Елена Арсеньева - Печать Владимира. Сокровища Византии (сборник)
– Мне неведомо, что ты задумал, Артемий, но я предполагаю, что ничего конкретного ты не знаешь. Что касается меня, то я связан строжайшей тайной сокровищ. Мне удастся осуществить задуманное только в том случае, если я никому ничего не скажу. Вскоре – как только я осуществлю свой план – ты обо всем узнаешь. И я знаю одного человека, который не оправится от удивления, – это мой сводный брат. Но могу заверить, что в моем плане нет ничего позорного для человека моего происхождения. Напротив, именно мое положение заставляет меня действовать по этому плану. Настала пора напомнить отцу, что его кровь течет и в моих жилах. Но сейчас, боярин, ничего нельзя поделать. На кон поставлены мое счастье и моя честь. И я скорее умру, чем расскажу тебе о своем плане.
– Честолюбие – не лучший путь к счастью, – сухо заметил дознаватель, раздраженно дергая себя за длинные усы.
Вот уже дважды – Артемий подумал о художнике Злате – он напрасно увещевал людей, но ни на шаг не продвинулся в деле, которое привело его в Ршу. «Вскоре я буду годен только на то, чтобы служить воспитателем детей моих старых товарищей по оружию», – с горечью подумал Артемий. Ясно было только одно: в данный момент он ничего не добьется от Олега. Лучше было вернуться к этой теме позднее и попытаться разговорить старого боярина или его дочь. А пока он должен выслушать юного монаха, который хотел сообщить ему нечто важное.
Артемий холодно, но церемонно простился с Олегом и прошел в сени. Там никого не было. Он вышел на высокое крыльцо и увидел Василия, который разговаривал с конюхом. Заметив дружинника, Василий устремился к нему.
– Можешь ли ты мне объяснить, что означает этот неожиданный визит? – угрюмо спросил Артемий.
– Это Макар, юный послушник… Ты помнишь его, благородный Артемий, это он предупредил старца о нашем визите. Пока ты беседовал с пачкуном, я, выйдя из церкви, столкнулся с послушником. Он стоял рядом с входом, а поскольку дверь была приоткрыта, то он, несомненно, слышал отрывки твоей беседы со Златом. У меня сложилось впечатление, что он что-то знает. Ты упомянул об убийстве и о расследовании, которое привело нас в монастырь, и он побледнел. Я это заметил, выходя из церкви. Я принялся его расспрашивать, но он смутился и не хотел ничего говорить. Я объяснил, где он сможет нас найти, если переменит мнение и у него возникнет желание довериться нам. Так вот, он пришел к боярыне Дарье, чтобы поговорить с тобой! Он взял старую лошадь Федора, который валит лес, поскольку не хотел, чтобы монах, смотрящий за конюшней, стал его расспрашивать. Он мне сказал: «Это исповедь, хотя у меня нет грехов». Я не знал, когда ты вернешься, и решил, что будет лучше, если я приведу его сюда.
– Хорошо. Но где он? – нетерпеливо спросил Артемий.
– Незадолго до того, как ты вышел, ему вдруг стало плохо… И он отправился в пустынь. В конце концов, может, он просто передумал и притворился больным, чтобы сбежать!
– Ты понимаешь, что он хотел сообщить мне? Это может быть чрезвычайно важно! – воскликнул Артемий. – Ты должен был поставить меня в известность до того, как он ушел! А ты спокойно позволил ему сбежать, даже не подумав, что мы наконец нашли свидетеля! Коня мне, быстро! – закричал он, обращаясь к конюху. – Василий, жди меня вместе с Митьком у старой боярыни. Я возвращаюсь в пустынь. Я должен узнать, что хотел сообщить Макар!
На этот раз Артемию понадобилось меньше часа, чтобы проехать через лес и добраться до высокого берега. Лес быстро окутывала темнота. К небу, расцвеченному пурпурными полосами, взлетала суровая песнь, отчетливо слышимая в тишине. Пробил час вечерней. Молодой привратник-послушник открыл дознавателю ворота и взял под уздцы его лошадь, чтобы отвести в конюшню. Он подтвердил, что все братья, в том числе и послушники, в церкви. Макар наверняка там. Артемий твердым шагом взошел на крыльцо и, стоя на верхней ступеньке под сводом, решил дождаться, когда монахи выйдут.
