Далия Трускиновская - Подметный манифест
Она и замолчала, как велено. Более того - легла на траву, чтобы ярко-голубой кафтан не бросился ненароком в глаза высланным на поиски мужчинам.
Однако им повезло - ослепительная юбка актерки испускала под солнечными лучами весьма заметные блики.
- Да вон же она!
Дунька почти беззвучно выругалась.
Ей следовало не отсиживаться за кустом, а бежать на поиски извозчика, пока погоня за актеркой была еще далеко. Но и сейчас было еще не поздно.
Той самой смешной побежкой, которую подсмотрела у Ушакова, Дунька перебежала к другому кусту и чуть ли не кувырком вкатилась в боскет. Тут она была в относительной безопасности. Тем более, что могла выбраться из зеленой пещеры через другой выход.
Так она и сделала - и, пригибаясь, пробежала десятка два шагов, пока не услышала выстрелы - один, другой, третий.
Заскочив за дерево - толстую старую липу, помнившую, поди, еще государыню Анну, - Дунька выглянула и сперва даже не поняла, где высматривать стрелков. Потом в поле ее зрения оказались двое - некий мужчина и госпожа Тарантеева. Мужчина тащил актерку за руку по дугообразной дорожке, они появились на несколько мгновений - и скрылись. Тут же следом пробежал еще мужчина с пистолетом в руке.
Поняв, что Ушаков попал в беду, может, даже вовсе пристрелен, Дунька растерялась.
Не то чтобы она испытывала к этому архаровцу какую-то нежность, а просто обер-полицмейстер отправил их выполнять задание вдвоем - значит, как-то связал их друг с дружкой. Убегать куда глаза глядят, не выяснив, что с Ушаковым, Дунька уже по одной этой причине не могла. Никто бы ей дурного слова не сказал - а все ж не могла, да и только…
Решив по широкой дуге обойти поле боя и приблизиться к месту, где были оставлены госпожа Тарантеева и Ушаков, с какой-то вовсе неожиданной стороны, Дунька опять побежала, хоронясь за кустами и деревьями.
То, что она увидела, заставило ее беззвучно ахнуть.
Трое мужчин волокли в сторону театра связанного Ушакова. Судя по тому, как он припадал на левую ногу, им удалось ранить его либо из пистолета, либо еще как-то.
Дунька не имела ни малейшего представления, что затевается в театре, однако опасность, угрожавшую архаровцу, сразу определила как смертельную. Допросят - да и в Яузу, благо вон она, рядышком.
Нападать одной на троих было бы нелепо - но и оставлять Ушакова на растерзание неведомо кому Дунька не желала. Выход был один - достойный актерки, игравшей в комедиях, или хотя бы будущей актерки, желавшей в них играть первые роли.
Дунька сняла треуголку и распутала плотно уложенные волосы. Сейчас ей следовало быть женщиной, чья прелесть еще более заиграла и выявилась от мужского костюма. Расплетать косу совсем Дунька не стала - она и заплетенная была вершка на четыре ниже талии. Но для того, чтобы часть волос упрятать под шляпу, Дунька попросила горничную Агашу сделать хитрую прическу - начать плести косу с макушки, забирая в нее все новые пряди с боков, и оставив две, выпущенные из плетения хитрым образом, для буклей. Таким образом получился у Дуньки основательно увеличенный затылок, похудевшая коса же свисала всего до талии, и ее можно было запихать в замшевый кошелек. Распутывать все Агашкины волосяные затеи Дунька не могла - не имея при себе гребешка, она бы превратилась в лохматую кикимору. Хватило и того, что она вытянула букли и распушила хвост вынутой из кошелька косы.
Убедившись, что ее уже нельзя принять за мужчину, Дунька вынула из ножен шпагу и, держа ее почти за спиной, поспешила к мужчинам, тащившим в театр Ушакова.
- Господа, господа! - крикнула она, подбегая вплотную. - Моську тут не видали ли? Беленькая моська, выскочила из экипажа - и поминай как звали!
- Ухряй! - выкрикнул Ушаков.
- Верши! - отвечала Дунька.
Никто не ожидал, что румяная дурочка в мужском костюме ударит шпагой по первой попавшейся руке, удерживавшей пленника. Девка оказалась не слабой, в удар всю душу вложила, тут же отскочила - и пока раненый орал, а товарищи его пытались опомниться, нанесла другой удар по другой руке, принадлежавшей уже другому человеку.
Ушаков, вынужденный опираться на одного из своих пленителей, опору эту утратил и рухнул наземь, сбив с ног одного из раненых. Дунька нанесла было третий удар, но он не достиг цели - жертва успела уклониться.
Жертвой этой был здоровенный дядька лет пятидесяти на вид, широколицый, с лишним подбородком, с кривоватым носом - видать, побывал во всяких передрягах. Как на грех, он тоже имел при себе шпагу - уж подлиннее Дунькиной. И орудовать клинком ему было сподручнее - он был в расстегнутом желтом камзоле, легком, полотняном, Дунька же не догадалась сбросить свой кафтанчик с узкими рукавами и весьма неудобными проймами.
