А. Веста - Доля ангелов
Кинг запрещал мне трогать трость, но в тот вечер он где-то задержался. Я достал из тайника под вагонной полкой, служившей мне кроватью, посох Вольфа и вынул перстень. Я уже знал, как вызвать «дух камня». Нужно было надеть перстень на левую руку, мысленно задать вопрос и прикрыть глаза. В ожидании ответа надо было дышать ровно, чтобы расслышать слабый голос камня и не «расплескать» изображение.
Внутри камня родилось слабое свечение. Настя заглянула в мерцающую глубину, крупно вздрогнула и закрыла лицо ладонями:
– Нет, мне страшно, давай лучше спрячем его!
Внутри камня, как в алом аквариуме плавала спящая голова. Вокруг нее колыхались размытые космы, похожие на солнечные протуберанцы.
«Ты, кто живет в этом камне, покажи мою мать!» – беззвучно приказал я.
Губы «мертвой головы» страдальчески дрогнули, тяжелые веки приоткрылись, и мир вокруг меня окрасился кровью.
Я увидел ребенка лет шести или семи, большеглазого, с нежной кожей и мягкими золотисто-русыми волосами и не сразу понял, что это я сам. Мальчишка хныкал и протирал глаза. Дощатая дверь трещала под ударами.
– Откройте! Наркомат внутренних дел!
– Мама! – позвал ребенок.
– Тише! Тише!
Молодая женщина, стоя на коленях, натягивала на ноги мальчика теплые чулки и тяжелые зимние ботинки. Почему лицо ее не осталось в моей памяти? Я помню даже кружевной воротничок на сером платье; последние дни она спала одетой, но не помню ее лица. Задыхаясь от спешки, она выталкивала меня с черной лестницы:
– Беги!
У крыльца дымил черный автомобиль, по осенним лужам растекались радужные бензиновые всполохи. Я не знал, куда мне идти, и топтался в темном осеннем дворе. В наших окнах, единственных во всем доме, горел свет. Я услышал приглушенный крик, посыпалось битое стекло, и я бросился обратно, вверх по лестнице. Я колотил в дверь, но запор уже захлопнулся, и я не мог попасть туда.
– Мама!!!
Это были последние слова, которые я произнес, перед тем как Всевышний наложил на меня обет молчания. Я бился грудью о дверь, пока меня не схватили за шиворот и не приподняли от пола. Извернувшись, я с визгом вцепился в жесткую волосатую руку и, прокусив ее до крови, ринулся вниз на улицу. Я слышал свистки и вопли, топот сапог и крик матери:
– Беги! – ее голос захлебнулся и стих.
Я бежал сквозь дождь, по лужам, через темный парк. Уже никто не гнался за мной, а я все бежал, не в силах остановиться, не встречая на своем пути и малого укрытия, чтобы забиться в пещеру, в щель, в древесное дупло и наконец-то ощутить себя в безопасности.
Впереди мигали гирлянды разноцветных лампочек. Я пролез между досок забора и, ринувшись напролом, прополз в дыру под тентом. Все еще спасаясь от погони, я ужом ввинтился сквозь решетку и оказался в клетке. Чудовище, дремавшее в углу, забило полосатым хвостом. Я упал на спину. Зверь потрогал лапой глухо застегнутое пальтишко, обнюхал мое лицо, щекоча проволочными усами, и ворча улегся в углу клетки. Я выбрался из клетки, нашел большой ящик, залез в него и накрылся крышкой. Забившись в угол, я заснул от пережитого страха.
...Я очнулся под гром оркестра, в яростном свете прожекторов и беззвучно закричал от ужаса. В горле дрожали натянутые струны, но я не слышал своего голоса, и от этого было еще страшнее. Пестрая, раскрашенная тарелка арены неслась мне навстречу. Алые и белые зубцы по ее краям вертелись, сливаясь в сплошной узор. Я летел вниз в сундуке среди развевающейся кисеи и разноцветных огненных струй, под оглушительный рев оркестра, как упавший с небес метеорит.
Кинг в ту ночь не пришел ночевать. Не было его и на следующее утро. В отчаянии я решил «спросить» о нем перстень. Как всегда после короткого головокружения и падения в алую бездну, я получил то, о чем просил.
...Воображение перенесло меня в комнату с низким потолком и решетками на окнах. На стуле сидел полураздетый Вольф. Белая рубаха на нем была разорвана. В углах губ присохла кровь.
– Итак, вы Вольфганг Зейберг, польский эмигрант? – допрос вел худощавый, обритый наголо человек. – 1900 года рождения. Местечко Кадош под Краковом. Еврей. Из ремесленников. Основное занятие фокусник-иллюзионист. Вы подтверждаете, что знакомый вам лама Данцон – официальный агент Токио?
