Николас Ремин - Снег в Венеции
Рабочий кабинет императора, в котором она сейчас находилась, служил также и для аудиенций: он был достаточно велик, чтобы вошедший мог в течение нескольких секунд – согласно этикету – идти по ковру, прежде чем застыть перед императорским столом. За эти секунды вошедший должен был проникнуться ощущением полновластия верховного правителя – особенно если император не сразу отрывал взгляд от лежащих перед ним бумаг, давая таким образом понять, что заметил визитера. Некоторым случалось минут десять стоять в столь безрадостном положении перед столом императора; впрочем, заговаривая, император далеко не всегда удостаивал подданных взглядом. Это в последнее время сделалось излюбленным приемом Франца-Иосифа Император не смотрел в глаза людям, вызывавшим его презрение или недоверие. Обычно он говорил, уставясь на какую-то деталь их одежды, например, на ворот камзола – словно разглядывал какое-то пятно.
Елизавета решила заставить коменданта города просидеть в приемной не меньше получаса, а потом еще минут десять простоять в томительном молчании перед столом императора К такому варианту сам император пока не прибегал. Но Елизавета считала, что нет в мире ничего, что нельзя было бы улучшить.
Она была в платье из черного шифона со строгим кружевным воротом. Это платье старило Елизавету, но именно такого эффекта она и добивалась. В данных обстоятельствах ей хотелось казаться старше своих двадцати пяти лет.
Как и было оговорено, слуги впустили Тоггенбурга в кабинет императора в половине двенадцатого. Елизавета, не поднимая глаз, слушала его шаркающие шаги. Наконец Тоггенбург почтительно замер перед столом в ожидании, когда его заметят.
Но Елизавета, наморщив лоб, по-прежнему не отводила взгляда от документов в синей сафьяновой папке, которая лежала перед ней на столе. Она вдруг с удивлением поняла, что это предписания об уничтожении трупов погибших либо павших животных в сельском округе Воден. Поистине, не было ничего, что не требовало бы заботливого внимания императорской власти! «…Особо следует указать на то, что необходимо удалять внутренности павших животных и подвергать их специальной обработке, чтобы избежать опасности распространения заразы…» Елизавета наконец отвлеклась от текста и решила заметить Тоггенбурга.
– Сожалею, что заставила вас ждать, господин генерал. – Она откинулась на спинку кресла и посмотрела в глаза Тоггенбургу – вместо того чтобы начать бесстрастно разглядывать его мундир, как это сделал бы император.
Тоггенбург был худощавый мужчина лет шестидесяти с зачесанными назад седеющими волосами и пышными усами. Странно, но его на лице не было ни тени волнения – он был совершенно спокоен. Комендант города стоял в позе послушного слуги – слегка наклонившись, с предупредительной улыбкой на губах. На нем был светло-синий мундир императорских егерей со всеми орденами и регалиями. Елизавета узнала орден Короны в золоте, рыцарский крест ордена Леопольда и орден Марии-Терезии.
– Садитесь, господин генерал.
Тоггенбург, прищелкнув каблуками, отдал честь и сел на краешек стула, как это принято у военных.
– Вам известно, зачем я вас пригласила, господин генерал?
– Пропала почта вашего императорского величества.
– Что с ней случилось, с моей почтой? Графиня Кёнигсэгг упомянула о каком-то происшествии.
Тоггенбург выпятил подбородок.
– Действительно, имело место некое происшествие Барон Хуммельхаузер, который вез в своей каюте предназначенную для вас почту, стал жертвой преступления. Он был убит и ограблен. Все бумаги, которые были при нем, исчезли.
– А почему следствие ведут военные, а не полиция Венеции?
Тоггенбург шевельнулся на стуле и чуть было не перешел на драматический шепот, но одумался и продолжил нормальным голосом:
– Есть данные о том, что готовился заговор против августейшего семейства, У надворного советника были при себе документы, из которых это следовало.
– И теперь они пропали – вместе с почтой для меня?
Тоггенбург кивнул.
– Но виновный нами схвачен. Полковник Перген уже допросил его. Этот человек – директор приюта для девочек.
– На кого готовилось покушение, и кто должен был его совершить?
– Этого мы не знаем. Предполагаемого виновника зовут Пеллико.
– Тогда допросите этого Пеллико.
– Это более не в наших силах. Между двумя допросами он повесился в своей камере. И поскольку документы, которые надворный советник Хуммельхаузер должен был передать полковнику Пергену, исчезли, никто не может сказать, когда и кого именно намеревались убить заговорщики.