Оставалось только удирать.
Бегала Дунька хорошо - как и всякая девка, выросшая без лишней роскоши. Маленькая еще была на посылках у старших, потом и по своим надобностям носилась с легкостью. Опять же, не путались в ногах тяжелые юбки фишбейного платья. Она, отбежав, повернулась к дядьке и неожиданно даже для себя показала ему длинный язык.
- Стой, дура! - крикнул дядька.
- А хреном промеж глаз не угодно ли?
Дунька вприпрыжку удирала, уводя от Ушакова двух неприятелей и не ведая, что третьего, упавшего на дорожку, более нет на свете - архаровец, навалившись на него, исхитрился пережать ему горло связанными руками.
Раздался выстрел. Дунька даже не поняла сразу, что выстрелили в нее, но промахнулись. Раздался и другой. К мужчинам, преследовавшим ее, спешила подмога. Проскочив мимо лежащего в обнимку с покойником неподвижного Ушакова, двое мужчин, куда более быстроногих, чем пожилой дядька и его раненый товарищ, стали с двух сторон окружать Дуньку. Она прибавила скорости, опять же - бежала по дорожке, им же пришлось бежать по траве.
Вынесло Дуньку к заброшенному домишке с заколоченными окнами, за него она и спряталась, причем вовремя - третий выстрел ударил в деревянную стенку, в самый угол, за которым она укрылась.
Тут в доме неожиданно закричали. Кто-то там, уже охрипнув, отчаянно звал на помощь. Судя по голосу - довольно молодой кавалер.
Дунька затаилась, ее преследователи - также, поскольку стука шагов она не слышала.
Она попыталась сосчитать - сколько же было выстрелов. Получалось три - а гналось за ней четверо. Ежели у каждого два пистолета - остается пять выстрелов. Вполне хватит, чтобы отправиться на тот свет.
В подошву вдавилось что-то странное - камень не камень, жестко, неудобно. Дунька взглянула и уставилась на свою находку с великим недоумением. Это был молоток, чем гвозди заколачивать, и валялся тут недавно - ни чуточки не заржавел.
Драться, имея в правой руке шпажонку, а в левой - молоток, против противников, вооруженных пистолетами, было бы нелепо. Дунька все же подобрала находку, взвесила ее на ладони - да и запустила в дальние кусты, запустила не так, как девки бросают снежки, а точным движением от бедра. Молоток улетел, с треском и шорохом вошел в куст, раздался четвертый по счету выстрел.
Дунька прокралась вдоль стены странного домишки, выглянула из-за другого угла - и понеслась сломя голову.
- Помогите, помогите! - неслось ей вслед. - Кто-нибудь, ради Бога!
Дунька выбежала на дорогу. Слева был парк, справа - Яуза. Первое, что пришло на ум, - кинуться в кусты, иначе ее будут гнать по прямой и хорошо простреливаемой дороге, пока не всадят выстрел в спину. Но кусты росли сплошной стеной. Дунька все же с разбега ворвалась в заросли - и обнаружила за ними забор.
Оставалось удирать без оглядки и молить Бога, чтобы стрелки, паля на бегу, промахнулись.
У них оставалось самое большее - четыре выстрела.
Дунька понеслась к мосту. Там поблизости стоял военный госпиталь, там то и дело проезжали кареты и подводы. Мост был далековато, ну да как же быть?
- Господи Иисусе!… - прошептала Дунька и припустила еще быстрее.
Раздался пятый выстрел.
Вдали обозначилось какое-то движение - вроде бы карета, сопровождаемая всадниками, ехала Дуньке навстречу. И чем ближе она была - тем отчетливее были фигуры всадников на разномастных лошадях, да и цвет кареты вроде бы определился - черная…
Черная!
Вся Москва, поди, знала эти кареты с зарешеченными окошками.
- Архаровцы! Ко мне! Ко мне, архаровцы!… - закричала Дунька.
Грянул шестой выстрел…
* * *Трагедия «Самозванец» меж тем продолжалась - и первое явление Ксении публике прошло блистательно. Никто не заметил, что головной убор не доделан до конца, все с замиранием слушали торжественные сумароковские вирши, которые госпожа Тарантеева умела произнести с бесподобными взлетами и падениями голоса.
Это доподлинно был день ее славы!
Кто стоял рядом с ней на сцене? Крепостные! Жалкие актеришки, принадлежащие какому-то помешанному на театре помещику, не умевшему даже нанять для них приличного учителя. Отбирал он в лицедеи, очевидно, самых смазливых и статных. Кабы Маланья Григорьевна имела хоть малость поболее времени - уж она бы из вышколила. Эти здоровенные детины лишь кое-как затвердили свои роли, а повадку оставили самую плебейскую и всякий раз, как сбивались, корчили прежалостные хари - видать, их за такие проказы прямо со сцены вели на конюшню.