Вольф молчал.
– Говорят, если выбить зубы, язык работает гораздо лучше, – заметил офицер.
Вольф вздрогнул, словно проснувшись:
– Лама мой друг и, если хотите, тоже мастер иллюзиона. Он пришел из алтайского дацана и к Японии не имеет никакого отношения.
– Тогда откуда ты взял сведения о передвижениях японцев? – следователь резко перешел на «ты». – Ты работаешь на японскую разведку?
– Я не располагаю никакими сведениями о деятельности этой разведки.
Несколько дней назад Кинг выступал перед резервом Дальневосточной армии и на вопрос о судьбе без вести пропавшего летчика сказал, что его самолет был сбит над позициями японцев, но летчик жив и переведен в лагерь военнопленных вблизи японского местечка Хиото. В зале наверняка был агент «Смерша», который и донес о «пророчестве» куда надо.
– Откуда ты узнал о пленных в Хиото?
– Я умею читать небесную книгу пророчеств, – обреченно произнес Вольф.
– Что ты тут пропаганду разводишь, грязный жид?
Вольф встал без приказа. Его глаза были полузакрыты, словно он читал невидимый текст в гранях хрустального шара:
– Перед Огненным разумом нет ни эллина, ни иудея . Но есть люди, и есть – дьяволы! Мне не нужно собирать информацию. Не нужно кропотливо изучать и анализировать ее, как разведчику или резиденту. Это слишком человеческий путь . Мои прозрения похожи на вспышку. Мне ведомо время Ангелов, где все, что будет, уже свершилось...
Вольфа сбили с ног и принялись молотить ногами. Это приемы жесткого следствия назывались «французской борьбой». Я не чувствовал боли, от которой корчился мой учитель, но потерял сознание. Очнувшись, я больше не мог «нащупать» мысли Вольфа. Мне чудились крадущиеся шаги вокруг вагончика, и я плакал от страха. В ногах скулил Медоро. Глубокой ночью пудель лапами открыл дверь вагончика и убежал в дождливый мрак. Сквозь шум ливня я не сразу расслышал тяжелые шаги. Скрипнула дверь, в вагончик запрыгнул рыжий от глины Медоро.
– Тайбеле, – позвал из тьмы знакомый голос.
С плеч Вольфа сползала мокрая земля, по лицу бежали потоки грязи, и мешались с кровью. Я бросился к нему, тычась в ледяные щеки и омертвелые губы:
– Папа...
– Мальчик мой... Ты говоришь! Говори, говори еще!
– У тебя кровь? Они били тебя? – шептал я.
– Восемь пуль прошли мимо, но ни одна пчела не укусила... – он силился улыбнуться. – Это всего лишь царапины. Меня забросали землей под обрывом у Исети. Но Медоро нашел меня, он помог мне разрыть землю и окончательно вернул к жизни. Но мне придется исчезнуть, Тайбеле, – говорил Вольф. – Они не прощают своих же собственных ошибок. Я верил, что найду в этой стране царство справедливости. Мудрый, как змей, я оказался наивен, как ребенок. Я так и не научился разговаривать с центурионами и Пилатами, казнившими Христа. Лама Данцон поведет меня на Восток.
– Он жив?
– Да, наш оранжевый старик умеет отводить глаза. На память я оставлю тебе свою тросточку-змею. Трость подарил мне индийский факир. Клянусь, на моих глазах он превратил в этот посох свою змею, танцующую под дудку. Индийцы называют «змеей» тайную силу, дремлющую в основании позвоночника. Когда «змея» встает на собственный хвост, человек становится волшебником, и то, что прежде мешало, становится опорой в его пути к вершинам. Ты хочешь спросить меня о перстне? Я заберу его с собой, хотя по праву он принадлежит тебе.
Вольф откашлялся и продолжил:
– В тот ненастный осенний вечер, когда я достал тебя из летающего сундука, он висел на твоей груди, на узкой ленточке под одеждой. Я сразу понял, что с твоими родителями случилась беда и Бог препоручает мне свое дитя в куцем пальтишке и грубых башмаках. Твоя судьба доказывает, что великие способности познания могут быть развиты практически у каждого человека. Ты и есть тот самый «новый человек». Ты – мой лучший фокус!
Теперь я расскажу тебе о перстне. У него много имен. В северных сагах его называют перстнем Нибелунгов. На авестийском языке его зовут «кровь алой звезды». С тибетского его имя переводится, как «ключ Агартхи». Так называет камень лама Данцон. Данцон говорит, что если перстень берет в руки человек, посвященный в его тайну, внутри алого камня вспыхивает огненная янтра – священный знак. Но я ни разу не видел ее. В рубине мне являлась только «мертвая голова», должно быть, над камнем висит заклятие шеддим?
