Брэд Гигли - Год гиен
«Жрицу убили не ради ее добра», — мрачно подумал Семеркет.
Он сложил печальные реликвии и убрал обратно в коробку. Метуфер вернулся и присоединился к нему.
— И это все, что на ней было? Ни парика, ни сандалий? — спросил Семеркет.
— Больше ничего.
Семеркет поразмыслил. Почти наверняка парик и сандалии покоились на дне Нила. Прискорбная возможность. Но если они были где-то в другом месте, и их возможно найти, эти предметы смогли бы указать, где женщина нашла свою гибель.
Метуфер снова встал у алтарного стола, сделав знак подойти.
— Что ты хочешь узнать, Семеркет? — спросил он.
Примечательно, что кашель вспарывателя утих. Чиновник приблизился к столу.
— Она утонула?
Он уже знал ответ, но все равно следовало задать этот вопрос.
— Давай посмотрим, что мертвая женщина захочет нам рассказать, — проговорил Метуфер.
Он сунул большую руку в разрез. Семеркет увидел, как под ищущими руками перекатывается и вздымается плоть Хетефры. Натренированными движениями Метуфер нашел, что искал — и потянул. Его рука появилась, таща легкое — коричневое и раздувшееся.
— Она не утонула, — прошептал Метуфер. — Если бы утонула, я смог бы выжать воду из ее легкого, как из губки. Посмотри, что будет теперь, когда я сожму.
Его рука сжала плоть. Почерневшая кровь полилась меж его пальцев.
— Она была на суше, когда ее убили. Кровь наполнила ее легкие из раны на шее и дыхательном горле. Вот почему ткани стали коричневыми.
— Значит, она все-таки утонула… в собственной крови, — сказал Семеркет.
— Нет, — покачал головой Метуфер. — Для этого крови недостаточно. Она умерла прежде, чем смогла вдохнуть больше.
Он протянул орган своему ассистенту, который поместил его в кувшин с содой. Позже, тщательно высушенное, легкое будет законсервировано в горячей можжевеловой смоле и перевязано льняной тканью, чтобы быть похороненным вместе с другими органами Хетефры.
— Могли быть эти раны нанесены после ее смерти? — спросил Семеркет.
Метуфер велел жрецам Анубиса перевернуть труп на живот.
— Видишь цвет тела, Семеркет? Что ты знаешь о крови, когда человек умирает, и она остается внутри тела?
— Она сливается, притянутая к земле, в каком бы положении ни лежало тело.
— А плоть Хетефры — белая. Приток крови не заставил ее потемнеть. Что можешь из этого заключить?
— Что вся ее кровь вытекла из ран, прежде чем она умерла.
— Да!
Метуфер хлопнул в ладоши, радуясь сообразительности Семеркета, как будто тот снова стал учеником, а он сам — учителем.
И тут Семеркет увидел у основания черепа Хетефры вторую рану, через которую был виден мозг. Старые, но зоркие глаза Метуфера тоже заметили ее. Он схватил маленький крючок и начал усердно тыкать в ране.
— Я обычно делаю надрез в пазухах и убираю мозг, но так как здесь такой удобный вход…
Он принялся вытаскивать мозг — не особенно аккуратно, быстро вынимая большие и маленькие куски. Мозг не следовало сохранять, поэтому он был не нужен. Метуфер работал не столько осторожно, сколько тщательно.
Потом они с Семеркетом вдруг услышали звук металла, ударившегося о металл, и переглянулись. Метуфер осторожно подвигал крючком внутри черепа. Снова раздался металлический звук. Очень медленно вспарыватель ввел крючок глубже, нацелившись на объект своих исследований.
Семеркет затаил дыхание.
Метуфер нашел то, что искал, и чиновник нагнулся, чтобы посмотреть поближе. Вспарыватель в последний раз поработал крючком и медленно вытащил его. На загнутом конце поблескивал кусок темного металла, прилипшего к крючку благодаря кусочкам мозга и жидкости.
Сомнений не было — это кусочек лезвия топора, сделанного из редкого голубого хеттского металла. Топор сломался у края. Метуфер зажал кусок металла между большим и указательным пальцами и очень осторожно приложил к краю второй раны на задней части головы Хетефры. Принимая во внимание естественное сморщивание благодаря пребыванию в Ниле, осколок в точности подошел.
Метуфер протянул металл Семеркету.
— Очевидно, наша жрица хочет, чтобы ты кое-что узнал. Она схватила этот металл, хотя он и самый прочный в мире, и не отпустила его даже после смерти. И вода Нила не смогла его забрать. Найди владельца топора, к которому подойдет этот обломок — и ты отыщешь убийцу.
Семеркет в этом сомневался.
