раньше, когда он входил сюда еще ребенком, ощутить ужас и подавленность, оставившие страшный след в его душе, не стершийся и поныне. Мир католической церкви оставался прежним, сущность его не менялась. В Кельнском ли соборе, в крошечной ли миссии в Калифорнии — он был все тем же: свечи и позолота, полутьма и таинственность.
И еще страдания. Всегда страдания. В каждом изображении, в каждом гимне и молитве; привносил же их сам Бог, говоривший по-латыни, а нес Христос, не похожий ни на одного еврея, когда-либо виденного Себастьяном. Будто истинного Христа для церковных целей было недостаточно и они изобрели своего.
Бекер быстро преклонил колена. Он помнил процедуру творения молитвы, хотел бы сократить ее, но не знал как. Привычные действия глубоко укоренились в нем — он понимал, что застынет и не сможет продолжать молитву, если что-то пропустит и не исправит допущенную оплошность. Помолившись, Себастьян присел на первый ряд скамеек, с краю. Места эти предназначались для прихожан из одного района. Вокруг высокого алтаря горели лампады, не угасающие ни днем, ни ночью. За алтарем в резной раме висела громадная картина эпохи Возрождения. В полутьме он едва различал ее. Перед ней сиял крест, золотой, но не исключено, что латунный, — издалека определить было невозможно. Себастьян почти вызывающе посмотрел на него, отказываясь не только молиться, но и признавать саму необходимость молитвы.
«Тогда зачем же я пришел сюда?» — подумал он.
Новость, пришедшая ночью, ошеломила его. Тернер-Смит не просто умер, а погиб. Его убили. Внутри у Себастьяна все сжалось и похолодело, он никак не мог примириться с мыслью, что шефа, которого так любил и уважал, больше нет. Бекер корил себя за то, что не остановил его и не бросился в погоню за преступником. Тогда Тернер-Смит остался бы жив. Но тогда скорее всего его судьбу разделил бы Себастьян. Либо, поведи он себя иначе, напал на след преступника.
Возможно, шеф и наставник как раз и напал на его след, выявил нечто такое, что приближало финал расследования. Коли так, то его открытие и трагическая смерть явно связаны между собой. Однако эта версия будет опровергнута, в случае если Себастьян, сменив шефа, выживет. И не исключено, что погибнет, сделав то же открытие… Здесь Себастьян поймал себя на мысли, что повторять подвиги святых ему очень не хочется. Состоятся похороны. Особые, с полным набором почестей. Народ высыплет на улицы поглазеть на процессию, полюбоваться красивыми черными лошадьми с траурными плюмажами и полицейскими в полной форме, с медалями. Зрелище великолепное. Думая о похоронах, Себастьян невольно вспоминал крошечный белый гроб, в котором лежала его сестренка, такой легкий, что один человек не напрягаясь нес его на руках.
Ему не было тогда и девяти лет, должно было исполниться через несколько дней, и смерть для него мало что значила. Только горе везде вокруг него, пугавшее, заставлявшее цепенеть. Комнаты, затянутые черной материей, хмурые и серьезные люди в гостиной. Он все больше молчал, не осмеливаясь заговорить. Даже вид их жилища угнетал его; Себастьян старался лишний раз не попадаться на глаза матери.
Он тешил себя надеждой, что пройдет всего несколько дней — и все забудется, и мать будет любить его сильнее, чем прежде. Но его девятый день рождения пришел и ушел никем не замеченный, да и все последующие были омрачены беспощадной годовщиной смерти сестренки. Себастьян так и вырос с уверенностью в том, что его сестренку не просто продолжают любить, а любят больше его.
Зачем его матери понадобилось писать Тернер-Смиту? Свидетельство ли это материнской заботы, которую она так редко проявляла дома? Жизненный опыт подсказывал отрицательный ответ. Просто мать в обычной манере обозначила свое влияние на его жизнь. Она и раньше на любой его план реагировала одинаково — говорила лишь о том, как он плох. Она считала себя обязанной вмешиваться во все его дела.
— Молитва — это искусство, которому, как и любому другому, нужно учиться, — услышал Себастьян за спиной.
Он обернулся и увидел отца Александра, приходского священника, служившего здесь уже восемнадцать лет. Он находился где-то рядом и появился через одну из боковых дверей.
— Не сказал бы, что в последнее время ты часто молился, — заметил он.
— Вчера вечером погиб Тернер-Смит, — отозвался Себастьян.
— Тернер-Смит?
— Да. Мой начальник.
— Прости Господи душу его грешную, — пробормотал отец Александр. — Как это случилось?
— Обстоятельства неясны. Я отправляюсь туда с тем, что мне известно, и в случае необходимости произведу аресты. И если Бог есть, пусть он ведет меня.
Брови священника удивленно взметнулись.
— Что я слышу?! Ты говоришь «если»?
— В другой раз, святой отец, — сказал Себастьян.
Глава 12
Хотя заведение миссис Мак и находилось на улице, где располагались почти все городские гостиницы и пансионы, на нем не было ни вывесок, ни объявлений. Владелица, в прошлом актриса, известная многим людям своей профессии, не видела смысла или пользы в том, чтобы афишировать свое заведение, привлекая внимание тех, кто ведет обычный образ жизни. Актеры и рабочие сцены возвращались иногда под утро, и многие из них спали, как правило, до полудня. Ужинали они поздно, когда большинство горожан уже спали, после чего час или два проводили в беседах. Говорили они только о театре, об актерской игре. Они жили в своем мире. Даже и сейчас многие обыватели считали жизнь актеров недостойной.
Всегда в пути, они не заводили друзей в тех местах, где появлялись. Общались только между собой и с себе подобными. Актеры представляли собой одну большую семью, находящуюся в постоянном движении, и миссис Мак в ней играла роль и домохозяйки, и матери: приветливо встречала актеров, давала им приют, приглядывала за молодежью, одинаково требуя от всех ступивших под крышу ее пансиона соблюдения высоких моральных устоев. Любой буян и распутник в присутствии миссис Мак, женщины суровой и властной, становился кротким как овечка.
Она давно стала театральной легендой. У нее имелся муж, о котором можно сказать лишь то, что это был тихий, незаметный и невзрачный человечек.
* * *В субботу Том Сэйерс проснулся чуть позднее десяти часов утра. Обычно он вставал раньше, но прошлой ночью никак не мог заснуть. Он поднялся, спустился вниз, взял висевший на кухне запасной ключ и вышел пройтись по освещенной лунным светом улице. Том не боялся хулиганов, да и в такое позднее время даже отпетые забулдыги и шпана уже валяются по своим кроватям. Гулял он долго, дошел до широкой реки, разделяющей два графства, медленной, сверкающей лунными блестками, грязной и черной, как нефть. Выходя из дома, Сэйерс надеялся привести в порядок свои мысли, но и по возвращении в пансион они все так же беспорядочно метались.
