Мэтью Перл - Тень Эдгара По
Моя безмятежность была поколеблена, когда экипаж круто накренился, а затем вовсе остановился. Комиссионер, ругаясь, соскочил с козел.
— Обычная канава, — с облегчением в голосе пояснил он. — Я-то думал, колесо разболталось! Но тогда бы мы…
Из окна я видел, как лицо его вдруг застыло. Комиссионер замолчал на полуслове, точно в знак невыразимого почтения к некой очень важной персоне. Секунду спустя он уже пятился прочь от экипажа, а почтение в его чертах сменилось ужасом.
— Эй, любезный! — закричал я. — Сударь, что это вы делаете?
Я высунулся из окна. Возле экипажа стоял почти квадратный господин в застегнутом под самый подбородок ярко-синем мундире, с большими усами и изящно заостренной бородкой. Я хотел выйти и спросить незнакомца, не видал ли он, в каком направлении скрылся комиссионер, однако квадратный господин в синем мундире сам распахнул дверцу экипажа и со светской непринужденностью уселся рядом со мной.
Он заговорил по-французски. Увы, нервное перенапряжение и усталость мешали мне задействовать познания в этом языке, даром что в последнее время я добился изрядных успехов. Первой мыслью было выскользнуть в другую дверь. Я бы так и поступил, если бы выход не преграждал человек в шинели. Он слегка отогнул полу, дабы явить мне такой же ярко-синий мундир и саблю, свисавшую с начищенного черного ремня. Вид оружия, ослепительного в солнечном свете, оказал гипнотическое действие. Ладонь незнакомца опустилась на рукоять сабли; слегка постучав по рукояти пальцами, он многозначительно кивнул и произнес:
— Allons donc![9]
— Полиция! — воскликнул я, одновременно с облегчением и со страхом. — Значит, господа, вы из полиции?
— Да, — сказал квадратный, протягивая руку. — Пожалуйте ваш паспорт, мосье.
Я подчинился и стал в тревоге наблюдать за выражением его лица.
— Кого вы ищете, господин офицер?
— Вас, мосье, — с лаконичной улыбкой отвечал квадратный.
Позднее мне объяснили, что в тот период бдительное око парижской жандармерии не пропускало ни одного молодого, а в особенности молодого и холостого, американца, полагая, что таковой может оказаться радикалом, прибывшим с целью свергнуть правительство. Учитывая, что правительство совсем недавно пережило этот пренеприятнейший опыт — я говорю о насильственной замене короля Луи-Филиппа республиканским правлением, случившейся за три года до описываемых событий, — так вот, учитывая это обстоятельство, страх перед радикализмом может показаться странным человеку, не слишком подкованному в политической истории Франции. Неужели, станет недоумевать такой человек, французы боялись, как бы чернь, уже имеющая законодательную власть и должным образом избираемого президента, не наскучила республиканизмом и не была спровоцирована к восстанию с целью вернуть короля?
Стражи порядка, остановившие мой экипаж, доходчиво объяснили, что префект жандармерии настоятельно рекомендует мне явиться к нему сразу по прибытии в Париж. Загипнотизированный и, как ни странно это звучит, очарованный саблями и элегантной синей формой, я с готовностью согласился.
Другой экипаж, с более резвой парой лошадей, примчал нас на рю де Жерусалем, где располагалась префектура.
Префект, добродушный и рассеянный человек по фамилии Делакур, присел подле меня (совсем как его подчиненный в экипаже) и в точно такой же манере изучил мой паспорт, к слову, безукоризненно выправленный мосье Монтором, французским послом в Вашингтоне. Мосье Монтор также снабдил меня письмом, подтверждающим мою благонадежность. Однако префект проявил крайне мало интереса к обоим письменным свидетельствам безобидности моих намерений.
Обозначив вероятную цель моего приезда как бизнес, туризм и образование, префект просил назвать нужное слово. Во всех случаях я отвечал отрицательно.
— Тогда что же привело вас в Париж нынешним летом?
— Видите ли, господин префект, мне нужно встретиться с одним человеком по очень важному делу, но дело это связано с Соединенными Штатами.
— И кто же этот человек? — спросил префект, пряча любопытство за легкой улыбкой.
Услыхав имя, он опешил, затем переглянулся с полицейским, сидевшим напротив нас.
— Кто-кто? — переспросил префект по истечении нескольких минут, как бы в полузабытьи.
— Огюст Дюпон, — повторил я. — Выходит, вы с ним знакомы, господин префект? Я писал мосье Дюпону в последние месяцы, но…
— Что? Вы переписывались с Дюпоном? — резко перебил второй жандарм, низенький и очень толстый.
