А. Веста - Звезда волхвов

   В сердце холма звенел слабый человеческий голос. Сдерживая дыханье, Егор слушал тихое монотонное пение. Преодолевая зябкую дрожь, он пошел на голос. Пение набирало силу, нарастало глухим рокотом. Впереди мелькнул огонек. Сквозь соляные выросты заиграл слабый свет, как от малой свечи, поставленной на пол. Робкий светоч был далеко, но ровный коридор, как труба телескопа, был направлен на этот огонек. Севергин погасил фонарик и двинулся к свету. С хрустом обломилась под ногой соляная «щетка». Свеча погасла. Он включил фонарик и прошел до конца рукава. На полу дымилась задутая свеча. Он достал мобильник и попытался набрать номер управления, но сигнал тонул в каменной толще.

   В глубине горы стукнул камень, и Севергин ринулся на звук. В пляшущем свете фонарика качались стены и ходили ходуном старинные деревянные крепи и обрушенные балки. Раз или два он слышал тяжелые медленные шаги, и он почти нагонял невидимку, но всякий раз тот уходил одному ему известными ходами. Севергин приказывал неизвестному остановиться, но в ответ похохатывало эхо и замирало тусклым шепотом. Внезапный удар по темени рассыпался в мозгу снопом искр, яростная жгучая боль залила затылок, в ушах замер грохот обвала.

   Глава 10    

Звезда волхвов

   И умер я, и видел пламя,

   Не виданное никогда,

   Пред ослепленными глазами

   Светилась синяя звезда.

    Ожидая отца Нектария, владыка Валерий поливал рослый фикус с огненной вспышкой бутона на верхушке.

   Комнатные цветы были его слабостью еще со времен семинарской юности, за что его когда-то и прозвали «садовником». Ожидая настоятеля, он привычно возился с цветами. Владыка был спокоен и даже весел. Ближе к вечеру он провел молебен о схождении вод, и вскоре Досифеева скрыня ожила и наполнилась влагой. Отец Нектарий был прав в своих догадках о тайном шлюзе под решеткой. Во время молебствия Тит спустился в подземелье и привел в действие шлюз и рычаг, возвращающий воду. Но любое чудо нуждается в строгой дозировке: «Дайте слепому глаза, и он тотчас же попросит бровей. Стоит приоткрыть завесу тайны, и толпа сорвет весь полог. Если вода вновь исчезнет и опять появится после молебна, это может войти в привычку, а привычка убивает чудо!» – рассуждая о природе чудесного, владыка едва не залил фикус.

   Настоятель Нектарий вошел со всегдашним легким поклоном, не поднимая скорбных глаз, словно стыдясь смотреть в лицо владыки. Да и сам владыка вовремя отвернулся к цветам. Чувствуя непривычное смущение, он медлил начать трудный для обоих разговор.

   Нектарий даже покашлял укоризненно, поторапливая владыку: в монастырском распорядке время ценится дорого.

   – Ваше Высокопреподобие, мне нужен ключ от дарохранительницы, – сказал владыка Валерий с непривычной мягкостью. – Я первым хочу осмотреть завещание...

   После обретения мощей Досифея запечатанный ларец с его завещанием хранился в алтаре, внутри старинной серебряной дарохранительницы. В древности этот сосуд называли Сионом. Дарохранительница была изваяна в виде модели Иерусалимского храма. Она запиралась на ключ и опечатывалась большой монастырской печатью. И ключи, и печати хранились в покоях настоятеля.

   До сих пор взаимные отношения владыки и отца Нектария регламентировались строгой дисциплиной и местом каждого в церковной иерархии. Но после находки в подземельях многое изменилось. Поэтому владыка был готов не только к возражениям и увещеваниям со стороны настоятеля, но и к прямому неповиновению, и заранее называл возмущение отца Нектария «бабьей истерикой». Но отец Нектарий молчал.

   – Я обязан проверить сохранность завещания до того, как в монастырь съедутся важные персоны и пресса, – вкрадчиво продолжил владыка.

   В настоятельском покое было тихо. Владыке Валерию даже показалось, что он один в комнате, лишь зудела и с лету бросалась на стекло большая сизая муха. Отец Нектарий молчал, и это молчание было его единственным сопротивлением перед неизбежностью. Он сознавал свою обреченность под напором епископа, но все еще продолжал безмолвную борьбу.

   – Помогите мне, отец Нектарий, ведь вы здесь хозяин! – Этим льстивым возгласом владыка Валерий перекладывал на него всю тяжесть грядущей лжи.

