Дочь палача и Совет двенадцати - Пётч Оливер
– Па… палач? – надзиратель отступил на шаг. – Почему он сразу не сказал?
Он опасливо отвел взгляд и перекрестился. Симон знал, что именно так люди в большинстве своем реагировали на Куизля. Палач приносил одни несчастья, в особенности тем, кто посмотрит ему в глаза или коснется его.
– Да сколько же вас тут собралось-то? – поинтересовался надзиратель.
– Двенадцать, если хочешь знать точно. – Дайблер пожал плечами. – Всего-то на несколько дней, потом все разъедутся, и придется тебе снова довольствоваться мной одним. – Он ухмыльнулся и показал сначала на Куизля, потом на труп девушки. – А теперь дай ему заняться своим делом.
Густль молча отступил в сторону, и Куизль принялся обыскивать мертвую девушку. Через минуту палач действительно нашел под юбкой небольшой кошелек. Он открыл его, и оттуда со звоном высыпалась горсть серебряных монет. Симон вдруг насторожился и склонился над деньгами в руке Куизля.
Монеты показались ему знакомыми.
«Возможно, это просто совпадение», – подумал он.
Фронвизер посмотрел внимательнее. Действительно, это были серебряные талеры, новые все до одного. На каждой был отчеканен герб Виттельсбахов и стоял год 1672-й.
Отец и Михаэль Дайблер шагали впереди, тихо переговариваясь. Магдалена и остальные старались не отставать.
– Добро пожаловать в Мюнхен, тоже мне! – прошипела Барбара и пнула замерзшее конское яблоко. – Это какая-то преисподняя! У нас в Кожевенном переулке жизнь и то сноснее.
– От города совсем недалеко, – попыталась утешить ее Магдалена. – Уверена, у нас еще будет возможность посмотреть и на мюнхенские дворцы, и на церковь, и на театр.
Она ободряюще улыбнулась, хотя злилась при этом не меньше. Со слов отца, эта поездка представлялась ей совсем иначе. Барбара уже рассказала, что отец отобрал для нее трех претендентов. Но поиски подходящего жениха становились от этого ничуть не легче.
Кроме того, ее злило, что Михаэль Дайблер до этой минуты не обменялся с ней ни единым словом. Понятно, что он был мюнхенским палачом, давно знал ее отца и им многое следовало обсудить. Но разве это давало повод отказываться от элементарных правил приличия? За кого он ее принимал, за служанку?
Симон тоже был погружен в раздумья. Казалось, его занимали какие-то мысли, но Магдалена была слишком измотана, чтобы расспрашивать мужа. Ко всему прочему, у нее болела спина: с той минуты как они сошли на берег, дочь палача таскала на себе Софию, замотанную в платок. При этом девочка внимательно наблюдала из своего кокона за всем происходящим.
Через некоторое время справа вырос еще один большой трактир. Изнутри доносились вопли и громкий смех, потом послышался звон разбитой кружки, и дверь распахнулась. Кто-то вышел, пошатываясь, на улицу, рухнул в грязный снег и пополз на четвереньках. За ним тянулся тонкий кровавый след – судя по всему, у него был разбит нос.
– Ах, знаменитая ночная жизнь Ау! – Дайблер осклабился. – Видно, там уже столпотворение. Но за столом для палачей местечко всегда найдется.
– Это здесь нам предстоит провести несколько дней? – неуверенно спросил Симон и показал на покрытые копотью, потрескавшиеся окна второго этажа.
Михаэль Дайблер кивнул.
– У Радля лучшая таверна в Ау, с теплой печкой и застекленными окнами. Во дворе даже уборная есть. Я отвел специально для вас две хорошие комнаты.
– Лучшая таверна в Ау, – повторила Магдалена глухим голосом. – Очень любезно, нечего сказать.
Она вздохнула и вслед за остальными вошла внутрь.
Их сразу окутало облако табачного дыма, сладковатого и такого густого, что у Магдалены на глазах выступили слезы. Вообще-то в баварских трактирах курение уже несколько лет находилось под запретом, но, похоже, в Ау этому не придавали особого значения. В зале собралось по меньшей мере тридцать человек, преимущественно мужчин, и все курили трубки и пили пиво из массивных кружек. Магдалена предположила, что в большинстве своем это были батраки и простые ремесленники и пропивали они здесь значительную часть своего жалованья. Поэтому и настроение царило соответствующее. Кто-то орал песни, другие смеялись, третьи плясали на помосте, где ярко накрашенные девицы соблазнительно вертели бедрами.