– Выходит, опасность угрожает и мне.
– Только не в королевском дворце, ваше императорское величество.
– Как вас понимать?
– Вашему императорскому величеству не следует впредь покидать дворец без охраны.
– Я никогда не гуляю без охраны.
– Я сомневаюсь, что офицеры из свиты сумеют в случае необходимости предотвратить покушение.
– А ваша охрана – как будет выглядеть она?
– Сотни человек будет достаточно для надежной защиты вашего императорского величества, если вам будет угодно посетить одно из кафе в центре города или прогуляться по близлежащим улицам и переулкам.
– Вы сказали… сотни человек?!
Тоггенбург и бровью не повел.
– Двадцать человек, разделившись на две группы, образуют двойное кольцо вокруг вашего императорского величества, а еще двадцать человек будут обеспечивать фланги и оперативное пространство по мере вашего движения. – Фразеология профессионального военного взяла вверх над придворным этикетом. – А еще шестьдесят человек, преимущественно лучшие стрелки из хорватских егерей, будут обеспечивать безопасность во время вашей прогулки со стороны поперечных улиц и переулков и контролировать узловые пункты.
– Это значит, что я буду обязана сообщать вам в точности, куда я собираюсь пойти?
Тоггенбург согласно кивнул.
– Лучше всего – за два-три дня, ваше императорское величество.
– А моя прогулка сегодня днем по центру?
– Я сделаю соответствующие распоряжения. Некоторые из охранников будут в штатском. Внешнее оцепление составят переодетые в партикулярное платье хорватские егеря.
– Смехотворно! А нет ли альтернативы этим мерам предосторожности?
Тоггенбург приподнял плечи. Ему удалось выразить голосом чувство сожаления:
– Альтернатива этим мерам предосторожности – немедленный отъезд вашего императорского величества.
– Мое возвращение в Вену?
– Причем как можно быстрее.
– Это вы мне предлагаете?
– Не в моей прерогативе предлагать что-либо вашему императорскому величеству.
– Намереваетесь ли вы написать отчет об этом деле?
– Он будет готов не позднее завтрашнего дня.
– И копию его вы отправите в Вену?
– Само собой разумеется.
– Будет ли в отчете упомянута также молодая женщина? – спросила Елизавета как бы невзначай.
– Молодая женщина?
Елизавета тонко улыбнулась.
– Говорят, будто на «Эрцгерцоге Зигмунде» был еще один труп.
Тоггенбург задумался, прежде чем ответить.
– У надворного советника была гостья, когда в его каюту ворвался Пеллико, чтобы завладеть документами.
– Гостья?
Тоггенбург испуганно захлопал ресницами и сказал:
– Это дама, которая тоже прибыла в Венецию на «Эрцгерцоге Зигмунде». Похоже, она была итальянкой из Триеста.
– В какое время произошло преступление?
– Около полуночи.
– Гм, в таком случае эта дама была с ним в очень близких отношениях. Был ли надворный советник женат?
– Нет, он был холост.
– Упомянете ли вы эту даму в вашем отчете?
Тоггенбург вымученно улыбнулся, хрипло кашлянул и заметил:
– Я счел бы неуместным компрометировать человека, который погиб при исполнении служебных обязанностей.
– А что вы предприняли для того, чтобы найти похищенные документы и мою почту?
– Проводятся обыски в частных квартирах и проверяются документы у подозрительных лиц. Полковник Перген исполнен решимости найти документы.
Елизавета поднялась, давая понять, что аудиенция заканчивается.
– И еще кое-что, господин генерал.
– Ваше императорское величество?
– А эта молодая женщина… как ее убили? – спросила Елизавета.
Тоггенбург ответил мгновенно, без всяких колебаний:
– Ее застрелили, ваше императорское величество. Воистину ужасная смерть.
Елизавета была совершенно уверена, что мужчины не умеют лгать, не выдавая себя. Франц-Иосиф, например, когда лжет, смотрит на носки своих сапог и подергивает кончиками усов. Когда комендант города сказал ей, что в отчете не будет упомянуто о том, что он советовал ей оставить Венецию и вернуться в Вену, он солгал. Елизавета заметила это по выражению его глаз. Но когда она спросила его, как погибла молодая женщина, он сказал правду, и это могло означать лишь одно – что ему самому всего не сказали.
