Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
Выступили затемно.
Поначалу из лагеря еще можно было разобрать удаляющиеся шаги и случайное бряцание оружия. Потом на какое-то время все стихло — до тех пор, пока в неприятельском стане почтенные муэдзины не начали призывать правоверных к утренней молитве «фаджр». И как будто в ответ по горам раскатилось внезапное эхо от первого выстрела…
Нужды передвигаться скрытно больше не было.
Капитан Парфенов осенил себя крестным знамением и подал команду;
— На руку, братцы!
Отряд пошел в штыки.
Солдаты в несколько мгновений одолели расстояние, отделявшее их от берега, и тотчас же устремились вброд, прямо на персидские батареи. Первая из них была захвачена врасплох, и все находившиеся при ней переколоты штыками. Сразу после этого, не дав образумиться бывшим на второй батарее, отважный поручик Ладынский скомандовал свои егерям: «Вперед!», и никто из неприятелей вновь не успел спастись. На третьей батарее персы все же попытались оказать организованное сопротивление, однако столь же тщетно — четвертая же батарея досталась атакующим вообще без хлопот, потому что обслуга ее перепугалась и убежала. Таким образом, пятнадцать фальконетов, причинявших большой урон русскому лагерю, менее чем в полчаса были отбиты без всякого урона со стороны нападавших.
Разорив неприятельские позиции над рекой, капитан Парфенов со своим людьми и с трофеями возвратился обратно, в расположение отряда. Вышедший перед строем, чтобы поблагодарить солдат и офицеров, полковник Карягин даже не смог найти подобающих слов — и закончил свою короткую речь тем, что перецеловал их всех на суворовский манер:
— Низкий поклон вам, чудо-богатыри!
К этому времени под командою у него оставалось всего триста пятьдесят офицеров и нижних чинов, половина которых имела ранения разной степени тяжести. Поэтому насладиться заслуженным отдыхом никому из участников вылазки не удалось — сразу же с построения их отправили на позиции, для отражения новых атак.
— Ваше высокоблагородие! — Несомненный герой дня, Парфенов, прослужил на Кавказе с полковником не один год, они крепко дружили, однако при посторонних общались между собой, соблюдая субординацию. — Егеря взяли пленного, неприятельского офицера.
— Где же он, господин капитан?
— В лазарет отнесли.
— Сильно раненый?
— Никак нет! Ну, не так, чтобы очень… — покачал головою Парфенов. — Отбивался отчаянно, вот и пришлось его прикладом успокоить.
— Господин капитан, пусть этого пленного приведут, если это возможно, в порядок. И доставят ко мне без промедления! — распорядился полковник Карягин. Потом посмотрел на дежурного адъютанта: — Да, и вызовите еще эту, как ее… Каринэ, переводчицу…
Спустя четверть часа в помещение штаба солдаты под руки приволокли плененного персиянина, которому на вид можно было дать немногим более двадцати лет. Лицо его портил огромный кровоподтек, торопливо прикрытый не слишком умелой повязкой, один глаз заплыл, а расшитый серебряной нитью кафтан оказался разорван почти от подола до рукава. Локти пленного были накрепко стянуты за спиной его же собственным кашмирским кушаком.
— Скажи ему, чтобы не боялся за свою жизнь.
На допросе присутствовал кроме Павла Михайловича Карягина и майора Котляревского также румяный поручик Лисенко, который в атаке на батарею командовал подразделением, пленившим вражеского офицера. Переводила Каринэ:
— Он говорит, что ничего не боится, потому что жизнь правоверного в руке Аллаха.
— Ответ, достойный храбреца, — кивнул полковник.
— Он также предлагает вам, пока не поздно, самим сдаться на милость победителя, знаменитого полководца, наследного принца Аббас-Мирзы, — перевела Каринэ.
— Причем же тут Аббас-Мирза? Разве против нас сейчас сражается не Пир-Кули-хан?
— Хан — всего лишь начальник передового отряда. Он слишком стар и слишком осторожен. Он постоянно бережет своих солдат… — поморщился пленный. — Принц уже давно стер бы ваш лагерь с лица земли! Но немного осталось, уже сегодня вечером он подойдет сюда со всем своим несметным войском…
Карягин и Котляревский обменялись короткими, быстрыми взглядами, однако пленный уже оборвал себя на полуслове. Лицо его перекосилось — либо от боли, либо из-за того, что прозвучало нечто лишнее.
— Спроси, кто он такой? И как его зовут?
— Он не желает отвечать, — перевела Каринэ.
— Но, однако же, согласитесь — разве не следует нам понимать, с кем именно мы сейчас обсуждаем условия капитуляции?
Этот довод показался пленному достойным внимания. После короткой паузы он все-таки решил назвать себя:
— Я Мехмед, родной племянник Джавад-хана Зиядхан-оглы Каджара.
— Последнего правителя Гянджи?
— Да, вы, русские, подло напали на него и убили!
— Хан погиб в честном бою.
— Он говорит, что носит равный твоему званию чин серенгха[7].
— Гляди-ка… ведь и правда, птица не простая нам попалась, — заметил Павел Михайлович. — Будем, значит, знакомы! Я — полковник Карягин, а это — мой заместитель, майор Котляревский…
Наконец пленный все-таки удостоил собеседника взглядом:
— Он говорит, что в персидском войске уже знают вас и ваших офицеров. Поэтому и предлагает перейти на службу к наследному принцу.
— И что же нам делать у принца?
— Разве господину полковнику не известен пример Самсон-хана?
Услышав это имя, офицеры снова переглянулись. Человек, про которого только что упомянул пленный, был известен и проклят среди русских войск, находившихся на Кавказе. Этот самый Самсон Макинцев происходил из солдатских детей, отличился в боях против горных племен, но три года назад в чине вахмистра дезертировал из Нижегородского драгунского полка. Поступив «наибом», то есть поручиком, в персидский Эриванский пехотный полк, Самсон Макинцев тут же принялся вербовать в свою роту соотечественников из числа военнопленных и дезертиров. Очень скоро его рота, а затем и отдельный пехотный батальон, организованные по российскому образцу, стали самыми боеспособными в армии наследного принца Аббас-Мирзы, за что сам Макинцев получил чин «явера» (майора). Тогда же Макинцев, по слухам, перешел в мусульманскую веру и взял себе новое имя — Самсон-хан.
— В бою русские проявляют отменную храбрость и выучку. Оттого те из них, что поступили на персидскую службу, пользуются особым расположением его высочества принца Аббас-Мирзы…
Офицеры в очередной раз обменялись между собою короткими взглядами. Разумеется, русский солдат, хотя бы и преступный, бежавший из своего отечества по разгулу или своеволию, был несравненно способнее к отправлению обязанностей регулярной военной службы, чем ленивый персиянин, не понимавший ни пользы дисциплины, ни необходимости ей подчиниться. Поэтому не так трудно было поверить, что наши дезертиры приобрели за короткое время доверие персидских военачальников, сохранили его и даже увеличили отвагой и смекалкой, которые свойственны русскому человеку.
— Каждый ваш офицер, перешедший в персидскую службу, сразу же получает звание на два чина выше, чем имеет сейчас, и богатый оклад. Принц Аббас-Мирза также дарует своим русским офицерам хороший дом с фруктовым