Магдалена заметила, как один из пирующих высунулся в окно, чтобы опорожнить желудок, а потом снова взялся за кружку. Люди теснились вплотную друг к другу, и лишь за одним столом в дальнем углу было относительно свободно. Там сидели несколько человек, по виду не очень приветливых, и молча пили пиво. С остальными пирующими они имели мало общего.
– Как видишь, кое-кто из кумовьев уже здесь! – сообщил громким голосом Михаэль Дайблер и обвел рукой хмурые лица. – Каспар Хёрманн из Пассау, Маттеус Фукс, палач из Меммингена, и даже твой старинный друг Филипп Тойбер из Регенсбурга.
Куизль оглядел присутствующих.
– А мой брат тоже здесь?
Дайблер помотал головой.
– Он прибудет только завтра. Как и Иоганн Видман из Нюрнберга, этот тщеславный пес… Он всегда любит опаздывать, – мюнхенец закатил глаза. – И все-таки он самый богатый и влиятельный в нашей гильдии и может себе это позволить.
– Ну, будет тебе, Михль… – Куизль шутливо погрозил пальцем. – Ты как-никак палач в столичном городе. Так что не надо тут скромничать.
Дайблер отмахнулся.
– А, с тех пор как палачу в Мюнхене не дают присматривать за шлюхами да еще запретили азартные игры, дела идут неважно. А несколько пыток и казней за целый год тоже не…
– Конечно, не хочется прерывать вашу беседу, – перебила его Магдалена, – но дети устали. – Она показала на Петера и Пауля, у которых и вправду слипались глаза. – Если б вы показали нам наши комнаты…
– Разумеется, – Дайблер кивнул.
Казалось, он впервые обратил внимание на Магдалену. Палач властно махнул трактирщику. Толстый мужчина с бритой головой подошел с явной неохотой, стараясь при этом не встречаться взглядом с ним.
– Отведи детей в комнату, – распорядился Дайблер и строго взглянул на трактирщика. – Надеюсь, ты выкурил из нее паразитов? Иначе я тебя раздавлю, как блоху.
Толстяк опустил голову и перекрестился. Магдалена знала, до чего суеверными бывали люди в обществе одного палача. Каково же ему было принимать у себя десяток палачей? Должно быть, Дайблер выложил немалую сумму, чтобы встреча вообще могла состояться в этом трактире.
– Я, пожалуй, пойду с детьми наверх, – сказала Барбара.
Младшая сестра тоже выглядела измотанной. Только если присмотреться, можно было заметить, что тело у нее округлилось и груди стали немного больше.
– Если хочешь, могу присмотреть за Софией, – предложила Барбара. – Полезно будет немного отвлечься.
Магдалена помедлила, но потом с благодарностью передала дочку Барбаре. София радостно протянула ручонки к тете. Магдалена улыбнулась. После переполоха у ручья она все равно не сможет уснуть. Кружка пива ей не повредила бы.
Когда Барбара и дети поднялись вслед за трактирщиком по узкой, истоптанной лестнице, Магдалена с Симоном устроились рядом с Дайблером за пошарпанным, липким от пролитого пива столом. Куизль уже разговаривал о чем-то с Филиппом Тойбером. Десять лет назад им довелось пережить несколько напряженных дней в Регенсбурге, и тогда они едва остались в живых.[2] Магдалена невольно улыбнулась, глядя на отца. Дома он разговаривал довольно редко и мало, но, когда оказывался среди своих, буквально расцветал.
Рядом с Тойбером сидел палач с распухшим от чрезмерного пьянства носом, на котором, ко всему прочему, краснел фурункул. Возле него, уронив голову на стол, спал пьяный юноша – по всей видимости, его подмастерье, – чьи волосы плавали в пивной луже. Напротив них сгорбился с кружкой в обнимку хмурый тип с рыжими волосами. Со слов Дайблера Магдалена заключила, что это палачи из Пассау и Меммингена.
– Я, наверное, был грубоват, приношу свои извинения, – сказал Дайблер, обращаясь к Магдалене.
