Данила Монтанари - Проклятие рода Плавциев
— Скажи мне, давно ли длится эта любовная связь?
— Она началась в первый же после их свадьбы приезд Луция. Он без труда соблазнил ее: красавец, аристократ и вдобавок овеян славой непобедимого воина… Короче, полный набор глупостей, от которых такие женщины, как Елена, теряют голову! Лучше бы мой брат оставался со своей гарпией Присциллой и не женился бы на этой бесстыдной особе! Но ей нелегко будет найти другого дурака, который согласится содержать ее в роскоши. Если она надеется, будто какой-нибудь красавец патриций женится на ней…
— Похоже, ты нисколько не сомневаешься в ее измене, — подзадорил его сенатор.
Может, Секунд говорил так только из-за сильной неприязни к сводному брату-аристократу?
— По вечерам, весной, я задерживаюсь в садах, чтобы послушать пение ночных птиц. Ты бы только видел, как она спешила к башенке Фабриция! А когда выходила от него, уверяю тебя, ее прическа оказывалась далеко не такой же безупречной, как раньше.
Аврелий изобразил на лице выражение, соответствующее случаю. Супружеские неприятности Аттика по-новому освещали всю эту историю. Он вспомнил вздувшийся труп с культей вместо руки и содрогнулся.
— Почему же ты не донесешь на нее, если считаешь, что это она убила твоего брата?
Младший сын Гнея печально покачал головой:
— Это не единственный скандал в нашей семье, благородный Стаций. Что же тогда говорить о Сильвии, внебрачном сыне какой-то рабыни, с которым в доме обращаются как с настоящим патрицием? Еще могу понять своего отца, но Паулину… Когда он родился, я был очень одиноким ребенком, и мне было хорошо с мачехой. Она была строгая, но справедливая, а я ведь остался без матери, понимаешь? И мне хотелось, чтобы всегда так было, а она, забыв обо мне, все время проводила с этим внебрачным! — Внезапно глубокая скорбь в его голосе сменилась яростью. — Этот грязный плод чрева какой-то дикарки получал столько внимания, столько забот, столько ласки… Тебе не кажется, что это он убил Аттика и собирается рано или поздно расправиться и со мной? Сукин сын! — зло бросил Секунд и поспешно удалился в сторону виллы.
Цапля Катилина, словно преданный щенок, последовала за ним, покачиваясь на своих длинных ногах.
У Аврелия от огорчения опустились руки. Он тоже хотел уйти, как вдруг серенькая птичка с загнутым клювом села ему на плечо и принялась поклевывать ухо. Патриций осторожно освободился от нее и закрыл дверцу вольера, а птичка все продолжала забавно выкрикивать:
— Осторо… осторооо… осторожно, собааака!
6
Четвертый день перед ноябрьскими нонами
На следующий день после ноябрьских календ Кастор предстал перед Публием Аврелием веселый и довольный:
— У меня новость ценой в два серебряных сикля,[34] хозяин!
— Неужели меня назначили проконсулом Киликии? — с иронией спросил сенатор.
— Не торгуйся, патрон, говорю тебе, она того стоит!
Ловко поймав блестящие монетки, александриец выложил новость. Но сделал это, как всегда, по-своему, не сразу, а заходя издалека, чтобы подольше помучить хозяина и посмотреть, как он будет сгорать от нетерпения.
— Так вот, господин, речь идет о Сильвии…
— Гм, любопытно. И что же, Кастор?
— Сильвий, молодой вольноотпущенник…
— Знаю, знаю, что он вольноотпущенник. Переходи к сути.
— Я тоже знаю, что ты знаешь, что Сильвий вольноотпущенник. А вот чего ты не знаешь и что, на мой скромный взгляд, было бы чрезвычайно важно тебе знать, — это то, что он…
— Он?
— То есть Сильвий…
— Сильвий?..
— Вольноотпущенник…
— Что он натворил, Кастор?
— Дело в том, что он, именно он лично… Я имею в виду Сильвия, господин, молодого вольноотпущенника…
— Клянусь памятью Эпикура! — зарычал взбешенный сенатор. — Если не перестанешь кружить вокруг да около, дальше болтать будешь где-нибудь в соляных копях на Сардинии, там и окончишь свои дни!
Александриец пожал плечами:
— Если бы ты без конца не перебивал меня, я давно бы уже обо всем рассказал.
— Если бы?! Выкладывай свою новость, несчастный лентяй! Иначе…
— Так вот, патрон, Сильвий — сын Плавция!
— В таком случае многое становится понятным! — сказал патриций, тут же забыв о карательных планах в отношении секретаря.
— Практически все знают это, хотя никто не говорит вслух. Помнишь, какую слабость питал Гней к рабыням? Так вот юноша — плод одной из его страстей, кажется, какой-то германки.