Дознаватель обдумывал все детали разговора с Олегом в доме Прокопа. Брат князя был, безусловно, искренен, говоря о своей любви к боярышне Подлипе. История была трогательной и звучала правдоподобно. Но намерение пойти наперекор воле Владимира, заключив брак, не имеющий никакой политической ценности, с боярышней, которая не могла похвастаться ни княжеским происхождением, ни приданым, служило достаточным мотивом для того, чтобы Олег совершил необдуманные поступки, действовал неосмотрительно и – почему бы нет? – предпринял рискованный, но выгодный для его планов демарш. Княжеская печать, золото, чтобы нанять дружину…
Да, бесспорно, мотив казался еще более убедительным в свете того, что Артемий недавно узнал о планах Олега. Князь вполне мог солгать, говоря, что не встречался с хранителем библиотеки ни в городе, ни в окрестностях монастыря. Но стать соучастником убийства… Если Олег замешан в этом деле, то какова степень его вины? Заказчик, действующее лицо или невольный сообщник? Другими словами, в какой степени он был способен совершить столь отвратительный и подлый поступок, каким является убийство боярина, а также сплести заговор против своего брата и князя? К тому же нельзя было забывать, что безмятежное выражение лица жертвы ясно указывало на то, что хранитель библиотеки умер прежде, чем догадался, что с ним происходит. А это служило определенным доказательством, что он знал своего убийцу!
Существовал еще один вопрос, который не давал дознавателю покоя. Слова Олега о княжеских сокровищах были слишком загадочными, чтобы не вызывать беспокойства. Хотел ли байстрюк ценой предательства, коварных слов, вооруженным путем завладеть престолом своего брата, смоленского князя? Уже давно между потомками Рюрика свирепствовала братоубийственная война, вспыхивающая время от времени адским пожаром, истребляющая семьи, разоряющая земли. Несмотря на симпатию, которую Артемий испытывал к Олегу, он должен был принимать во внимание дурные примеры, способные толкнуть молодого человека на опасный путь. Но тут дознаватель оказывался в тупике, столкнувшись с упрямым молчанием Олега и нехваткой фактов.
Звон колоколов прервал раздумья Артемия. Служба закончилась, и монахи начали покидать церковь. Дознаватель проворно отошел в сторону и встал в углу за крыльцом. Он наблюдал за монахами, чтобы подать знак Макару, когда тот появится. Но послушника все не было.
Подойдя к одному из братьев, которые последними выходили из церкви и торопливо направлялись к кельям, Артемий спросил, присутствовал ли Макар на службе. Монах подозрительно посмотрел на боярина, и тому пришлось назвать свое имя. Только тогда монах ответил:
– Послушник Макар в церкви. В конце службы он потерял сознание. Сейчас им занимаются брат Кирилл, наш травник, и художник Злат. Несомненно, недомогание было вызвано запахом краски! Он исходит от этой ужасной фрески, которую наш отец Никодим терпит по неизвестным причинам. Этим запахом пропиталась вся церковь! Ничего удивительного, что…
Но Артемий не стал слушать дальше. Он бросился внутрь.
В боковом нефе несколько монахов, среди которых был и травник, тихо беседовали, склонившись над телом, лежавшим на плитах. Грубо растолкав монахов, пробивая себе дорогу, дознаватель присел на корточки рядом с безжизненным телом юноши. Злат поддерживал голову несчастного. Лицо послушника было мертвенно-бледно, рот приоткрыт. Кто-то расстегнул узкий ворот, чтобы Макар мог легче дышать, и Артемий разглядел зловещие красноватые пятна на шее и впалой груди послушника. Тело юноши содрогалось в конвульсиях.
– Макар, ты слышишь меня? – проговорил Артемий, пытаясь сдержать волну бессильного гнева, подступавшую к горлу. – Это я, боярин Артемий. Что ты хотел мне сообщить? Говори!
Юный послушник открыл глаза, поблекшие от страданий. Он смотрел на дружинника, но, казалось, не видел его.
– Злат! – прошептал Макар, и зеленоватая пена выступила у него на губах.
– Я здесь, брат Макар! Я с тобой, друг мой!
Голос молодого художника звучал глухо. Он плакал.
– Говори, малыш! Назови мне имя! – просил Артемий.
Но было слишком поздно. Макар, вздрогнув, широко раскрыл глаза… Через мгновение его тело застыло. Потом он весь обмяк и упал на руки Артемия. Ни дознаватель, ни кто-либо другой больше ничего не могли сделать для Макара…
Дружинник осторожно положил голову послушника на плиты и поднялся. Один из монахов перекрестил безжизненное тело. Злат опустил голову. Слезы художника потекли на бледный лоб его друга. Артемий положил руку на плечо Злата, обвел взглядом людей, склонившихся над трупом. Лица одних монахов были суровыми, других – выражали любопытство, однако все они были удивленными.
– Бог мне свидетель, я никогда прежде не видел столь сильного приступа! – прошептал брат Кирилл, травник.
– Бедный юноша не отличался крепким здоровьем, он заболевал от любого пустяка… – начал другой монах.
