Опера и смерть - Вера Русакова
У меня уже голова шла кругом от этих сведений. В коридоре послышался шум, дверь приоткрылась; появилась чья-то курчавая голова, озабоченная состоянием ноги «друга Джанни». Я воспринял это как знак свыше, пожелал синьору Каэтани выздоровления и ушёл.
Очевидно, представление закончились. Люди явно иностранного происхождения ходили и бегали по гостинице, выражая самые разнообразные чувства и желания на разных языках, преимущественно итальянском. Я прошёл к себе в номер и заснул.
Глава 12.
Рассказывает Пол Эверсли.
Утром я навестил доктора Пауэлла.
Он оказался худым и бледным молодым человеком, а его жена – хорошенькой пугливой козочкой. Мы обменялись обычными любезностями, а потом прошли в кабинет доктора.
– Мне жаль майора, – сказал доктор. – Он и Ваша сестра поддержали нас, когда мы с Софи поженились.
– Вам известны обстоятельства его смерти?
– Да. Софи рассказала. Сам я не мог поехать на похороны: мой пациент требовал неослабного наблюдения.
– Вы слышали когда-нибудь фамилию «Паркс»?
Доктор улыбнулся:
– Слышал многократно, и носили её самые разные люди.
– Я имею в виду Артура Паркса, музыканта?
– Вот о таком никогда не слышал.
Я помолчал.
– Как умерла моя сестра?
– Она умерла при родах.
– В самом деле? А мне сказали, что повесилась.
Пауэлл вздрогнул.
– Кто?! Кто Вам мог такое сказать?!!
– Неважно.
Он нервным движением потёр лоб.
– Важно. Важно знать, кто распространяет эти чудовищные слухи!
– А отчего умер мой племянник?
Пауэлл посмотрел на меня, затем отвёл глаза в сторону. Его тело явственно дрожало.
– Естественная смерть… Младенцы часто умирают от непонятных причин.
Тут мне стало страшно.
Глава 13.
Рассказывает Пол Эверсли.
Придя в себя и слегка успокоившись, я вернулся в гостиницу. По дороге обдумал всё услышанное. Неужели это правда? Неужели доктор Пауэлл покрывает убийство маленького ребёнка? Это чудовищно. Но объясняет всю эту мрачную историю. За исключением маленькой детали: револьвера.
В гостинице я первым делом навестил семейство Ларраньяга. Пресловутый дон Октавио был дома: он оказался красивым – даже слишком красивым для мужчины – молодым парнем и прилично говорил по-английски.
Ларраньяга практически повторил слова жены, но с существенным дополнением: жуткую историю рассказывала не парксов друг, а его жена, и в доме майора она была горничной. Что ж, как говорят в простонародье, понятно, откуда ноги растут.
Оружия у Паркса он не видел, но видел другое:
– Сеньорита Элизабет как-то странно смотрела на синьора Артуро, когда он спиной стоял. Объяснить на чужом языке я это не могу… не добрый взгляд.
Я откланялся и пошёл к Имолезе. Низенький бас был искренне расстроен.
– Мы познакомились в труппе Мелинти… Клоака это была, прости господи, выгребная яма, а не труппа. Ещё хуже этой. Артур собирался жениться на Джульетте, хористке… Дочь простого рыбака, носила вульгарную фамилию Гамба, на сцене представлялась Орсини. Я ещё сказал: что ты так поскромничала, назвалась бы лучше Борджа! Обиделась, дура. Все бабы дуры, а в особенности те, которые считают себя умными. Я тогда попал в тюрьму… за долги. Неловко получилось, знаете ли… Потом мы с Артуро встретились в Турине, выпили по чашечке граппы. Он сказал, что ищет работу. И так удачно получилось – не прошло и недели, как откинулась мадам Пернэ.
– Вы её не любили? – спросил я. Глупый вопрос, и совершенно бесполезный для дела.
– Да за что её любить-то было? Как раз такая дура, которая воображает себя умной. Таскалась бог знает где бог знает с кем. Например, была у неё связь с каким-то богатым индусом – в результате Жюстин обрела несколько превосходных драгоценностей и внебрачную дочь. Вы видели, какое ожерелье одевает Рубина на сцене? Когда исполняет партию Лейлы? Так вот, это не имитация, а настоящие драгоценности, и какие! Разумеется, Жюстин утверждала, что была замужем, но это явное враньё – вдов они сжигают. Да и потом уняться не могла – старуха уже, а спуталась с Каэтани, который её вдвое моложе…. Ну, не совсем вдвое, но у мужчин и у женщин время течёт по разному. А когда взяла дочку из пансиона, так стала делать вид, что стесняется.
Теперь понятно, почему синьор Джанкарло недолюбливает юную Рубину.
– Было ли у Артура оружие? Не видел. Что я делал в воскресенье? Молились в комнате у Джорджо Банфи, потом в карты играли, потом репетировали. Репетиция была – хуже некуда: Артур не пришёл, Ларраньяга и Амати фальшивили, девчонка устроила истерику: по мамочке, видите ли, тоскует! Так я ей и поверил! Все бабы, даже мать и дочь, друг друга ненавидят! Когда Тереза и Жюстин всячески целовались, они могли других обмануть, но не меня!
Последним был визит к Рубине. Сначала не мог найти её номер в списке, потом припомнил ту чудовищную фамилию, которую озвучила Тереза Ангиссола.
Уже знакомый слуга открыл мне дверь. В номере приятно пахло кофе, сваренным, как я сразу понял, на стоявшей тут же спиртовке. Хозяйка номера сидела в кресле возле камина, одетая в красный халат, украшенный белым и желтым кружевом. На её коленях с удобством помещалась белая с чёрными подпалинами кошка, уставившаяся на меня немигающими жёлто-зелёными глазами.
Рубина была очаровательна и в самом деле походила на драгоценный камень; всем известно, что смешение кровей противоестественно и очень вредно как для потомства, так и для общественной нравственности, но внешность Рубины Пернэ, казалось, вознамерилась опровергнуть эту очевидную истину. Возможно, впрочем, что за столь красивой вывеской скрывалась глубокая порочность.
В довершенье всего оказалось, что она медленно, но довольно прилично изъясняется на языке Шекспира.
– Синьора Паркса я знала мало. После смерти мамы я оставила сцену на время траура. Когда скончалась одна из наших певиц скончалась, а другая вышла замуж…
Полные губы тронула улыбка
– … это звучит странно, но такова жизнь – тогда дон Стефан попросил меня вернуться. Я не могла их подвести. Труппа мне как семья.
Поразительная наивность у такой взрослой девушки. Или она ловко притворяется?
– Майор Рейс-Морган? Нет, не слышала.
– Один из друзей мистера Паркса рассказывал мрачную историю об убийстве младенца. Мне говорили, что Вы при этом присутствовали.
Девушка медленно подняла на меня чёрные глаза. Они были прекрасны. В них можно было утонуть, и утонуть с восторгом.
– А, это тот,