— Четверо! — неожиданно вспомнил Аврелий. — Деметрий сказал: четверо детей Плавция, а Секунд назвал Сильвия внебрачным сыном рабыни-дикарки. Теперь становится понятно, почему он оставил ему такое наследство! Естественно, старик никогда этого не признавал, потому что мать Сильвия оставалась рабыней, когда родила его, а рожденные в рабстве не могут получить римское гражданство…
— Это не тот случай, господин, — возразил секретарь. — Плавций сразу же дал свободу матери мальчика, так что он родился свободным и мог бы стать его законным сыном. Старик, однако, не счел нужным признать свое отцовство, поскольку у него уже было два законных наследника. И все же он всегда очень ласково и заботливо относился к Сильвию — настолько, что даже поручил воспитывать его своей жене.
— И Паулина повела себя, как Октавия, вырастившая сыновей своего мужа Марка Антония и Клеопатры, после того как они покончили самоубийством… А что известно о настоящей матери Сильвия?
— Она скончалась при родах. Плавций находился в тот момент в Иллирии. Паулина и служанка помогли ей рожать, прекрасно зная, кто отец ребенка.
— А ведь Гней перевернул моря и горы, лишь бы жениться на Паулине! — удивился Аврелий.
— Но вскоре после женитьбы ему пришлось по приказу Тиберия уехать, и вернулся он только спустя пять месяцев, привезя в подарок новобрачной беременную рабыню.
— Великолепный подарок любимой жене!
— Говорят, Паулина и глазом не моргнула!
— Женская солидарность — прежде всего: матроны в прежние времена отличались железной волей. Вот, например, героическая Порция, жена знаменитого Брута, многие годы терпела в своем доме женоподобного юношу, к которому ее муж был неравнодушен.
— А еще говорите, что мы, греки… — поддел Аврелия Кастор, но тот, обдумывая новость, уже не слушал его.
— Должен признать, что поначалу я заподозрил между Плавцием и молодым вольноотпущенником какие-то двусмысленные отношения, хотя и сомневался, поскольку старик весьма заинтересованно посматривал на невестку.
— А, Елена! Тут многие с ней заигрывают…
— А кое-кто и не без успеха! — сказал Аврелий, поведав верному секретарю об обвинениях Секунда.
— Так что, пока ты теряешь здесь время, наш воин наслаждается очаровательной госпожой! В прежние времена ты не допустил бы этого!
Ленивым жестом патриций дал понять: пусть ему уже перевалило за сорок, но он все же не такой старый, как это кажется Кастору.
— Скажи-ка мне лучше: Сильвий знает, кто его настоящие родители?
— Думаю, да, — ответил александриец, и в это время миловидная девушка с живыми глазами заглянула в дверь.
— Заходи, заходи, Ксения!
— Кастор! — загремел хозяин, гневно сжав кулаки. — Нельзя ли попросить тебя назначать любовные свидания вне этих стен?
— Мне Кастор не нужен, — сразу же ответила девушка. — Я пришла к тебе, сенатор.
— Ко мне? — Аврелий нахмурился.
— Да. Мне нужно передать просьбу молодой хозяйки.
— Чью? — спросил любопытный Кастор, опередив хозяина.
— Госпожа Невия ждет тебя в храме Флоры, за болотом, — сообщила девушка с выражением сообщницы на лице.
— А, вот, значит, как обстоят дела! — усмехнулся Кастор. — А я-то, по простоте души, думал, речь идет о ее матери!
Аврелий вышел в перистиль, не обращая на них внимания.
Он старательно расправил складки хламиды и потрогал щеки, не слишком ли отросла борода. Потом, стараясь не спешить, отправился в сад, сопровождаемый колкими замечаниями александрийца.
* * *— Ave,[35] сенатор! — улыбнулась ему Невия.
— Послушай, девочка, по-твоему, это прилично вот так посылать за мной? Что подумают рабы! — для виду возмутился Аврелий, не сумев, однако, скрыть своего удовольствия.
— Ты недоволен, сенатор? Напрасно огорчаешься, ведь я только приумножаю твою славу, — усмехнулась Невия.
Она сидела на ступеньках небольшого храма, по-детски обняв руками колени. Патриций опустился рядом с ней. С низких ступеней виднелась часть болота и башенка вдали. Позади густая лесная чаща отделяла хозяйскую территорию от помещений, где спали сельские рабы, нередко прикованные цепями.
— Итак, что за спешка?
— Завтра, как и ежегодно в этот день, рабы устраивают праздник в честь Фавна. Они принесут жертву богу Аверну, что живет на дне озера. Все очень боялись, что из-за смерти Аттика праздник не состоится, но потом все-таки было решено его не отменять. Аверн — бог подземного царства, и Гней просто обязан принести жертву в память сына. Он обратится к богам в надежде на хорошие предзнаменования после такого ужасного несчастья.
