Брэд Гигли - Год гиен
Голос Тийи, знаменитый богатством своих оттенков, поднялся до самых высот в коротких пронзительных криках…
* * *Фараон, морщась, встал с кушетки и схватился за бок. Он раздраженно махнул рукой, отсылая прочь поспешившего на помощь раба. Протянув руку, владыка понял, что его свежая повязка снова пропиталась кровью.
«Он уже забинтован, как мумия», — подумал Семеркет.
По просьбе наследного царевича Семеркет вернулся к фараону, оставив Хани в доме брата на попечение Кееи. Чиновник содрогнулся при виде крови и опустил глаза, чтобы властитель не прочел его мысли. Но было уже поздно; царь видел его взгляд.
— Да, — сказал Рамзес. — Моя жена победила в битве.
— Да живет фараон сотню лет, — машинально пробормотал Семеркет ритуальную фразу.
— Сотню! — смех старика был резким. — Да я бы отдал все, чем владею, за один-единственный год.
Он с трудом пошел по террасе, чтобы посмотреть на Восточные Фивы на другом берегу реки. Семеркет последовал за ним на благоразумном расстоянии, стараясь не наступать на капли крови, которые тянулись за Рамзесом. Огни городских очагов мерцали, как грани тысяч рубинов, весь горизонт светился ими.
— Ты помнишь державу моего отца, Семеркет? — Протянутая рука старика дрожала, он словно пытался схватить эти рубины.
Огни мерцали так, как будто до них и впрямь было рукой подать. Но рука Рамзеса медленно опустилась. И все-таки пальцы его продолжали сжиматься и разжиматься, словно фараон не был уверен — не держит ли он то, что видят его глаза.
Семеркет ничего не ответил. Погрузившись в свои мысли, фараон обратился к нему, как к своему современнику. Стоит ли напоминать старому человеку о его возрасте? Рамзеса все равно не очень интересовал ответ своего спасителя, слова лились из его уст болезненными выдохами, исповедью. Прощальной речью.
— Держава была брошена на волю волн. Каждый человек был сам себе законом. Кто угодно мог убить кого угодно, знатного или простого. Столько лет беспорядков и раздоров было до его правления… Целые поколения жили среди войны. Мой отец поднял красную и белую короны, которые валялись в пыли. Но он уже был стар, когда стал фараоном. Боги дали ему всего два года. А потом пришел мой черед.
Фараон показал на черную громаду далеких храмов.
— Я обнаружил, что с ворог Карнака сорваны металлические пластины и драгоценные украшения. Барка Амона затонула в Священном Озере и сгнила. Таким было мое наследство.
Властитель пристально уставился в ночь, его резкий профиль освещали факелы.
— Мой отец вернул державе правление. Я поклялся вернуть ей былое место среди других народов. И я был молод и силен, словно бык Бухис. Я сказал людям, что это — рассвет страны.
Рамзес вытащил из-за пекторали платок и вытер капли слюны в уголках рта. При свете пламени Семеркет увидел на платке розовые разводы.
Фараон тоже заметил их и быстро сжал ткань в руке.
— И некоторое время я думал, что мне все удалось. Однако пришлось жениться на Тийе, чтобы ублажить гордость этих нелепых, высокомерных южан. Пришлось пообещать сделать ее первенца своим наследником. Казалось, только я один видел в них обоих зло. Я должен был приказать, чтобы ее тихо убили, но мне было жаль Пентаура. Сын был так привязан к ней. Да и какой от нее может быть вред, считал я. Она всего-навсего женщина, в конце-то концов. А потом родились и другие дети…
Фараон с горькой иронией посмотрел на чиновника.
— Семеркет, хотя мне поклоняются, как богу, я — самый большой болван державы.
Впервые за всю свою жизнь чиновник желал бы, чтобы льстивые слова похвалы и лести могли сами собой политься из его уст — слова утешения и надежды, пустые, как и все им подобные. Впервые за всю жизнь Семеркет желал бы стать таким, как его брат.
