Смерть в губернском театре - Игорь Евдокимов
В зале повисла тяжелая атмосфера. Актеры прибывали с опозданием и рассаживались в зале как можно дальше друг от друга. Держались они парами. Бетси и практически прописавшийся в театре на птичьих правах Павел. Аграфена Игоревна чинно сидела с дочерью-буренкой во всегдашнем зеленом платьице. В углу, куда девица украдкой бросала томные взгляды, угадывался красивый профиль Сурина. При актере, конечно же, состоял верный оруженосец Безуцкий. Дольше других задерживался Селезнев, однако наконец появился и он. Вид Григорий Никифорович имел еще более лоснящийся и самодовольный, чем обычно.
Прянишников пригласил всех актеров на сцену, а сам начал прохаживаться между ней и первым рядом кресел. Своим хорошо поставленным военным голосом он принялся за воодушевляющую речь о волшебной силе искусства (не забыв, однако, порекомендовать актерам ничего не пить на репетициях). В конце выступления штабс-капитан добавил:
– Я очень надеюсь, что мое пребывание в качестве режиссера будет кратковременным, это недоразумение быстро разрешиться и Осип Эдмундович вернется к нам.
– Я бы не был в этом так уверен! – ехидно заметил Селезнев.
– И откуда у вас такие мысли, Григорий Никифорович? – раздраженно поинтересовался Прянишников.
– Видите ли, не далее, как час назад я присутствовал в полицейской части и дал показания, что отчетливо помню, как в момент перерыва (вы меня тогда еще прервали, Митрофан Федорович) господин Вайс поднялся за кулисы и проводил некие манипуляции рядом со столом, где стоял бокал покойной Татьяны Георгиевны.
По труппе пролетел пораженный вздох, а Павел от неожиданности вскочил со своего кресла и подался вперед.
– Но этого не может быть! – наконец опомнившись сказала Бетси. – Нас же всех опрашивала полиция! Ни один из нас не вспомнил, чтобы кто-то подходил ко столику с напитками.
– Отнюдь! После того, как наша доблестная полиция арестовала Осипа Эдмундовича на кладбище, я явственно вспомнил, что видел именно его и именно здесь, – широким жестом Григорий Никифорович указал на закулисье.
– Врешь, – глухо пробормотал под нос Родион Сурин так, что его расслышала только рядом стоящая Бетси.
– Что, простите? – переспросил Селезнев.
– Я сказал, что ты врешь! – рявкнул Сурин. – Ты мерзкое зловредное ничтожество! Ты ничего не видел, и видеть не мог! А «показания» свои дал только из неприязни к Вайсу!
– Да, этот перекрест мне не нравился, но вы не смеете утверждать…
– Я смею утверждать все, что вздумаю! – Родион подошел вплотную к Селезневу, удовлетворенно наблюдая, как бледнеет самодовольная физиономия собеседника. – И если бы у тебя осталась хоть крупица чести, то ты либо не посмел возводить напраслину на Осипа Эдмундовича, либо уже вызвал бы меня на дуэль. Но, как мы видим, у тебя для этого духу не хватит. Или нужен более весомый повод? Что ж, вот он!
И он от души влепил Григорию Никифоровичу пощечину. Селезнев в ужасе отшатнулся.
– Своим враньем ты ставишь под угрозу розыск настоящего убийцы Татьяны, – процедил Сурин. – И этого, собака, я тебе не спущу!
– Вот уж… – Селезнев пораженно тряс головой, постепенно успокаиваясь. Его лицо искривила яростная гримаса. – Я такого тоже прощать не намерен! Желаете дуэль, щегол?! Я к вашим услугам!
– Прекратить! – перекрыл их ссору грозный рев. На сцену, раскрасневшись от гнева, поднялся Прянишников. – Я подобных сцен у себя в театре не потреплю! Вернее, потреплю, но только если они написаны для пьесы… Вы оба – возьмите свои слова назад и извинитесь!
– Прошу меня простить, Митрофан Федорович, но, увы, я сказал истинную правду, и не намерен приносить за нее извинения господину Селезневу, – голос Сурина был вежлив, однако он даже не повернулся к Прянишникову, продолжая буравить взглядом соперника.
– В таком случае и я не могу простить нанесенное мне оскорбление, – упрямо покачал головой Селезнев.
– Господа, я напомню, что вы собираетесь совершить преступление1! – неуверенно вступил в разговор Безуцкий, попытавшись встать между мужчинами.
– Не волнуйся, Василий, секунданты неподсудны, а я хотел бы видеть тебя в этом качестве, – обратился к другу Сурин.
– Никаких дуэлей! Никаких секундантов! Уж поверьте, на военной службе я такого насмотрелся! – отрезал Прянишников. – Я вижу, что сегодняшняя репетиция уже сорвана. Поэтому сейчас вы оба отправитесь домой. Порознь! – это слово он произнес по слогам. – Так, Родион Герасимович, вас провожу я. Господин Безуцкий, попрошу составить компанию Григорию Никифоровичу. А вам, господа, – он обвел спорщиков гневным взглядом. – я запрещаю… Повторюсь – запрещаю! – обсуждать условия дуэли. Вы остынете, успокоитесь, возьмете себя в руки – и завтра мы встретимся снова и уладим наши разногласия. Все! И показаний против Осипа Эдмундовича это тоже касается.
И Сурин, и Селезнев открыли рты, чтобы возразить, но штабс-капитан лишь топнул ногой и еще раз повысил голос:
– Это не обсуждается! – он повернулся к Безуцкому. – Василий Анатольевич, рассчитываю на вас.
Тот нервно кивнул. Соперники, продолжая кидать друг на друга яростные взгляды, были вынуждены разойтись, сопровождаемые Прянишниковым и Безуцким.
– Надеюсь, к утру они остынут, – Бетси подошла к Павлу, обвила его руку и поежилась. – Дуэль может окончательно поставить крест на нашем спектакле.
– Он настолько важен для тебя? – вскользь поинтересовался Руднев, провожая взглядом Аграфену Игоревну и Марью. Девушка, кажется, пребывала в легком шоке после разыгравшейся сцены, и мать заботливо ее приобняла, шепча что-то на ухо.
– Конечно! – Бетси отстранилась и недовольно взглянула на Павла. – Ради чего еще я переехала в ваш город? Если я хочу чего-то добиться на сцене, мне нужен успех и восторженная критика. Поэтому спектакль должен состояться! Любой ценой!
Она раздраженно развернулась и направилась к выходу, оставив Павла одного. Тот заторопился следом, но споткнулся о кресло и чуть не растянулся на полу. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на грифельную доску. Та протестующе скрипнула, но выстояла. Павел бросился за Бетси, рассеяно отметив, что с доски исчез снимок, на котором вся труппа собралась в ателье Антона Шоази.
***
– Оригинальная сцена, надо сказать, – закончил свой рассказ Руднев. – Зайди я чуть попозже, решил бы, что они спектакль так репетируют.
– Да уж, – задумчиво протянул Константин.
– Знаю я это выражение лица! – ухмыльнулся его друг. – Давай, признавайся, о чем думаешь? Хотя нет, погоди, угадаю… Сомневаешься в виновности Вайса?
– А тебе-то что с того?
– Считай это вопросом заинтересованной городской общественности!
– Уж не собрался ли ты опять влезать в расследование? – прищурился Черкасов. – Ты же обещал больше так не поступать!
– Насколько мне помнится, ты пытался вытянуть из меня это обещание, но вот чтобы я его дал – такого не было, – лукаво парировал Павел. – Тем более,
