Курт Ауст - Второй после Бога
– Силы небесные!.. – воскликнул судья Мунк снова и принялся вынимать и считать монеты.
Монеты разной величины и достоинства одна за другой исчезали в руке судьи, я напряженно ждал.
– Пятьдесят риксдалеров, – наконец сказал он вдруг ослабевшим голосом, посмотрел на монеты и медленно ссыпал их обратно в сундук. В скудном свете, падавшем из окна, монеты звенели, подпрыгивали и поблескивали.
“Сундук с сокровищем, – подумал я. – Бедный солдат-крестьянин держал в доме сундук с сокровищем, очевидно, он никогда даже не прикасался к этим деньгам!”
– А теперь, молодой человек… – судья положил обе ладони на стол и бросил на меня лихорадочный взгляд, – мне интересно послушать, какой вы сделаете вывод из того, что вы здесь увидели.
“Если с послом Папы что-нибудь случится, виноватым сделают тебя…”
Я взял нож, задумчиво взвесил его в руке и подошел к алькову. Невольно подумал, что у ножа неудобная ручка, шестигранная, и потому неудобная. Наверное, это был привезенный с войны трофей, почему-то дорогой для Юстесена, и он не хотел с ним расставаться. Кончиком ножа я показал на лицо покойного.
– Многое говорит о том, что Халвор Юстесен умер от яда, подмешанного ему в пищу. Господин судья сам видит, что язык покойного сильно распух и приобрел неестественный цвет, белки глаз красные, зрачки сужены. Синюшный цвет кожи и красные пятна, особенно на груди, означают, что работа внутренних органов была чем-то нарушена. Мне хочется использовать выражение фельдшера и сказать, что у покойного произошло coagulum organum – иначе говоря, отказали все органы. – Я покосился на своего слушателя, чтобы убедиться, что он успевает воспринимать мои слова. Судья Мунк склонился над столом и с разинутым ртом сосредоточенно ловил каждое мое движение и каждое слово. – Этот человек что-то съел или выпил, что привело к коллапсу внутренних органов, организм перестал действовать. Не исключено, что его первач был сделан из недоброкачественных продуктов или, что более вероятно, каша в этом котелке была сварена из испорченной крупы. Поскольку в доме нет никакой крупы, из которой можно было бы сварить кашу, можно сделать логический вывод, что Халвор Юстесен был отравлен тем человеком, который принес ему эту кашу. – Я торжественно посмотрел на судью Мунка, ожидая его реакции.
И она не заставила себя ждать.
Он вытаращил на меня глаза и выпрямился на стуле:
– Что?! Тот, кто принес Юстесену кашу, и отравил его?
Судья Мунк замолотил кулаками по столу так, что бутылка запрыгала. Плохая привычка, подумал я, и сердце у меня глухо застучало. Судья почти весело взглянул на меня и встал:
– Думаю, мадам Ранняя Пташка умрет от смеха, – сказал он. – Подождите-ка минутку.
Он быстро вышел, и в окно я увидел, что он прошел мимо дома, где жила молодая женщина, к третьему дому, выходившему в этот двор. Подойдя к двери, он забарабанил в нее кулаком:
– Мадам! Это городской судья. Проснитесь и придите к нам быстрее, чем какает новорожденный теленок! Слышите!
Молодая женщина с ребенком на руках наблюдала за этим зрелищем. Надеюсь, она не собирается заговорить с судьей, подумал я. Это было бы некстати.
Наконец дверь перед судьей Мунком отворилась, и из нее высунулось заспанное лицо пожилой женщины.
– Выходите! – приказал судья Мунк и схватил ее за руку. Женщина бурно запротестовала, но судья крепко держал ее и не отпустил, пока она, дрожа от гнева, не предстала передо мной, ее беззубый рот извергал на меня поток непонятной тарабарщины.
– Замолчите, мадам, и слушайте, – сказал судья Мунк и отпустил ее руку. Издав последний сердитый вопль, она замолчала и уставилась на него. – Этот молодой человек интересуется, кто готовил кашу Юстесену. Это вы принесли ему утром котелок с кашей?
Женщина подозрительно посмотрела на меня и кивнула.
– Вы сегодня кормили еще кого-нибудь этой кашей?
Она кивнула опять.
– Кто-нибудь заболел от вашей каши в течение дня?
Женщина была в полном недоумении.
– Впрочем, откуда вам знать? Ведь вы спите весь день. Но… – Судья указал на покойного. – Это вы обнаружили, что с Юстесеном не все ладно, и сообщили другим?
Женщина издала несколько звуков и кивнула, потом вышла на кухню и принесла оттуда котелок с остатками каши; глядя на них, она затрясла головой, произнесла несколько непонятных слов и указала на альков.