Но язык его был деревянным и неловким, как всегда. Непривыкшая произносить какие-либо иные слова, кроме голой правды, глотка его болела при попытке выговорить что-нибудь приятное и спокойное, полное утешительной лжи.
В конце концов, Семеркет быстрым непроизвольным жестом потянулся к старику — это все, что он мог сделать. Он хотел притянуть фараона ближе, чтобы хоть слегка унять его боль. Но царственность владыки подавляла. Как утешить живого бога?
И Семеркет удержал руку, бессильно повисшую вдоль тела.
Рамзес угрюмо, и, в то же время, словно развлекаясь, глядел на Семеркета. Но потом его внезапно настиг приступ боли, и властитель упал на одно колено. Чиновник подхватил фараона и повел к скамье, где тог мог бы перевести дух. Там Семеркет обнимал Рамзеса, пока спазм мало-помалу не прошел. Повязки властителя теперь насквозь пропитались красным.
Фараон первым отодвинулся, выпрямился и снова принял полную достоинства позу, сидя на скамье рядом с Семеркетом. Некоторое время спустя царь снова заговорил, и теперь его голос, казалось, звучал ровнее.
— Некоторое время я думал, что сбылись мои мечты о державе. Я посадил по всей земле зеленые деревья, дал людям возможность сидеть в их тени. Женщина могла свободно путешествовать, куда хотела, и никто не приставал к ней, даже чужестранцы. Я послал в Ливан за кедрами, чтобы починить священную барку. Я заменил обшивку на воротах храма. Я построил новые храмы… По крайней мере, мне казалось, что все сбылось.
Фараон повернулся и с громадной горечыо посмотрел на Семеркета.
— А потом настал Год гиен, и в наши жизни вошел ты. Ты был гиеной, Семеркет — ужасный Изрекатель Правды. Ты, наконец, открыл нам всем глаза. Пока ты не явился, все думали, что рога трубят в мою честь хвалебные гимны. А оказалось, что они играют погребальную песнь. Благодаря тебе я понял, что возглавляю не триумф, а похоронную процессию.
Под конец речи Рамзес начал задыхаться.
Весь длинный вечер фараон и Семеркет молча наблюдали, как один за другим гаснут огни города.
— Я хотел бы… — начал чиновник, потом замолчал.
В глазах владыки снова вспыхнуло раздражение.
— Да? Что бы ты хотел? Все, в конце концов, чего-нибудь от меня хотят. Что ж, я уже с лихвой предложил тебе золотых цепей, — а ты от всего отказался. Так чего же ты желаешь, хотел бы я знать?
Семеркет понурил голову:
— Я хотел бы, чтобы на моем месте оказался кто-нибудь другой.
Живой бог вздрогнул. На мгновение его лицо стало разбитой маской скорби. Но владыка быстро взял себя в руки.
— Чушь! Такова судьба, которую боги вручили тебе… и мне.
Хотя фараон говорил резко, он нерешительно протянул жилистую руку и обхватил Семеркета за плечи. Рука Рамзеса так не привыкла к подобной фамильярности, что напряженно застыла на плечах Семеркета.
Семеркет почувствовал, как фараон прислонился к нему, и огромная тяжесть навалилась на его сердце. Он смотрел в черноту Фив, и ему казалось, что страна погружается в вечную ночь.
Об авторе
Брэд Гигли работал несколько лет в индустрии развлечений, главным образом — в качестве продюсера. Вся его деятельность — от создания документальных телефильмов до виртуальных реалити-аттракцнонов — сильно поспособствовала писательскому дарованию. История — «первая любовь» Гигли, особенно — все, что касается Древнего Египта. Он полностью отдался писательскому труду в 2001 году и ныне пишет свой второй роман о Семеркете.
Автор живет в Палм-Спрингс в штате Калифорния.
Примечания
1
(Все стихи в тексте — в переводе Э.Дейнорова. — Прим. ред.)