   На щеках отца Нектария стыли слюдяные полоски – следы скатившихся слез. С некоторых пор слезы заменяли ему молитвы. Они приходили сами в минуту всякого душевного волнения. За эти праведные слезы отца Нектария особенно любила паства. Надо быть практически святым, чтобы прослыть среди людей хотя бы праведником, и отец Нектарий уже почти приблизился к этой заповедной для всякого христианина черте. Всю жизнь исповедуя смирение, в эту минуту отец Нектарий смертельно скорбел, сознавая насилие над истиной. Он решительно покачал головой и перекрестился.

   – Ключ! Мне нужен ключ, – напомнил владыка Валерий.

   – Не делайте этого! – обреченно попросил отец Нектарий. – Вы можете повредить завещание.

   – Дело не в завещании. Неужели не ясно, что труп в монастырском подземелье и исчезновение воды в роднике – нити единого заговора! Вчера мы были безоружны перед нашим тайным врагом, но сегодня мы обязаны опередить его. Вы представляете, чем мы рискуем? Нет, вы не представляете... Я в конце концов могу и приказать, но пока только прошу...

   И настоятель сдался. Он провел владыку в свой кабинет, открыл сейф и достал из опечатанного конверта старинный серебряный ключ. Со стороны можно было подумать, что он все еще раздумывает, передавать ли его владыке, но владыка Валерий решительно вынул ключ из ладони отца Нектария и в одиночестве направился в Покровский собор. Из алтаря владыка собственноручно вынес тяжелый Сион и вернулся в покои настоятеля. Водрузив Сион на стол, он аккуратно срезал печати и вынул узкий длинный ларец, похожий на пенал. Сверху он был залит толстым слоем воска, чтобы сберечь его содержимое от сырости. В ларце лежали несколько темных от времени рукописных листов и кожаный свиток. Для начала Владыка достал листы и поднес к свету. Это было широко известное «Сказание о преподобном Досифее».

   – Вот видите, отче, ничего страшного не случилось...

   Иссохшая бумага зашелестела в руках владыки.

   – «...И по сему бывшу бездождию великому, – читал владыка Валерий, – в окрестных местах три лета, не токмо же источником, но и рекам иссякнути от бездождия. И абие помолися святый и потрясеся место сие и соиде родии на источник воды неисчерпаемый и до днесь. И все приходящии людие приимаху от него воду на потребу себе...» Родии? Что такое родии? — прервал чтение владыка.

   – Родией в древности звалась молния, – пояснил отец Нектарий. – Я и не знал, что слово «родник» связано с «молнией», а значит и с языческим Родом. Так вот откуда пошло название Громовый ключ! Этого нет в тексте основного сказания.

   – Нет и не надо. Для нас главное, что Святой Досифей совершил заклинание влаги, подобно Моисею в пустыне, и спас этот край от засухи.

   – Велика вера, что растворяет кладези, – вздохнул отец Нектарий. – Сие чудо нам в укорение. Иссякла вера, иссяк и источник.

   – Ничто не иссякло... – Владыка отложил Сказание. – Уныние, ваше Высокопреподобие, есть тяжкий грех. Нам доверено вести корабль церковный в жестоком море ересей, безверия и откровенного богоборчества. И осаждают нас со всех сторон, и норовят вырвать кормило, и много мужества нужно, чтобы следовать заветам святых отцов наших...

   Владыка Валерий вещал вдохновенно, виртуозно плел словесное кружево, пересыпая свои рапсодии перлами и самоцветами.

   – Великий глад духовный точит Русь, оттого и потянулись люди к вере. Новые храмы открываются, старые обители оживают. Тут тебе, отец Нектарий, – непочатое поле, трудись, Пахарь Божий, сей семена веры, – в приватном разговоре владыка частенько переходил на «ты», – и народ тебя любит за слезы твои о малых сих. Да и обитель твоя на хорошем счету. Чистым сердцем и детской душой веруй и радуйся!

   – Еще не пришло время радоваться, – ответил отец Нектарий. – Не видать пока великих побед на поле нашей брани. Сдаем мы свои рубежи. В приходах – склоки да бабьи сплетни, в монастырях среди монахов – лень и плоти угождение. Пастыри людей удержать не могут. Вот интеллигенция сразу после перестройки в церкви потянулась, а потом так же скопом и отхлынула.

   – Что поделаешь? Не наша в том вина. Расеюшка – страна обрядная, и глубокой христианской веры в ней никогда не было. Ты об интеллигенции не плачь. Эта Саломея студодейная перед каждым новым Иродом плясать готова, как девка блудная, что по всем дворам подолом метет. Что ни день, то у нее новая игрушка: то буддизм, то йога, а веры вовсе никакой нет. А вера, батюшка, это потерянная при дороге золотая драхма. Без труда и послушания ее не отыскать. А послушание этой публике ох как не любо!