— Если топор уже не расплавили или не спрятали с глаз долой. Но, по крайней мере, мы знаем, что бедная госпожа была убита.
Метуфер молча кинул и очень осторожно сполоснул кусочек голубого металла в ванне с молочно-белой содой, тщательно вытер его и отдал Семеркету. Тот спрятал обломок в складках кушака и, снова повернувшись к старому тучному жрецу, с благодарностью положил руку ему на плечо. Сухой лающий кашель снова вырвался из горла старика, заполнив комнату до самых стропил.
Кинув на Хетефру последний долгий взгляд, Семеркет снова поднес к носу мешочек с кедровой стружкой. А затем ушел тем же путем, каким сюда явился.
* * *Рассвет занялся с грозной слепящей яркостью.
Семеркет шагнул на берег с тростникового суденышка, которое перенесло его через реку, и швырнул лодочнику медяшку. Потом повернулся лицом к Небесным Вратам, горе в виде пирамиды, защищавшей Великое Место, где лежат фараоны. Новорожденное солнце окрасило горы в ярко-желтый цвет. Когда оно встанет, тени сгладятся, так что поверхность горы вскоре примет свой обычный пепельно-розовый оттенок.
Семеркет быстро зашагал от причала к мощеной дороге, ведущей на восток. На ее выпуклых камнях не толпился народ, виднелись только нескольких рыбаков, шагавших к реке. Дорожная палка странника ритмично стучала по камням, звук этот отдавался эхом в чистом прохладном воздухе.
Несколько минут спустя Семеркет уже проходил мимо храма великого бога Аменхотепа III. Древнее строение охраняли два одинаковых колосса, изображавших фараона, которого местные жители звали Владыкой Владык. Сидячие статуи были все еще ярко раскрашены, хотя краска облупилась и кое-где облезла. Ни один фараон — даже Рамзес II — не возводил таких огромных сооружений. Однако в храме, который охраняли статуи, жила теперь только горстка жрецов. Главное здание рухнуло несколько лет назад, потому что тщеславные зодчие построили его рядом с рекой. Строение символизировало холм, первым из всей земли появившийся из вод первозданного хаоса. Во время разливов Нила его полностью окружала вода.
К несчастью, годы разливов Нила подмыли храм, и он рухнул.
Правившие позже фараоны — особенно, Рамзес II — использовали эти громадные руины, как каменоломню. Остатки комплекса строений поросли травой и побегами пальм, верещание скворцов и зеленых кузнечиков было единственным здешним молитвенным песнопением. Но даже в этом полуразрушенном здании жрецы несли тарелки с луком и ковриги хлеба духам статуй, когда Семеркет проходил мимо. Он взглянул на них, а те невозмутимо посмотрели на него.
Чиновник пошел дальше, решительно глядя в сторону Небесных Врат.
Вскоре дорога раздвоилась. По той, что вела прямо на юг, как было известно Семеркету, можно было попасть в храм Диамет. Шумный и многолюдный, он был сосредоточием всей торговли и богатств этой области, будучи южной резиденцией нынешнего фараона, Рамзеса III. Правая, северная тропа вела в горы, а потом — в суровую красную пустыню, где обитал бог Сет.
Семеркет заколебался. Канцелярии западного градоправителя тоже находились в храме Диамет. Он знал, что должен сделать жест вежливости, представившись Паверо, поскольку тот был полновластным господином Западных Фив.
Явившись сюда, Семеркет формально вторгся в земли, подлежащие ведению этого градоправителя. Однако некая сила все же пригнала чиновника сюда, в суровую тишину утесов и пустыни. Именно здесь Хетефра заботилась о своих маленьких святилищах и храмах. Он в любом случае должен туда пойти, хотя бы только для того, чтобы понять, где жила жрица, что видела и слышала в свои земные дни, для того даже, чтобы вдохнуть воздух, которым она дышала.
Семеркет принял решение. Паверо может подождать.
Он повернул на север, по дороге, что вела к Небесным Вратам.
Крестьяне все еще собирали на полях последний урожай пшеницы. Никто не окликнул Семеркета. Все спешили закончить свои труды, потому что скоро разлив Нила затопит округу. В полях горели несколько костров, на которых сжигали мякину, от них поднимался черный густой дым. Запах застал путешественника врасплох, напомнив о Найе. Он вспомнил, как их дом, построенный на краю таких же полей, наполняли те же земляные запахи, как они с женой часто присоединялись к крестьянам на празднике урожая…
Семеркет остановился. Внезапно его захлестнула огромная горечь, и он снова почувствовал, как его ка, дрожа, готова уйти в ничто. Имя Найи прозвучало в его голове, как вопль. Он не знал, выкрикнул ли он это имя вслух или промолчал. Но показалось, что оно прозвенело на всю округу.