— Конечно, нет, мосье Гуннер, — изрек префект.
— Вы правы — перепиской это не назовешь, — подтвердил я, сердясь на догадливость префекта. — Мосье Дюпон оставил без ответа несколько моих писем. Поэтому я приехал сам. Я здесь, чтобы лично все объяснить мосье Дюпону, пока еще есть время.
— Бог в помощь, — пробормотал Гуннер.
— Но он же не… в смысле, мосье Дюпон жив?
Мне показалось, префект ответил: «Почти»; впрочем, какое бы слово это ни было, он его проглотил и с этой минуты снова сделался веселым и славным малым. (Должен признаться, что я не заметил перемены в его настроении, пока она, перемена, не случилась во второй раз.)
— Не обращайте внимания на эти закорючки, — посоветовал префект, передавая паспорт своему коллеге, чтобы тот посредством печати оставил на страницах целый ряд иероглифов, несомненно, полных смысла для посвященных. — Вот оно, орудие новой Инквизиции — не правда ли, мосье Кларк?
Префект резко прервал разговор о Дюпоне, выразил надежду, что мне понравится Париж, и просил обращаться к нему, если возникнут трудности. На выходе из префектуры несколько сержантов, следивших за порядком, смерили меня взглядами разной степени подозрительности и неприязни, вследствие чего я с чувством огромного облегчения смешался с городской толпой.
В тот же день я заплатил мадам Фуше, владелице гостиницы «Корнель», за целую неделю вперед, даром что рассчитывал закончить свои дела гораздо скорее.
Полагаю, мне следовало учесть — или хотя бы заметить — определенные знаки. Например, реакцию консьержа в доходном доме, куда я адресовал письма Дюпону. Я отправился по этому адресу на следующее утро по прибытии, и консьерж, услышав, кого я хочу видеть, сузил глаза и покачал головой.
— Дюпон? На что он вам понадобился?
Попытка консьержа отвадить неизвестного посетителя от известного сыщика почему-то не навела меня ни на какую мысль.
— Мне срочно требуется профессиональная консультация мосье Дюпона, — объяснил я.
Последовало странное шипение; вскоре выяснилось, что консьерж так смеется. Затем он сообщил, что по этому адресу мосье Дюпон больше не проживает, а информации о своем местонахождении не оставлял. Сейчас его и сам Колумб не сыщет.
На пути обратно в гостиницу я думал о Дюпене, хорошо мне известном. Разумеется, известном по рассказам Эдгара По. Литературный Дюпен был как бы ключом, открывшим мне главный вход в мир Эдгара По посредством убеждения, что необъяснимое может и должно быть понято. «Мой французский персонаж» — так По назвал Дюпена в письме ко мне. Ах, если бы я в свое время расспросил По, как узнать Дюпена; если бы проявил больше любопытства! Тогда не был бы потерян понапрасну целый год; я бы куда быстрее напал на след этого выдающегося парижанина!
Эдгар По не описывает внешности Дюпена. Я понял это, лишь когда перечел все три рассказа, держа в уме этот вопрос: как выглядит Дюпен? Если бы меня прежде спросили, есть ли у По внешние характеристики Дюпена, я бы заговорил с таким любопытствующим как с законченным идиотом. Конечно, Эдгар По описывает одного из своих важнейших персонажей, причем в деталях. Ведь Дюпен — его визитная карточка! Но что же я обнаружил? Внешние характеристики Дюпена действительно присутствуют, хотя лишь внимательный и вдумчивый читатель, всем сердцем переживающий за героя, сумеет их выявить.
Для примера приведу пародийный рассказ По «Человек, которого изрубили в куски». В рассказе говорится о прославленном генерале, чья внешность вызывает всеобщее восхищение. Однако у генерала есть роковая тайна: каждый вечер он разваливается на части (результат многочисленных боевых ранений), и чернокожий слуга вынужден собирать его тело перед завтраком. Полагаю, этот рассказ является выпадом Эдгара По против литераторов второго и третьего ряда, совершенно теряющихся в тени его гения; против литераторов, считающих описание внешности этаким ключом к оживлению персонажа. Что касается Огюста Дюпена, то отнюдь не информация о его жилетах, но удивительный склад ума гарантировал ему место в моем сознании.
Получив от библиотекаря первую газетную вырезку с упоминанием о прототипе Дюпена, я предпринял несколько попыток выяснить имя «источника» через редакцию соответствующей нью-йоркской газеты, но ничего не добился. Зато несколько недель штудирования французской прессы и адресных книг увенчались успехом — теперь я располагал изрядным списком вероятных прототипов.