– Вы хотите сказать, что он не ел каши, и вы не понимаете, что случилось? – спросил я.
Она кивнула, выразительно посмотрела на судью Мунка и с высоко поднятой головой выплыла из дома. Мы видели, как она скрылась у себя, забрав с собой котелок с кашей. И хлопнула дверью так, что затрясся весь дом.
– Мадам не любит, когда ее будят днем, она спит весь день и часть ночи, потом варит большой котел каши, ставит его на ручную тележку и развозит по городу тем, кто заказал ей этот завтрак. Юстесен был одним из ее клиентов. Она раздает кашу в небольших котелках, которые вешаются над очагом, чтобы каша не остыла. Остаток каши она забирает, разогревает ее на базаре и продает приезжим, кто нуждается в горячей пище, чтобы согреться. Утром у нас бывает холодно. Когда каша кончается, она тем же путем возвращается к себе, собирая по дороге оставленные котелки, теперь уже пустые, моет их и ложится спать.
– Мадам Ранняя Пташка?.. – пробормотал я. – Может, она видела что-нибудь подозрительное?
– Да, у нее такое прозвище.
Я кивнул, не отрывая глаз от стакана.
– Думаю, надо показать эту бутылку дистиллятору Крамеру и попросить его исследовать ее содержимое.
– Прекрасная мысль! – воскликнул судья Мунк, хотя и без большого энтузиазма.
В комнате воцарилось молчание. Судья ждал, что я скажу еще. Но мне больше нечего было сказать.
– Как вы думаете, кому понадобилось отравить Юстесена? – спросил судья Мунк наконец.
– Кто-нибудь знал, что он богат? – ответил я вопросом на вопрос.
Судья развел руками:
– Этого я знать не могу, думаю, что никто даже не догадывался об этом. После последнего пожара Юстесен остался бедным, как церковная крыса, впрочем, как и многие в нашем городе. Эти люди и сейчас бедные. По поведению Юстесена нельзя было предположить, что у него на дне сундука спрятано целое состояние. – Судья Мунк медленно покачал головой и заглянул в сундук, как будто еще не до конца поверил, что там было что-то спрятано.
– Может, кто-нибудь узнал о деньгах и хотел их украсть? – предположил я.
Судья Мунк был расстроен, он, похоже, потерял всякую веру в мои дедуктивные способности и с саркастической гримасой взмахнул рукой:
– Тогда почему же их не украли?
– Не нашли. – Нелегко рыть собственную могилу.
Послышался презрительный смех.
– Вы считаете, что они были так надежно спрятаны?
Я пожал плечами и взял лоскут кожи, валявшийся на перине.
– Что это? – спросил я.
Судья без всякого интереса взглянул на кожу.
– Не знаю. Может, ее собирались пришить к сапогам. Или хотели связывать ею волосы на затылке.
Я кивнул, это было вполне вероятно.
– Что еще молодой человек может сказать о том, что мы здесь увидели? – Судья Мунк встал с презрительным видом. Я понурился. Было ясно, что я недостойный представитель профессора Томаса Буберга и сам это понимаю. Так ясно, что я вдруг испугался, будто судья видит меня насквозь.
– Ничего, – сказал я, понимая, что мои сегодняшние достижения не смогут остановить злорадные рассказы о профессоре. Судья же, напротив, подбросил жару в свой костер.
– Так-так! – Он подошел ко мне и дружески хлопнул по плечу. – Далеко не все можно изучить в университете, – добродушно сказал он. – Здравый разум человек получает с молоком матери, а уж если он этот разум получил, никто не сможет отобрать его у него.
Очевидно, он считал, что городской судья Фредрикстада относится именно к таким людям.
– Ну, а если у человека нет разума, то ему и взять его негде, – прибавил он, словно хотел сказать, что моя совесть должна быть спокойна. Потом он потащил меня к двери. – А теперь нам остается только позволить, чтобы Халвор Юстесен был тихо и мирно погребен вместе с той болезнью, которая, по-видимому, и лишила его жизни. – Он хлопнул себя по животу. – Человек не должен мучить себя голодом, в конце концов надо разрешить себе немного поесть и выпить кружечку пива. Что вы на это скажете, молодой человек?
Глава 9
Когда мы шли по городу, держа путь к харчевне мадам Колбьёрнсен, поднялся сильный ветер. Небо затянули низкие черные тучи, готовые вот-вот разразиться дождем. В такую погоду город с чернеющими то тут, то там пожарищами был непригляден, торговля на базарной площади замерла, народу там почти не было. Одна крестьянка уже складывала свой товар на ручную тележку, чтобы вернуться домой. Другая торговка уныло смотрела на площадь. Собака, виляя хвостом, лаяла на двух крыс, возившихся в горе отходов, словно ждала, что они начнут с ней играть.
